Антология сатиры и юмора России ХХ века - Аркадий Михайлович Арканов

— Очень оригинально, — сказала она, откусила пол-яблока и пошла прочь.

Час еще стоял, брызгался. Кое-кто обращал внимание, но славы никакой.

Холодно мне стало, и я пошел. Вижу — навстречу мне по Цветному бульвару молодой человек движется. Глазам не верю — босой! Подхожу.

— Вам что, — говорю, — тоже слава нужна?

Ничего не ответил, обошел меня справа и прямо к барьерчику. А там девушка стоит. Его дожидается. Тоже босая. Поцеловались и пошли. Оба босые… Плюнул я с досады. Вот так все к чужой славе примазываются! А тут как раз дождь пошел. Я в магазин. А туда народу набилось!.. Все босые. И разговоры ведут…

— Этой зимой, — говорит одна тетка, — будет модно плоскостопие и короткая голень.

— Это смотря с каким лицом, — говорит другая тетка. — При плоской ступне узкое лицо носить нельзя.

— Ну почему же? — говорит третья тетка. — Если уши расставить и не улыбаться, то очень даже можно.

— А во Франции, говорят, в этом году все носят шестимесячную.

— Завивку?

— Нет. Беременность… И мужчины тоже. С двумя разрезами.

В это время дождь кончился, и выбежал я на улицу. Гляжу — весь город босиком разгуливает. Даже автомобили без скатов ездят. На одних ободах. Сапожники матерятся. А дети в лужах итальянскую обувь вместо корабликов пускают.

«Э-э, — думаю, — похоже, в такой ситуации мне на успех рассчитывать нечего. Надо что-то другое придумывать…»

Забежал в первый попавшийся подъезд и все с себя поскидывал. Все-все. Одну шляпу оставил. И пошел. Как Адам. Только без Евы. Но в шляпе. Деньги в руке зажал.

Пробродил я так до вечера. Никакого впечатления. Только посинел… И рискнул пойти в Большой театр. На «Лебединое озеро». Купил билет, сунул его билетерше и вошел в фойе. И она мне вслед кричит:

— Молодой человек!

«Ага! — думаю. — Дошло!»

— Молодой человек! — кричит билетерша. — Сняли бы шляпу! Небось в культурное заведение пришли!..

Зашел я в партер и обомлел. Все зрители — голые. Даже в директорской ложе кто-то в сиреневой майке сидит.

В партере — одни кавалеры. Дамы — на ярусах. Все сидят, прикрывшись программками…

Обидно мне стало, и пошел я домой. Вышел из театра. Смотрю — все домой идут. Ну что ты будешь делать!.. Побежал я. И все побежали. Кто куда, но побежали.

— Вы-то чего бежите? — спрашиваю.

— Все бегут, — отвечают они и бегут.

Тогда я ускорился, полетел и сел на крышу. А там уже человек семьсот сидят. Стихи Евтушенко читают.

— Ну что? — говорю.

— Ничего, — говорят, — сидим.

— Спать пора, — говорю. — В Люксембурге уже давным-давно спят.

Плюнул и устремился к дому.

И все плюнули и устремились.

Так ничего у меня и не получилось. Ничего я не добился. Никто меня не заметил…

Взял я и от отчаяния закричал.

И все закричали. Как будто «Спартак» проиграл.

Перед вторжением с Нептуна

Печатается по публикации в журнале «Юность»

(№ 5, 1970) с некоторыми авторскими исправлениями.

Старожилы Утрюпинска наверняка помнят то невероятно жаркое и потное лето, когда в течение июля весь город был буквально перевернут вверх дном и само его благополучное существование едва не было поставлено под сомнение. В начале июля по утрюпинским тротуарам, магазинам, столовым, парикмахерским и квартирам начали расползаться слухи о предстоящем вторжении с Нептуна. Сталкиваясь друг с другом в разных общественных местах, жители вполголоса сообщали эту невеселую новость своим знакомым, а те, оказывалось, уже слышали о ней еще от кого-то…

Назывались лаже сроки вторжения: 18–20 июля.

Четвертого числа часов около семнадцати по Гринвичу в маленьком продовольственном магазинчике Утрюппищеторга появился некий Пухальский — длинный вышедший на пенсию школьный преподаватель черчения. В одной руке у него была рейсшина, с которой Пухальский никогда не расставался на случай, если вдруг кто-нибудь обратится с просьбой помочь разобраться в эпюрах. В другой руке у Пухальского была большая клетчатая хозяйственная сумка.

Бегло обменявшись с покупателями свежими новостями о предстоящем вторжении, Пухальский купил двенадцать кг соли.

— Есть мнение, — сказал он, — и лично я с этим мнением склонен согласиться, что нептунцы питаются исключительно солью. Поэтому имеет смысл сделать кое-какие запасы. Одновременно с этим, скупив всю соль, мы тем самым заведомо обрекаем варваров на голодную смерть…

— Вот сволочи, вот гады, — заметил кто-то из покупателей и купил шестнадцать кг соли.

— Мне-то лично ее и даром не надо, — добавила продавщица. — У меня почки.

И сама отложила восемнадцать кг соли под прилавок…

В течение последующих пяти минут вся соль в маленьком продовольственном магазине Утрюппищеторга была раскуплена.

Утром следующего дня у всех продовольственных магазинов города выстроились огромные очереди. Добровольцы переписчики химическими карандашами ставили номера на левых ладонях утрюпинцев.

Неразрешимой стала проблема распределения соли.

— Больше двухсот граммов в одни руки не давать! — возбужденно предлагали одни. Другие не соглашались:

— По количеству членов семьи! Так будет по справедливости!

— Неправильно это! — кричала секретарша из горздрава. — Тогда я мать из деревни выпишу и у себя пропишу!

— Разумеется, — поддержал ее известный в Утрюпинске писатель-фантаст Лобастов. — А если у меня, например, нет матери? Чем это хуже человек, у которого нет матери, человека, у которого есть мать?

Так или иначе, к исходу дня с солью в Утрюпинске было покончено.

В этот день газета «Вечерний Утрюпинск» вышла на два часа раньше обычного.

В передовой статье опровергались слухи о вторжении с Нептуна и предлагалось «выявить паникеров в своей же среде». На последней странице было опубликовано выступление академика Леворьверло «Почему нет жизни на Нептуне». Публикация сопровождалась схемой строения Солнечной системы.

Это окончательно убедило утрюпинцев в истинности слухов о вторжении.

— Нет дыма без огня, — переговаривались они между собой. — Значит, точно будет вторжение или реформа…

Поздно вечером появились первые спекулянты. К заведующему утрюпинской библиотекой около полуночи явился незнакомец и потребовал за стакан соли полное собрание сочинений Льва Кассиля. Завбиблиотекой согласилась. Каждый наживался, как мог… Ночь прошла в волнениях и пересудах. Утром сторож Дворца бракосочетаний