Несуразица - Игорь Митрофанов

Прямо на территории производства находился животный питомник с ламами, собаковидными енотами и невиданными панцирными черехапами неизвестной завозки. Живодёрня Оскания Нова, стесняясь, заключала договоры на поставки и обслуживание редких водоплавающих пернатых за получение ещё более редкого водостойкого майонеза и занесённого в «Красную книгу» «птичьего молока». На заводской территории, в водоёмчике с камышами и карасями, изменяя дух воздуха и поднимая дух сотрудников, вазодрыпилось множественное число неизвестных простому обиходному жителю твёрдоклювых с трудными названиями и непонятными родовыми видами происхождения хвостов, лап, зобов, гребней, холок и крупов. Некие лебеди и лебёдки, шипуны и ревуны, нырки и чурки, кандибоберы и дебаркадеры, квашки и кваши, саги и форсайты, гаги и гагарки, павлины и пингвины… С павлинами оказалось договориться легче. Эти птицеголовые были неупрямыми плохишами. За дополнительные физические посылы и метафизические посулы те совсем научились заходить в воду и, худо-бедно, стали учиться плавать. А вот пингвинов пришлось отправить поездом неизвестно куда: назад в Северную Ледовитую Арктику, в Крымский ботанический сад, в колхоз на уборку червяков или ещё куда подальше – в суп. Их, видите ли, среди лета не устраивал искусственный айсберг в натуральную величину из жидкого азота и действующий(!) макет утёса из цветного металла! Жёлтобрюхие королевские особы-особи привередливо отказывались питаться водоёмными живыми несолёными карасями, ивасинными мёртвыми пряными сельдями и категорически не хотели усваивать уроки открывания консервов с другой килькой…

«Продтовары» имели в своём наличии добротную огромную яхту, на которой переотдыхало всё номенклатурное панибратство, залитое до безобразия коньячным 96 %-ным спиртом, добавляемым из пипетки в тонну кондитерских конфет и цистерну будущего лимонада. /«Напиток» назывался «чемергес». После «напитка», уже с первых трёх литров, отличить грот мачту от матча в гроте и форштевень от форшмака не могли, даже настойчиво позвенев в судовой колокол/.

Яхта каждый год участвовала в регате по Днепру с выходом в Чёрное море и непременно занимала там место. Этим гордились потом дня три, не приступая к работе…

Организация владела своей санаторией-профилакторией в Кириловке, столичном крае одного из мелких берегов Азовского моря…

Служащий персонал завода получал право бесплатно обедать в шикарной столовой с водопадиком, японскими рыбками, оранжерейкой, волнистыми попугайчиками и с таким ассортиментом еды, за которым было не угнаться и за дорогие деньги двум вместе взятым общепитовским ресторанам города!..

В общем, это было что-то в чём-то и где-то с кем-то!

Устроиться сюда техничкой[11] было возможно, но не реально! Поступление в МГИМО по сравнению с «этим» – лёгкая прогулка по замкнутым углам дипломатии с ленивым слесарем или огибание краёв полемики с наглым комбайнёром.

Завод продовольственных товаров – вот преодоление всех языковых барьеров! Вот вершина дипломатии! Вот идеал мира и сотрудничества!

…А сейчас веселуха под криволапой ёлкой, в радиусе одного километра, продолжалась! Асфальтно скрипели ржавыми полозьями полузубатые полузабытые санки с полупотерянными детьми. Весёлая толпа, заботливо спрашивая: «Вы чьё, мелочьё?» громко, посреди хип-хопа с прихлопом и галопа с притопом, заказывала по микрофону из сцены загулявших родителей, объясняя под какой из колонн находится их укутанное чадо. На что раздражённые родители, тоже в микрофон, возмущались в ответ: «Если я запомнил место, то теперь вы все виноваты! Где я сейчас найду эту вашу колонну? Кто двигал моего ребёнка? Как я его потом узнаю!? Никогда «не твоё» не трогай!» Призыв сопровождался громким хохотом и аплодисментами. Хлопали и хохали неизвестно чему, просто веселье было тут, как тут…

Танцевали на плечах парней девчонки, забравшись высоко, видимо, чтобы разглядеть магнитофон и колонки…

Блуждали хороводом милиционеры, для порядка, не отказываясь от каждой предложенной «мерки»…

Выводили крутые пике пьяные птицы. В эту ночь разрешалось на кормушках в кусочках сала делать дырочки и наливать туда водку, поэтому снегири, синицы и воробьи летали сейчас на спине над плечами, как шмели, сильно вертя крыльями, но почти не передвигаясь. Толпа была в экстазе, когда очередной, подвыпивший «в три погибели» дятел, пытался долбить металлическую трубу ствола липовой ёлочной атрибутики, вися одной лапой на электрическом проводе вниз головой. Хорошо, что к этому дню все журавли успели эмигрировать. …Бездумная жестокость[12] людей не думала о том, чем бедным птицам завтра похмеляться.

Ещё в проходе нескольких часов, побузив вместе и порознь, тщательно отфильтрованная компания без ненужных примесей, лишних компонентов и вредных консервантов, отправилась к себе в гости. Ночь затянулась в приятельном окружении и усиленно сопротивлялась переходить в безлюдное, безликое, уставшее послепраздничное утро тридцать третьего декабря.

Дав ситуации происходить самой, ОН честно проводил все эти сутки у нормальных людей, искренне принимая участие в торжественном обряде обязательного перевешивания настенного календаря. Новый, заранее купленный в «Союзпечати», всегда одинаково пахнущий нетронутыми, идеально гладкими, чуть прилипающими к пальцам страницами вешался в прихожей. А старый, уже долистанный до самой плотной последней картонки, передвигался в туалет, неся в себе недалёкое прошлогоднее, в виде ностальгии сезонных репродукций.

Тема искусства не опаздывала и к столу. ОН, отвечая на вопросы о тонкости написания застольного изобилия или пищевой скудности натюрморта, доказывал, что само полотно говорит о мере мировосприятия художника. Все шумели, возражая, но, услышав доводы, соглашались, наливая.

– Вот, смотрите! – выступал Он, помахивая с полчаса назад наполненной рюмкой: – Только в натюрморте раскрываются внутренности настоящего живописца! Кто, вы спросите, напишет холст с израненной рыбой, выброшенной на стол разбушёванной стихией? Только Айвазовский! Кто сможет так изысканно умастить птицу оливками? Пикассо! А утреннюю медвежатинку под берёзовым сочком в сосновом дымке! А?.. Не иначе – Шишкин, и не сомневайтесь! Если апельсин чернее куба – эскиз Малевича «Проглоченное солнце». Коричневая золотистая шпротинка в бокале рижского бальзама – Паулс Раймонд! А кто ещё… Цитатник, гранат, кагор – Рабиндранат Тагор! Аппетитная порция бесхозного багульника на сопках – безвестный художник! Баба, в истоме топящая жир на солнце? Ну! Кто?! Рэмбран-д-т! А красного коня искупать слабО?! Это деревенский художник Петров увековечил день, когда в сельмаг завезли водку! В честь того памятного события даже изменив фамилию. Петров мазал холсты, впредь прикрываясь Водкиным. …И, конечно же, солёные огурцы в крынке прокисшего молока с подсолнечным маслом. Внутренности подкопченного на солнце рыбьего живота «с душком», размазанные по свежей вчерашней острой злободневной газете! Кто же ещё, если не Кукрыниксы! Одна их «кликуха» заставляет несколько раз смыть! …«Кукрыникс»! Это ж надо! «Ку-клукс-клан» – и то звучит добрее!..

Над полной и убедительной ахинеей смеялись – в шутку, смеялись – всерьёз, но воспринимали и продолжали отдыхать!

По настоянию всех, ОН мелкими глотками оставил горячую рюмку без содержимого и начал продолжать, сводя «на нет» любые поползновения других вставить дополнения, исправления и комментарии. /Если микрофон в руке только у одного, то, умело им манипулируя, легко сделать инакомыслящих вовремя неслышными или слышимыми – в выгодном для себя ракурсе. У какого Вани сегодня микрофон, тот Ваня сегодня и Ургант!/…

– Так вот! – диспутировал ОН, дискуссируя. – Поэт набросал слова, и удачные причём. Чувствовал по опыту – будет народная песня! Но концовка артачилась, упиралась, ломалась и никак не давалась, как «твоя» девушка, еле вернувшаяся к обеду после ночной «учёбы у подружки». Что ржёте, знакомо? Не отвлекайтесь!.. Боясь забыть ритм строфы, стихач заполнил будущий припев схематическим размером: «там-тарам, там-тарам, там-тарам, там-тарам» и так далее. Потом оказия вышла! Не дочистил. Захлопотался, или пошёл в запой, или композитор с филармонией поджимали, или премию какую ходил по инстанциям выбивал, или коварная домработница с управдомом выкрали из урны сырой материал и, не смогя дорифмовать, продали черновики в редакцию редколлегии, а там не досмотрели и всё, как есть, напечатали в скрипичном ключе. Это всё неизвестно. Только в итоге вся страна, как огромная дура, задушевно заподпевала:

Там, за горизонтом,Там, за поворотом,Там, за облаками,Там! Там-тарам! Там-тарам!

После смеха кто-то робко заметил:

– Это не по теме! При чём тут художники, натюрморты?