Консул - Зоя Воскресенская

— У вас есть машина? — спросил Надюшу Ярков.

— Нет, кроме пишущей машинки, других машин нет, — ответила она. — Но есть велосипед. А до телеграфа здесь несколько минут езды.

— Я бы мог отвезти Ирину Александровну на машине.

— С чего бы вдруг? — засмеялась Надюша. — Мы каждый день по два, а то и по три раза ездим на телеграф.

Консулу стало вдруг скучно, он быстро допил кофе и заторопился домой.

— Приходите к нам почаще, — сказала на прощанье Надюша.

— О, я боюсь помешать Ирине Александровне. Она деловая женщина и… суровая.

— Что правда, то правда, — согласилась Надюша. — Но она хороший товарищ и веселая. Мы иногда танцуем под патефон по три часа подряд: боимся располнеть.

Садясь в машину за руль, Ярков спросил Петю:

— Ты что такой молчун сегодня? Слова не вымолвил.

— Я все жду телеграммы из дома, — ответил Петя. — Беспокоюсь.

А телеграмма ждала его у дежурного по полпредству.

Петя развернул листок и, заикаясь от волнения, прочитал вслух: "Здравствуй папа тчк я родился тчк рост пятьдесят один сантиметр тчк вес три шестьсот тчк как меня зовут впр мама счастлива и здорова тчк целуем твой сын тчк".

— Поздравляю и завидую, — обнял Ярков Петю.

Глава 3

ВАНЯ

Приемные часы в консульстве подходили к концу. Посетителей больше не было. Петя уже собирался закрыть регистрационный журнал, как в приемную вошел мальчик. Одет как финский крестьянин: в тяжелых башмаках, в шерстяных полосатых чулках до колен, в ватной куртке. В руках он комкал шапку. Иней таял на волосах, бровях, он жмурился, смахивая с лица капли, и совсем смутился, когда увидел, что башмаки не удалось как следует оббить и они начинали оттаивать.

— Терве, терве! — приветствовал его Петя первым и, видя, что юный посетитель в растерянности смотрит, как с башмаков на паркет стекают лужицы, добавил: — Тэннен эритайн кюльма я сатаака (сегодня очень холодно и валит снег).

Мальчик испуганно посмотрел на молодого человека, продолжая молчать.

— Олеттеко суомалайнен? (ты финн?), — спросил Петя, не зная, как заставить посетителя говорить.

Парнишка попятился назад, собираясь бежать.

— Что за субъект такой! — воскликнул Осипов.

Мальчик внезапно остановился, и лицо его просияло.

— Так вы умеете по-русски? А почему ругали меня по-фински?

Пришел черед и Пете удивиться:

— Да разве я ругался? Я сказал, что на дворе снежит и чтобы ты не стеснялся мокрых башмаков.

— Но я-то по-фински ничего не понимаю.

— А я по одежде твоей решил, что ты финн.

— Что вы, какой я финн, — махнул рукой мальчик. — Мне нужен самый главный советский начальник.

— По какому делу?

— Это я скажу ему лично, — осмелел мальчуган.

— Я должен доложить консулу, по какому делу ты пришел. Такой у нас порядок.

В это время, заслышав возбужденный разговор, из кабинета вышел консул.

— Вот к вам, Константин Сергеевич, пришел посетитель и не желает говорить, по какому вопросу. Русский.

Консул внимательно посмотрел на мальчика, прочитал в его глазах мольбу и, кивнув головой на дверь, сказал:

— Заходи.

Мальчик живо скинул куртку, бросил ее на стул в приемной, остался в белой рубашке и прошел за консулом в кабинет. Прикрыл плотно дверь, вытащил из-за пазухи маленький красный сверточек, встряхнул его, быстро и привычно повязал пионерский галстук, сделал два четких шага навстречу консулу, поднял руку в пионерском салюте.

— Я — юный пионер Советского Союза Ваня Туоминен, — отрапортовал он и добавил: — К борьбе за дело Ленина всегда готов!

— Садись, — пригласил консул. — Ваня Туоминен? Так?

— Да.

— Ты финн или русский?

— Я — советский.

Консул выдвинул ящик из картотеки, перебрал карточки и сказал:

— Такого советского гражданина у нас нет. Расскажи толком — кто ты, откуда и что тебя сюда привело.

— Я родом из деревни Сороки. Сейчас это огромный красивый город Беломорск. На Беломорканале. Знаете?

— Знаю. Кто твои родители? Где они?

— Мой отец приехал в Сороки еще в стародавние времена, потом мы поселились в колхозе. А когда в прошлом году в Финляндии умер дядя моего отца и оставил ему в наследство дом, отец вспомнил, что он родом из Финляндии, и объявил себя финским гражданином. Польстился на это наследство.

Консул все понял.

— Сколько тебе лет?

— Вот об этом я и хочу с вами поговорить, — оживился Ваня. — Я родился в одна тысяча девятьсот двадцать втором году. Мне сегодня исполнилось четырнадцать лет.

— Поздравляю тебя с днем рождения.

— Спасибо. Сегодня самый счастливый день в моей жизни. Наконец-то мне исполнилось четырнадцать.

— Когда вы сюда приехали?

— Полгода назад.

— Ясно, — сказал Константин Сергеевич, вынул из коробки папиросу, щелкнул зажигалкой, затянулся. Он сказал "ясно", а на сердце стало сумрачно.

— Ну вот, я рад, что вам ясно. Теперь я становлюсь советским гражданином и должен выехать на родину. Немедленно. Срочно. Иначе у меня пропадет учебный год, а самое главное, мне пора вступать в комсомол. Я был председателем совета отряда, отметки у меня были только хорошие и отличные. Правда, схватил тройку по физике, но я ее исправлю. В комсомол меня примут.

Ваня смотрел на консула счастливыми глазами, а Константин Сергеевич затягивался папиросой, мучительно думая о том, как смягчить удар, который он должен нанести этому ясноглазому пареньку. Он встал, прошелся по кабинету, потом подошел к Ване, положил ему руку на плечо и сказал:

— Пойми меня правильно, Ваня. Если бы твои родители выезжали из Советского Союза сегодня или завтра, то есть когда тебе уже исполнилось четырнадцать лет, ты бы сам мог сказать: "Я остаюсь в Советском Союзе, считаю себя советским гражданином". Но теперь ты вписан в паспорт родителей до совершеннолетия. Когда тебе исполнится восемнадцать лет, ты можешь подать заявление о принятии тебя в советское гражданство. Такой закон.

Ваня замотал головой.

— Нет, нет! Не может быть такого несправедливого закона. Я хочу домой, в свою школу, к своим ребятам. Сказано ведь в законе, что в четырнадцать лет я могу решать сам. Мало ли что меня вписали в паспорт, а я не хотел… Несправедливо, несправедливо! — Ваня отчаянно заколотил кулаками по столу и, уронив голову на руки, зарыдал.

У Константина Сергеевича у самого першило в горле.

— Будь мужчиной. Четыре года пройдут быстро, и ты тогда сам определишь свою судьбу.

Ваня вскочил со стула и, осушив рукавом рубашки лицо, воскликнул:

— Так и ходить мне недорослем до восемнадцати лет! Кто же так поздно вступает в комсомол? Неужели вы забыли, что такое комсомол? Ждать целых четыре года! — Ваня что-то соображал, шевеля губами. — Ведь это почти полторы тысячи дней. Полторы тысячи! — Он сидел, по-ребячьи судорожно всхлипывая. — Скажите, а здесь у вас есть комсомол?

— Нет, здесь у нас комсомола нет, — ответил Константин Сергеевич.

— А школа есть?

Константин Сергеевич чувствовал себя неловко.

— Школа есть, но только начальная, а дети постарше едут учиться на родину.

— Ну вот, видите, — заметил Ваня. — А я уже в седьмом учился. Всем можно, а мне нельзя. И это вы считаете справедливым?

— Пойми, ты стал финляндским гражданином, вписан в паспорт родителей…

— Но моя родина там, в Советском Союзе, и я хочу жить у себя дома. Я даже финского языка не знаю.

— Вот финский язык при всех случаях тебе надо учить. Не можешь ты здесь быть немым. Знание языка никогда не помешает.

— Но где я его буду учить? Отец у меня малограмотный, мать тоже. И занялись они своим хозяйством. В финскую школу меня без языка не примут. Нанимать учителя у родителей денег нет. Что же мне делать? Погибать? И вы ничем помочь не можете? Не хотите?

Константин Сергеевич очень близко принял к сердцу трагедию этого мальчика и понимал свое бессилие. Не может он даже материально помочь ему: это было бы расценено местными властями, как вмешательство в их внутренние дела. А Ваня Туоминен — финляндский гражданин.

— Познакомься с соседними ребятами, от них быстро научишься финскому языку. Заведешь себе настоящих друзей. Хороших людей здесь много. Будь патриотом и не забывай, что ты интернационалист.

— Но мы живем на хуторе, кругом лес, болота да валуны.

— Я уверен, что ты найдешь друзей. Сходи на один соседний хутор, на другой…

— Да… — сказал Ваня, вставая. — А я-то думал…

Что он думал, не досказал, но в его взгляде Константин Сергеевич прочитал больно задевший его упрек. Мальчик развязал галстук, аккуратно свернул, заложил за пазуху. Потом поднял глаза и посмотрел на портрет Владимира Ильича, словно жаловался ему.

— До свиданья, — кивнул Ваня Константину Сергеевичу, а в приемной, надевая куртку, исподлобья посмотрел на Петю.