Быть Энтони Хопкинсом. Биография бунтаря - Майкл Фини Каллен

Я в неоплатном долгу перед моей любящей матерью Маргарет Фини Каллен, чья любовь к кино (и выдумкам) вдохнула в меня интерес к этому творчеству на всю жизнь и определила мою стезю. Я очень по ней скучаю. Также я в долгу перед отцом, Майклом Калленом – талантливым историком, рассказчиком и неизменным для меня примером для подражания.

Наконец, самая глубокая любовь и благодарность моим Кори, Пэрис и Ри Калленам, которые являются сердцем всего.

Вступление

Голос свыше

I

Ночь, завяжи глаза платком потуже

Участливому, любящему дню[2].

Это был уэльсец. Он стоял задумавшись, грузный и невысокий; сжатые в кулаки руки он засунул в карманы так, что, увидев бы это, Старший Дик или учителя в школе Уэст Мон или в Коубридже облили бы его презрением («Хопкинс, выпрямись и давай с нами! Очнись, парень, живее, живее!»). Он стоял просветленный, спокойный и жизнерадостный. Вокруг него лежал небольшой городок Тертл-Крик (штат Пенсильвания), погрузившийся в приятную морозную свежесть зимы, принимая гостей на съемках очередного фильма. Некоторые дети шустро подсовывали свои блокноты для автографов, побаиваясь ассистентов, жующих пирожные «Twinkie» с обслуживающих столиков.

Там, за решетками, он видел самого себя в детстве и с британской легкостью смеялся над всеми колкостями. Даже теперь, спустя 25 лет, после пятидесяти с лишним проектов и двух тысяч приглашений на пробы, он по-прежнему парирует: «Страшно? Да вы не видели, что такое страшно! Стручковая фасоль или почки? Что покажется вкусняшкой каннибалу?» И – улыбается.

Когда смывался грим, будь то посещение уборной или перекус тем же «Twinkie», когда все разговоры заканчивались, он оставался в холодном, неудобном трейлере в полном уединении – это был его любимый момент, в перерывах между съемками. Актер кино! Актер американского кино, как Боуги, или Джимми Дин, или…

В такие минуты он мысленно проносился по обветшалым сиденьям кинотеатра – фу, мерзость, – которые стали частью киномира Тайбака, по дождливым субботам, полным детского отчаяния, по одиночеству горы Маргам, по тайнам родителей и своим, по дому, учебе, поиску музыки и театра, формированию интуиции, по эмиграции, восковым лицам славы, которые ему сопутствовали – Оливье, О’Тул, Хепбёрн, – по возрождению своего «Я», открытию Ида, принятому решению брать на себя ответственность, терзанию заветными мечтами, неудавшемуся браку, тщетным попыткам, несостоявшимся дерзаниям, провалам в театре, провалам в кино. А что хуже всего – всей бренности успеха. Выкладываться перед засранцами режиссерами с их вонючим «видением», а потом воплощать это «видение». Делать так, как угодно им, даже если им самим не ясно, как это делать. А этот ублюдок из Лос-Анджелеса с «Бурей» («The Tempest») только и мог, что трепаться. А Декстер, всегда с радостью его задирающий… Декстер перекручивал постановку Шэффера[3] до тех пор, пока не получился именно его «Эквус» («Equus»), на его манер; да и кого это вообще волнует, ведь вся эта бродвейская постановка – с ее долбаным, ничего не значащим «успехом» – проходила под алкогольной марью от вина и текилы, и… Его тело напряглось, во рту пересохло, поскольку эти воспоминания пунктиром пронизывали всю его память и проносились у него в голове – даже спустя годы после психотерапии, привлекательных персонажей – и изрыгались взрывными, отравляющими потоками.

Он глубоко вздохнул и накинул на себя легкий покров мимикрии. Сегодня он был Труменом Капоте и ХАЛом[4] из фильма «Космическая одиссея 2001 года» («2001: A Space Odyssey»). Ха! И ему вспомнилось: «Покажи Кэри Гранта!», «Покажи Гилгуда!», «Покажи Ларри…». Это был его коронный номер, отточенный на сержанте Роулингсе в Вулидже (благослови его задницу). «Давайте, вы, жалкие педики! Пошевеливайтесь! Ну-ка, немного строевой подготовки!» Было смешно. Нет, это было нечто большее. Иногда удивительно большее. Для работы все оказалось проще простого. Звонят вам или агенту и говорят: «Нам нужно, чтобы Тони дублировал Ларри. Помните „Спартака“ („Spartacus“)? В общем, мы хотим его осовременить. Да, тот классический „Спартак“, который написал этот говнюк Далтон Трамбо, но его авторство не захотели признавать потому, что Маккарти прижал его и все такое. Кубрик сказал Кирку Дугласу, что был бы счастлив украсть авторство, но Кирк подумал, что тот просто сволочь, раз мог только предположить кражу прав… на это произведение искусства. Мы хотим вернуть вырезанные гомосексуальные сцены. Да, Ларри предлагает Тони Кёртиса. Вы знаете известную купюру: „Вы едите улиток, Антонин? Вы едите устриц? Это все дело вкуса…“ Мы ее возвращаем, потому что сейчас это актуально, пол-Голливуда умирает от СПИДа. Так что позволим Голливуду быть услышанным. Нам нечего стыдиться, ведь так? А Тони может сыграть правдоподобно как никто другой. Так что давайте Тони прикинется Оливье в „Спартаке 2“, ага?»

Вот так просто.

А после коллективной игры по сдавливанию твоей глотки и после вынужденных аплодисментов и восхищений – даже теперь, с подселенными демонами – остается чувство ужасной пустоты. Ощущения обмана и предательства раньше исчезали после этюдов и прелюдий Скрябина, но чаще все же – нет. Порыв, который по-прежнему заставлял его просыпаться среди ночи в отеле «Miramar», или в доме в Челси и толкал его в номер 101, чтобы вновь встретиться с главным демоном, этим отвратительным гребаным лицом, этой дурацкой рожей в зеркале. Хорошо начитанный, если не сказать хорошо образованный, он, наверное, услышит Т. С. Элиота:

Кто же тот третий, всегда идущий подле тебя?Ведь нас только двое здесь,Но когда вгляжусь в белизну пути впереди,Вижу кого-то еще, всегда идущего подле тебя.

«Готовность пара минут», – сказал мальчик с водой, когда постучал в дверь трейлера. «Хорошо», – ответил он, промочил горло, поправил ремни на маске и посмотрел в зеркало. Как волна жары в прохладу. Этот жар ему хорошо знаком: жар творчества. Демми – новый режиссер – тоже помешанный и щедрый в своем безумии. Его глаза походили на глаза рептилии – никогда не мигали. И он бесконечно верил в его Лектера, с самого начала, даже когда глупые продюсеры студии «Orion» шептались: «Какого черта? Он же британец. Нам нужен кто-то по-настоящему темный. Вроде Карлоффа или Тони Перкинса. Темный и страдающий, с намеком на его оборотную сторону…» Но Демми притащил его с собой в Нью-Йорк на пробы с Джоди, и, разумеется, он прошел их великолепно, выиграв по большей части за счет своего шарма и голоса в духе «ВВС» – баритон среди бесчисленных теноров Голливуда.