Топкин портрет - Сергей Баруздин

— Сколько в России получают денег такие люди, как я?

— Как русские всех победили?

И еще сотни подобных вопросов.

Но вот:

— Есть ли в России животные?

На все вопросы я отвечал обстоятельно, но последний меня смутил, и я начал перечислять все, что пришло на ум: медведи, волки, бобры, верблюды, тюлени… И еще что-то.

— А жирафы? — спросил Джек.

Тут я обрадовался и вспомнил все наши зоопарки, где видел жирафов, даже неуютный ленинградский, и похвалился, что уж кого-кого, а жирафов я знаю, и не только по нашим зоопаркам, а по тем же африканским путешествиям: видел их и в Уганде, и в Сомали, и Танзании, и тут, у них — в Кении.

— Мою миссис Хайти вы не знаете, — сказал Джек. — По-английски это прозвучало так: — Ю доунт ноу май миссис Хайти.

— Кто это, миссис Хайти? Жираф? Свой? — спросил я.

— Не он, а она, — поправил меня Джек. — Я же сказал вам: миссис Хайти. Я, конечно, хотел бы вас познакомить. Только она, боюсь, не придет. Не обижайтесь…

— Ее так зовут — Хайти? Высота?

— А как же иначе! Только не Высота, а ласково — Высотка! Да, конечно, Хайти — по-английски Высотка!

«Шевроле» Джека еще немало поколесило по асфальтированным дорогам и песчаным дорожкам заповедника, прежде чем мы переехали по мосту речку, проехали вдоль озера с крокодилами и бегемотами, свернули влево к маленькому, почти крохотному домику — аккуратному, белокирпичному, что стоял на краю леса. Ну, избушка лесника, и только, лишь на африканский лад!

Никакую миссис Хайти я не увидел, а по неухоженности в домике понял, что живет Джек один-одинешенек, даже собаки у него нет. Домишко и навес для машины. И все.

Джек сварил кофе, мы сели под ветвями какого-то дерева, похожего на мимозу, и я продолжал отвечать на бесчисленные вопросы Джека:

— Сколько стоит в России бензин?

— Живут ли в России негры?

— Можно ли в России работать, если ты знаешь свое дело, а писать и читать не умеешь?

Я посматривал по сторонам, все надеясь увидеть обещанную жирафу, и Джек понял:

— Давайте еще по чашечке. Может, миссис Хайти и решится…

Мы выпили еще по чашечке кофе, и еще, когда наконец…

— Иди, иди сюда, миссис Хайти! — оживился Джек. — Не бойся! Это — русский, это хороший человек, Хайти!

Из-за зарослей на нас смотрело высокое гордое животное. Большие настороженные, подвижные, чуть вздрагивающие уши. Рожки между ушами. Блестящие внимательные глаза. И ноги, и шея — трехметровые, не меньше, а может, и больше. Шаг вперед — и жирафа замерла, еще осторожный шаг и опять — стоп. Сама осторожность!

— Иди, Хайти! Иди! — звал ее Джек.

Миссис Хайти, косясь на меня, подошла к Джеку и, широко расставив передние ноги, нагнула красивую голову и лизнула Джека в лоб, а потом — в щеку. И еще — в другую, и вновь — в лоб, и — по редким волосам.

— Здравствуй, хорошая моя! Здравствуй, милая! — говорил Джек. И добавил мне: — Вы уж простите ее, не сердитесь. Она не знает, что вы — русский. А так она ласковая, совсем ласковая.

И рассказал мне Джек действительно необычное.

Оказывается, застрелили недобрые люди на глазах миссис Хайти ее единственного жирафенка. Зверски застрелили.

— Давно это было, до независимости, — объяснил Джек. — Только все равно как вчера. С тех пор и избегает моя миссис Хайти белых людей. Всех белых за англичан принимает… В общем, друзья мы с ней по несчастью…

— А вы? — не выдержал я. — Что случилось у вас?

— В тот же год и у меня, — сказал Джек. — Жена и двое мальчишек. Насмерть. По дороге шли, да оказались под колесами. Повеселились, в общем, англичане! Молодые ребята были! Да что им, хозяевам! И машину не остановили, хотя весь капот в крови был. Уехали… Так мы и живем с миссис Хайти одиночками.

А миссис Хайти тем временем вроде бы примирилась с моим присутствием. Еще и еще раз облизала шёршавым, с пупырышками языком Джека и край стола, только от запаха кофе фыркнула, отвернулась. И, как мне показалось с испугом и с укором посмотрела огромными своими, почти человечьими глазами на меня.

— И все же она признала вас, — говорил мне Джек. — Видите, не отходит. И еду принимает…

Я и в самом деле сорвал несколько листочков с дерева и дал на ладони миссис Хайти, и она осторожно приняла их.

— Вы только не подумайте, что мы с Хайти против англичан. Просто разные люди бывают…

— Да я и не понял вас так, — сказал я. Хотя в душе и соврал чуть-чуть. Видимо, плохо, когда одни люди ставят себя выше других. Вот и англичане эти, которые в Кении не один десяток лет были хозяевами…

А потом к домику Джека подъехал желтый, на сей раз под песок пустыни покрашенный «доджик». Выскочил из него черный веселый молодой парень, сунул Джеку деньги и какую-то ведомость с фамилиями, и Джек, надев очки, аккуратно поставил в нужной строке галочку.

Миссис Хайти уже расправила передние ноги и гордо взирала на все происходящее с высоты. Только чихнула раз. Видимо, от запаха бензина или кофе.

— Счастливый парень, — сказал Джек, когда «доджик» отъехал от дома. — Вроде в Россию собирается, учиться. Грамотный! А я вот галочку ставлю, когда деньги за службу получаю. На словах все понимаю — и по-английски, и на своем языке, — а расписаться не научился…

СУДАК

Этот рассказ не про рыбу, а про летучих мышей. А называется он так потому, что есть на свете такой крымский город Судак, сейчас довольно известный, а до войны, в годы моего детства, маленький, тихий, даже на город не похожий. Мне было десять лет, я был слишком длинным по росту, как заправский второгодник, и очень тощ по весу. Родители отправили меня на лето к своим знакомым в город Судак. Чтобы я закалялся на море, дышал здоровым крымским воздухом и вообще стал лучше, чем был на самом деле.

Короче говоря, появился в моей жизни город Судак и одна из его окраин Немецкая слобода. Так звали в то время какую-то деревушку, что стояла рядом с морем и развалинами знаменитой Генуэзской крепости.

И вот летучие мыши. Море, которое я увидел впервые, мне, конечно, понравилось. Можно было купаться и вообще это хорошо — море.

Генуэзская крепость — чудо. Мы, мальчишки, собирали древние черепки и искали клады, которых не находили, хотя копали суровую крымскую землю глубоко. Прекрасно было и то, что над нашими головами без конца парили планеры из соседнего Коктебеля.

А по вечерам и ночам, по-южному темным, над Судаком и нашей Немецкой слободой метались стаи летучих мышей. Большие стаи, малые, и просто в одиночку — летучие мыши. Я что-то слышал о них, знал, хотя живьем никогда не видал. Носится что-то в темноте, выше, ниже, ну и пусть!..