Букет на приеме - Ольга Лаврова

-- А конкретно: чего ваша душенька желает, чтобы допросить уже с полным комфортом? -- сварливо спрашивает Томин.

-- Ну, слушай, не тебя учить!

-- А то поучил бы!.. Ладно, очень эта история в печенках сидит! И немудрено, что сидит в печенках, если послушать вечерний разговор Томина с матерью.

-- Меня поражает твоя беспечность! Те гуляют на свободе, а он преспокойно собирается в гости!

-- У Зинаиды день рождения. Чистая рубашка найдется?

-- В шкафу.

-- Ты же всегда ворчала, что я слишком много работаю.

-- В данном случае -- дело другое, Сашко. Это уже вопрос семейной чести! Я боюсь нос за дверь показать: кто-нибудь встре-чается и требует новостей.

-- Мама, для меня каждое дело -- вопрос чести.

-- Ах-ах-ах!.. Воротничок подверни... И Зиночке кланяйся!

* * *

-- Мама шлет тебе поклон. -- Томин кланяется.

-- Спасибо, Шурик, получилось очень грациозно.

Друзья пришли в числе первых гостей...

...А уходят последними.

Ночная улица обдает холодком, но уже отчетливо чувствуется в городе весна.

-- Что невесел? Недоволен Зининым мужем? -- усмехается Пал Палыч.

-- Напротив. Решительно нечего возразить. Умница, спортс-мен, без пяти минут доктор наук, приятные друзья... Вероятно, слегка завидую семейной идиллии.

-- Кто велит ходить бобылем?

-- Никто. Захочу, будет вагон невест.

-- На вагоне не женишься, нужна одна.

-- Одной пока нет.

Они приближаются к дому Томина.

-- Ладно, Саша, хватит сентиментальностей. Давай решать, что делать дальше. Я думаю...

Тот, глядя вверх, хватает его за руку:

-- Стой! У Петуховых свет!

Печати с двери Петуховых сорваны. Знаменский остается на площадке.

Томин тихо входит. Видит на вешалке плащ и кепку, которых здесь прежде не было.

-- Кто дома?

В коридоре появляется Борис Петухов.

-- А-а, здравствуй, Борис! -- и Томин кивает Пал Палычу: можешь топать домой.

-- Здравствуйте... Кто это?.. Сашка!

-- Что дверь не заперта?

-- На что ее запрешь? -- Петухов указывает на дыру от выпи-ленного для экспертизы замка. -- Как мои старики, не знаешь?

-- Мать пошла на поправку, отца, видимо, тоже вытащат. Проникнуть можно? -- Томин накидывает цепочку и делает жест внутрь квартиры.

-- Валяй... Извини, руку не подаю -- в земле.

-- А что ты делаешь?

-- Да вот цветок сажаю... мамин самый любимый, -- смущенно бормочет Борис.

Он проходит с Томиным в комнату и поливает ткнутый в поллитровую банку увядший цветок; вытирает чем попало руки, вздыхает.

-- Загнется, наверно. Ну за каким лешим было горшок-то разбивать?! И вообще, глянь, что натворили! Сволочи!

-- Видел, Боря. По линии угрозыска дело веду я.

-- Вона! Слушай, я только с самолета. Звонил тетке, она и телеграмму бестолковую прислала и теперь несет ахинею, ничего толком не понял.

-- Я пока тоже не все понял. Поэтому, Боря, лучше мне спраши-вать -тебе отвечать. Но давай перебазируемся к нам. Мать тебя накормит, посидим-потолкуем. Можешь и переночевать.

-- Ладно, -- он вытаскивает поллитровку. -- Раздавим?

-- Нет, уволь, только от стола.

-- Тогда смысла нет ходить.

Злясь и вздыхая, он подбирает с пола раскиданные вещи. Томин к нему приглядывается.

Петухов широк в плечах, крепок и кажется румяно-смуглым от "снежного" загара. Но в водянистых серых глазах и голосе угады-вается какая-то душевная слабина. То ли очень уж выбит из колеи случившимся, толи так и остался немного "хлюпиком", несмотря на все свои успехи...

-- Скажи, Боря, родители писали регулярно?

-- Ну! -- утвердительно произносит Петухов.

-- В последних письмах не проскальзывали тревожные нотки? Они никого не опасались? Не писали что-нибудь вроде: "Часто захаживает такой-то, передает тебе привет". А?

-- А старики-то чего говорят?

-- От матери мало чего узнал, к отцу еще не допускают... Денег ты в квартире не нашел?

-- И не искал. До того ли мне сейчас, друг милый!

-- Ты здорово переменился. Уважаю твои чувства, Боря, но... Какую шкатулочку мать могла называть "заветной"?

-- Шкатулка? Одна всего и есть -- которую отец подарил. На свадьбу, кажется.

-- И в ней лежали?..

-- Ерунда всякая. Вот, -- поднимает опрокинутую палехскую шкатулку, возле которой рассыпаны вывалившиеся на пол безде-лушки.

-- Понимаешь, неясно, нашли деньги или нет.

Борис смотрит на него хмурясь.

-- Извини, я слегка не в себе...

-- Неясно, говорю, нашли ли те деньги, что ты присылал.

-- Да?.. -- после паузы растерянно произносит Борис.

-- Ну да. Родители рассказывали, что держат их дома. Но где? Почему ты не убедил их положить на сберкнижку?

-- А... что они еще рассказывали?

-- Почти накопил на машину. Вернешься -- купишь.

-- Прямо так?.. Так вот и говорили?! Хвастливое старичье! -- Он в крайнем волнении.

-- Да, накликали. Но -- не посетуй на откровенность -- сколько они, бывало, и краснели за тебя и челом били в разных инстанци-ях. Ты ведь был ох не подарочек!

-- Ну и что?

-- Когда-нибудь людям хочется наконец моральной компенса-ции: "Вот каков наш Боря, получше других!"

-- Ну и заварилась кашка! Первый сорт!

-- Не знаешь, доехала до них твоя клюква?

-- Господи, велика разница, доехала -- не доехала... Надо ж, про клюкву известно!

-- Сколько ее было?

-- С полведра примерно. Велел ребятам набрать.

-- Как ты ее упаковал? Когда и с кем отправил?

-- Насыпал в лукошко, поверху мешковинкой обвязал. Один ханурик от нас увольнялся, с ним и послал. Должен был уж прибыть. Он проездом на юг.

-- "Ханурик" какого сорта?

-- Да так...

-- В доме не нашли ни ягодки, а полведра сразу не съешь.

-- Чего ты прицепился с клюквой?

-- Грабители вынесли отсюда корзинку. И тоже обвязанную тряпицей.

-- Что же, они на клюкву позарились?

-- Думаю, не тот ли вынес, кто и внес? Чтобы следа не остав-лять.

-- Он?!.. -- Борис садится посреди комнаты на стул.

-- Обрисуй, что за личность, прикинем.

-- В Хабарове и обрисовывать нечего. Одно слово -- алкаш. Неужели...

Его прерывает робкий звонок в дверь.

-- На всякий случай, меня нет, -- говорит Томин и встает в передней за вешалку.

-- Кто там? -- слегка оробев, окликает Борис.

С лестницы доносится невнятно: "Откройте, не бойтеся!"... Борис удивленно прислушивается, протягивает руку, но в послед-ний момент, засомневавшись, не скидывает цепочку, а лишь приотворяет дверь. Теперь голос звучит отчетливее: "Прощения просим, что поздновато, заплутал малость в Москве... От Бориса Афанасьевича я". Петухов распахивает дверь. На пороге хмель-ной низкорослый мужичонка с лукошком в обнимку.

Томин выступает из-за вешалки.

-- Свят-свят-свят!.. Кудай-то я прибыл -- туда или обратно? -- хихикает гость, таращась на Петухова.

-- Туда, туда, входи.

-- Нет, Борис Афанасьич! Ить я поехал, а вы осталися. Я кому же клюкву-то вез?..

Борис оборачивается к Томину.

-- Познакомься с товарищем Хабаровым, -- язвительно кри-вит он губы. -Больше у тебя никого на подозрении нет?

* * *

Выбыл из подозреваемых племянник Гена, выбыл и Хабаров. Корзинка оказалась в руках преступников просто "паролем": знали, на что сослаться, чтобы пустили в квартиру. А их осведомленность... Если Петухова откровенничала в магазине, то могла и еще в десяти местах. Не угадаешь, где кто слышал.

-- Снимаем с повестки дня? -- спрашивает Томин, беря со стола Знаменского пустое лукошко из-под клюквы.

-- Увы.

-- Кое-что, Паша, забрезжило с другой стороны. У этого Санатюка, судимого за убийство и квартирные кражи...

-- И живущего рядом с Кирпичовым... Помню.

-- У него племянница работает в почтовом отделении и зани-мается денежными переводами -- обрати внимание. А отделение, еще раз обрати внимание, обслуживает, в частности, наш дом. Факт, по-моему, достаточно увесистый.

Крутанув лукошко, Томин запускает его волчком и торжеству-юще косится на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.

Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит лико-вать.

-- Тебе, Паша, все мало? Тогда добавлю, что эту Варю Санатюк неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!

* * *

В больничной палате несколько коек. На одной из них -- Петухова. Возле нее сидит Борис.

-- Ты сейчас, главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И я вот приехал, и папе лучше. Поживете еще... А про деньги эти, которые в шкатулке лежали...

Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на со-седние койки -- слушают ли посторонние -- и останавливает мать:

-- Тсс! Молчи! Тебе велено поменьше говорить, вот и помалки-вай! Про деньги забудь! Жалко, конечно, да что поделаешь. Я и папе сказал: были, сплыли, и наплевать. Новые наживем, здо-ровье дороже. Поняла? -- заглядывает он ей в глаза. -- Поняла ты меня?

-- Поняла, сынок... -- шепчет Петухова. -- Спасибо, что не сердишься...

-- Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда допраши-вать будут. Этот Сашка Томин, как я представляю, талантов небольших, но для соседей готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!