Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— Распугал? Но как же так…. там же… на них же были все наши вещи, хозяин! Все….

— Твои свитки у тебя, Сэги? — перебил его молодой господин.

— Конечно, — несколько растерянно сказал раб, крепко прижав к себе сумку, словно испугавшись, что сейчас у него ее отнимут. — Я с ними никогда не расстаюсь, вы же знаете.

— Ну, вот и славно. А на тот хлам, что остался в сумках можешь плюнуть. Как и на лошадей.

— Но там же были… да и не по статусу вам приходить пешком, хозяин. Что подумают люди?

— Сэги, — вновь перебил его незнакомец. Голос мужчины зазвучал железными нотками. — Кажется, мы немного забыли, что не одни.

Сказав это, незнакомец повернулся к Скофе и крепко пожал ему руку.

— Я так и не успел тебя поблагодарить, солдат. Твое копье спасло мою жизнь. Я этого не забуду. Как тебя зовут, воин? Ты ведь из первой походной, верно?

— Всё так господин. Скофа Рудария, вторая десятка двенадцатого знамени первой походной кадифарской тагмы. Мы тут охотились неподалеку…

— Удачная оказалась охота, — незнакомец кивнул на лежавшего у его ног зверя. — Ну что же, будем знакомы. Этого говорливого раба зовут Сэгригорн…

— Но можешь звать меня Сэги. Так проще. Все равно вы, тайлары, так привыкли к своим коротеньким именам, что ленитесь лишний раз языком пошевелить.

— Ну а я…

Договорить он не успел. Позади в лесу послышался шум и на берег выбежали четверо взмыленных мужчин в красных солдатских плащах. Они тяжело дышали, и, судя по грязи на одежде, бежать им пришлось несколько дольше, чем Скофе. Но один их вид заставил сухие губы воина растянуться в широкой улыбке.

Первым показался Хмурый Фолла Варакия— крепкий мужчина среднего роста с окладистой бородой и короткими черными волосами, щедро тронутыми сединой. У него были маленькие глаза, нахмуренные брови и широкий сломанный в двух местах нос, а щеки его покрывали старые оспины. Вторым был Мицан Паэвия. Когда-то давно он слыл первым красавцем тагмы, но теперь его все чаще звали Мертвецом, и одного взгляда на этого человека хватало, чтобы понять, откуда взялось такое прозвище.

Его гладковыбритую голову, шею и руки покрывали уродливые шрамы от ожогов и порезов. Верхняя губа слева срослась неправильно, от чего сквозь образовавшуюся щель виднелись чудом уцелевшие зубы. Ноздри были порваны, а на месте правой брови начинался шрам, тянувшейся через дырку, на месте которой когда-то было ухо, до самого затылка. Все эти увечья он получил в самом начале войны, попав с отрядом разведчиков в плен. Скофа хорошо помнил как они, захватив очередную харвенскую деревушку, Криждань, нашли его привязанного к столбу. Израненного, обгорелого, с ободранной кожей, но все ещё живого. А вокруг него на таких же столбах и кольях висело тридцать других воинов, так и не переживших пыток. Все они были изувечены — одним отрезали носы, губы или уши, других оскопили, а у одного, совсем ещё мальчишки на груди вырезали быка — символ Тайлара.

Рядом с Мертвецом остановился Киран Альтоя — высокий, долговязый, с длинной, но жиденькой черной бородой, доходящей ему почти до середины груди. Хотя он был почти ровесником Скофы, в тагме прослужил значительно меньше, попав на службу лишь в девятнадцать. Киран был из сословия палинов, полноправных граждан, и род его занимался торговлей пряностями, владея тремя кораблями, ходившими между Кадифом и Белраимом. К этой же судьбе готовили и самого Кирана, но потом ряд неудач в лице штормов и пиратов лишили его семью сначала кораблей, потом денег, а потом и родного дома, вынудив юношу круто пересмотреть планы на жизнь. В их знамени он был самым образованным из солдат и если бы не его осторожность и услужливость, граничащая с робостью, то он давно бы стал командиром.

Последним и самым молодым из них, едва справившим свое двадцатилетие, был Лиаф Акрея — невысокий, но крепко сложенный парнишка, выросший на столичных улицах, которого в тагме часто называли Щепой. У него было широкое лицо, с наглым взглядом и неизменной полуулыбкой, обнажавшей два отсутствующих зуба. Последний год он безуспешно пытался отпустить бороду, но кроме пуха на верхней губе, с небольшой порослью на подбородке, так ничего и не добился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Все четверо остановились и удивленно уставились на тушу мертвого тура, рядом с которой стояли Скофа и два незнакомца.

— Вот те на! Никак наш Бычок лесного быка забодал, — подошедший Мертвец хлопнул Скофу по плечу и присев на корточки, начал с любопытством рассматривать мертвого зверя.

Скофу всегда поражало, что все пережитое этим человеком совсем не повлияло на его характер. Мицан так и остался весельчаком и любителем дружеских колкостей. Скофа вспомнил, что когда-то он был красив, а его обворожительная улыбка в мгновение ока покоряла женские сердца. Теперь же женщины смотрели на него либо со страхом, либо с отвращением и даже не каждая шлюха соглашалась лечь с ним. Другой бы на его месте озлобился и замкнулся, но Мертвец продолжал жить с улыбкой, словно назло самой смерти и своим мучителям.

— Его молодой господин свалил, а я так, помог немного.

— Ага, вижу я твоё не много, — Мицан схватился за копье и с притворным трудом вытащил его из животного. — Ух, ну и загнал ты его, бычок, на целый локоть вошло. А зверь то здоровый какой попался… сколько такой весит, пудов тридцать, тридцать пять?

— Это он ещё за зиму исхудал. Вон, смотри, все ребра пересчитать можно, — ответил ему Киран. — Так то они и по пятьдесят пудов бывают.

— Всем бы так исхудать, как этой животинке! Ну даешь Бычок! Таким не то, что знамя, всю нашу тагму кормить в пору.

Следом за Мицаном осматривать тушу принялись остальные. Тур и вправду был достойной добычей. По началу лес был к ним щедр, и каждый день в обед воинов шла лосятина или кабанятина, но уж вот как пару дней охотники возвращались лишь с белками, глухарями и зайцами — сплошь худыми, костлявыми, ещё не успевшими нагулять после зимы жирок и мясо. А из таких только суп варить. Тур же был совсем другим делом. Его мясистые части можно было зажарить на огне с луком и чесноком, жир вытопить, а на костях варить чудную и сытную пшеничную кашу…

Живот Скофы заурчал, словно растревоженный зверь. Если не считать пары глотков вина, то сегодня он так ничего и не ел. Ну ничего, когда они вернуться в лагерь он, пользуясь правом удачливого охотника, обязательно срежет первый кусок со спины тура и поджарит его на костре. Эх, жаль только соли у него оставалось маловато, да и горчичные зерна почти кончились, но это ничего. Найдется у кого-нибудь из десятки.

Тут он заметил, что Лиаф как-то очень пристально смотрит на молодого воина. Он щурился, хмурил лоб, а потом глаза его округлились:

— Ой, да это ж… — удивленно проговорил он, но тут же осекся, получив локтем в бок от стоявшего рядом Кирана. Тот вытянулся и, приложив правый кулак к сердцу, громко представился. Следом за ним отсалютовали и остальные, называя свое имя, тагму и знамя.

И глядя на боевых товарищей, Скофа тоже его не узнал. Он и вправду видел его раньше. Видел во время походов, стоянок, и сражений, пусть и всегда издали. Обычно он был в побеленном железном тораксе, с тисненым золотым быком, остроконечном шлеме, украшенном двумя пучком красных конских волос, и окруженный неизменной свитой из военных сановников, телохранителей и командиров. Но дело было не только в плохой памяти Скофы. Разве можно было заподозрить в этом молодом мужчине, одетом в простую кольчугу, да ещё и оказавшимся в лесной глуши в сопровождении всего одного раба командующего их войсками? Их Великого стратига?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Скофа тут же вытянулся, высоко задрав голову и с силой, так что даже дыхание перехватило, ударил себя кулаком в грудь, приветствуя своего командира.

— Рад, что вы меня узнали, но хватит уже тянуться к небу, воины, — произнес великий стратиг Лико Тайвиш. — Правда хватит. Если бы я хотел, чтобы передо мной лебезили и вытягивались — слушал бы советы Сэги.

— И в кои то веки поступили бы верно, хозяин, — буркнул раб. Лико хмыкнул и посмотрел на него с улыбкой, в которой хорошо читалась настоятельная просьба заткнуться. Тот тяжело вздохнул, картинно закатив глаза, и развел руками в извиняющемся жесте.