Жан Баруа - Роже Гар

Госпожа Баруа - высокая старуха с расплывшейся фигурой и тяжелой поступью. Резкий свет ночника безжалостно обнажает разрушительную работу времени на ее лице: желтая дряблая кожа, мешки под глазами, обвисшие щеки, распухшие губы, складки на шее. В ней угадывается суровая доброта, настойчивая мягкость, некоторая ограниченность, сдержанность.

Проходит несколько минут.

Г-жа Баруа (тихо). Спит.

Осторожно прикрывает дверь, зажигает лампу и снова садится.

Доктор (берет мать за руку, пальцы его скользят, привычно нащупывая пульс). Мама, вас ведь тоже измучила эта поездка.

Г-жа Баруа качает головой.

Г-жа Баруа (тихо). Я чувствую, Филипп, ты сердишься на меня за то, что я возила туда Жана.

Сын не отвечает.

Доктор Баруа - невысокого роста, бодрый, с живыми и точными движениями, ему пятьдесят шесть лет.

В волосах седина. Черты лица как бы заострены: тонкий нос, торчащая бородка, кончики нафабренных усов закручены кверху, губы кажутся еще тоньше из-за лукавой и доброй усмешки; сквозь пенсне поблескивают искорками быстрые проницательные глаза.

Г-жа Баруа (после паузы). Здесь все мне так советовали... А Жан просто замучил меня: все просил взять его с собой. Малыш так верил, что возвратится здоровым. В пути он беспрестанно требовал, чтобы я рассказывала ему о Бернадетте... {Прим. стр. 20}

Доктор снимает пенсне; взгляд его близоруких глаз полон нежности. Г-жа Баруа умолкает. Они думают об одном и том же и сознают это: их связывает прошлая жизнь.

Г-жа Баруа (подняв глаза к небу). Нет, теперь ты не можешь понять... Мы перестали понимать друг друга, я и ты, я и мой сын! Вот что сделал с тобой Париж, а ведь ребенком...

Доктор. Не надо, мама, не будем спорить... Я вас ни в чем не упрекаю. Разве только в том, что вы уведомили меня слишком поздно, и я не успел предотвратить... Жану не по силам была такая поездка - в пассажирском поезде, в третьем классе...

Г-жа Баруа. А ты не преувеличиваешь тяжести его недуга, мой друг? Сегодня ты застал его в жару, он бредит... Но ведь ты не видел его целую зиму...

Доктор (озабоченно). Да, я не видел его целую зиму.

Г-жа Баруа (осмелев). С тех пор как он заболел бронхитом, он все время дурно выглядит, это правда... Жалуется, что у него колет в боку... Но сказать, что ребенок болен, нельзя, уверяю тебя... По вечерам он часто бывает весел, даже слишком весел.

Доктор медленно надевает пенсне и наклоняется к матери; берет ее за руку.

Доктор. Слишком весел по вечерам... Да... (Качает головой.) Как быстро вы забываете прошлое, мама.

Г-жа Баруа (упрямо). Тебе известно, что я об этом думаю, мой друг. Никогда я не верила, что твоя обожаемая супруга была... ты понимаешь, что я хочу сказать. Ее убил Париж, как и многих других!

Доктор опускает голову. Он едва слушает. При свете лампы он вдруг обращает внимание на руку, которую безотчетно гладит - тяжелую, натруженную и рыхлую руку с искривленными пальцами, всю в веснушках. Далекие видения детских лет неожиданно встают перед ним, он трогает обручальное кольцо матери, стершееся, готовое лопнуть, которое распухший сустав не выпустит из плена до самого конца... И, быть может впервые в жизни чувствуя, что его охватывает слабость, желание заплакать, бежать, скрыться от чего-то неумолимого, он подносит к губам эту старческую, до неузнаваемости обезображенную руку, которую он все же узнал бы среди тысячи других.

Г-жа Баруа в смущении высвобождает руку.

Г-жа Баруа (резко). К тому же Жан пошел в нашу породу... Ведь он вылитый отец! Все это говорят! В нем нет ничего от матери...

Молчание.

Доктор (мрачно, как бы говоря с собой). Всю зиму я был так занят... (Вспоминает, что не ответил матери. С нежностью поворачивается к ней.) Профессия в этих случаях жестокая вещь, мама... В нескольких часах езды от Парижа живет мой больной сын... А я трачу все свое время, час за часом, чтобы лечить других... Каждый раз, когда я записываю вызов, я думаю о листке блокнота, который нельзя оставить незаполненным... Ах! Если б я мог все бросить, переехать сюда, жить рядом с ним, рядом с вами обоими!.. (Отрывисто.) Нет, не могу. Это невозможно. (Снимает пенсне, протирает стекла, задумывается, решительным жестом снова надевает его. Говорит резко, повелительно - теперь он только врач.) Нужно неусыпное наблюдение, днем и ночью надо упорно бороться с болезнью...

Г-жа Баруа недоверчиво качает головой.

Доктор разом замолкает; окидывает мать быстрым взглядом. Мгновенное замешательство, как во время операции, когда ему приходится внезапно менять план действий. Затем взгляд его опять становится острым, пристальным - он принял новое решение.

Долгое молчание.

II

Неделю спустя. Воскресное утро.

Доктор (входя в комнату Жана). Здравствуй, малыш! Ну, как мы себя чувствуем? Такое чудесное солнце, а у тебя закрыто окно! (Берет ребенка за руки, притягивает к себе и поворачивает лицом к свету.) Язык.. Так... Ты хорошо спал эту неделю? Не очень? Ворочаешься в постели? Ночью просыпаешься, оттого что тебе жарко? А? (Треплет его по щеке.) Разденься, я тебя выслушаю.

Жан - бледный мальчик лет двенадцати.

Черты лица тонкие, невыразительные. Только глаза - ласковые, задумчивые и печальные - обращают на себя внимание.

Худенькое тело; сквозь тонкую кожу проступают ребра.

Доктор. Хорошо... А теперь прислонись спиной к стене, как в прошлый раз, руки опусти... Голову выше, открой рот... Так, так. (Снимает пенсне.) Дыши глубоко и ровно... Еще...

Выслушивает мальчика. Лицо его напряжено, веки вздрагивают.

Отец встревожен, близорукий взгляд и сосредоточенность как бы отделяют его от окружающего мира. Ребенок беззаботно зевает, смотрит в потолок.

Доктор снова необыкновенно долго выслушивает его.

(Обычным голосом.) Хорошо, мой мальчик, можешь одеться... (Ласково улыбается ему.) А теперь я вот что тебе предложу: мы вместе пойдем в сад и там на солнышке поговорим, пока бабушка не возвратилась с обедни. Ладно?

Жан. Бабушка, наверное, еще не ушла. (Робко.) Сегодня троицын день... Папа... Я хотел бы...

Доктор (мягко). Нет, малыш, это было бы неосторожно. На улице жарко, а в церкви прохладно.

Жан. Это так близко...

Доктор. И потом, я должен уехать в три часа в Париж. Вечером мне надо быть у больного... А мне бы хотелось посидеть с тобой. (Меняя тон.) Нам надо серьезно, очень серьезно поговорить. Слышишь, Жан?.. (Молчание.) Пойдем.

Старый дом Баруа в верхней части города.

Задняя стена здания примыкает к колокольне, подпирая церковь; два низких флигеля, покрытые черепицей, тянутся по направлению к улице; их соединяет глухая стена с широкими воротами.

Во дворе разбит сад. Днем звон колоколов врывается в звонкий колодец двора, наполняет его, сотрясая стены дома.

Доктор ведет Жана в беседку, увитую диким виноградом.

Доктор (с наигранной беззаботностью). Садись же, садись... Здесь так хорошо...

Жан (готов заплакать, сам не зная почему) Да, папа.

Лицо доктора становится серьезным, словно он принимает больного: меж бровей залегает складка, он смотрит строго и испытующе.

Доктор (твердо). Вот что я хотел тебе сказать, Жан, в двух словах: ты болен...

Молчание. Жан не двигается.

Доктор. Ты болен, и серьезнее, чем думаешь. (Снова молчание. Доктор пристально смотрит на мальчика.) Я хотел, чтобы ты об этом знал, потому что, если ты сам не будешь постоянно заботиться о своем здоровье, твое состояние может ухудшиться... резко ухудшиться...

Жан (удерживая слезы). Значит... Мне не лучше?

Доктор качает головой.

Жан. Но мы ведь ездили в Лурд... (Немного подумав.) Может, это еще незаметно?..

Доктор. Помог тебе Лурд или нет, не знаю. Я вижу только одно: сейчас ты серьезно болен.

Жан (с робкой улыбкой), А что со мной?

Доктор (нахмурив брови). У тебя... (После долгого колебания.) Я тебе все объясню, выслушай меня внимательно и постарайся понять... Твоя мама... (Снимает пенсне, протирает стекла, смотрит на сына близорукими глазами.) Ты совсем не помнишь маму?

Жан смущен, он отрицательно качает головой.

Твоя мама в молодости жила здесь, в деревне; она ни на что не жаловалась, но была слабого здоровья. После свадьбы ей пришлось уехать со мной в Париж. Твое появление на свет подорвало ее силы. (Вздыхает.) И вот с тех пор она начала болеть... (Подчеркнуто). Сначала инфекционный бронхит... Знаешь, что это такое?

Жан. Как у меня?

Доктор. ...Она не оправилась после болезни: плохо спала, ворочалась, ее мучила лихорадка... (Ребенок вздрагивает.) У нее кололо в боку... (Доктор наклоняется.) Вот здесь.

Жан (с тоской). Как у меня?

Доктор. Когда обнаружилось, что мама больна, я стал настаивать, чтобы она лечилась. Я сказал ей приблизительно то, что скажу тебе сегодня. К несчастью, она не послушалась меня... (Молчание. Выбирая слова, но решительно.) Видишь ли, твоя мама была добрая женщина, нежная и преданная... я ее очень любил... Но она была намного моложе меня... и очень набожна... (Устало.) Я никогда не имел на нее никакого влияния... Она постоянно видела, как я лечил людей, ставил их на ноги, и все же не верила в меня... К тому же она не сознавала, что серьезно больна. Меня поглощала работа в больнице, я был крайне занят и не мог уделять ей должного внимания. Я хотел, чтобы она поселилась здесь, в деревне, но она отказывалась... Начался кашель... Мы обращались к различным врачам... Но было уже поздно... (Молчание.) Да... все произошло очень быстро... Лето... осень, зима... Весной ее уже не стало...