Новые идеи в философии. Сборник номер 8 - Коллектив авторов

Резюмируем еще раз: если бы психическое следовало мыслить так, чтобы оно протекало действительно параллельно телесному миру, который определяется естествознанием, как комплекс атомов и, во всяком случае, количественно, тогда было бы, во-первых, необходимо и в душевной жизни отделять сущность от данности, и, во-вторых, с каждым отдельным атомом связывать душевный элемент, чтобы и в психической сфере все качественные различия можно было бы свести к количественным. Но вместе с тем отпали бы все предпосылки, которые на основании понятий физического и психического заставляют отвергнуть психофизическую причинность и заменить ее параллелизмом. Непосредственно реальная и качественная психика должна была бы мыслиться феноменальной и количественной и уже ничем тогда не отличалась бы в принципе от физического мира. Параллелизм, следовательно, или невыполним логически, или, при его применении, толкает к материализму и после этого становится ненужным, ибо тогда уже перестают существовать две области реального, соединение которых он должен был объяснить. Конечно, это нисколько не противоречит – подчеркиваем это еще раз – эмпирическому констатированию фактических соотношений между воспринимаемыми процессами в мозгу и нервной системе и воспринимаемыми психическими актами, о которых говорит специальная наука. Наши соображения направлены исключительно против параллелизма, поскольку он претендует на разрешение общей философской проблемы, т. е. на замещение психофизической причинности. Ведь принцип, который имеет свое оправдание для некоторых частных исследований, может сделаться бессмысленным в качестве всеобъемлющей теории мира, и мы, надеюсь, показали, что, во всяком случае, эта истина подтверждается на принципе психологического параллелизма.

Но разве, вообще, нет никакой возможности понять связь тела и духа, и здесь науке придется констатировать «мировую загадку», вроде той, которую Дюбуа-Реймон видел в отношении движений атомов к нашим ощущениям? Если допущения, из которых мы исходили, верны во всем их объеме, т. е. если физическое и психическое вполне несравнимы в отношении содержания и типа бытия, и причинная связь выражается причинным равенством, то мы, действительно, пришли к границам нашего мышления. Но подобно тому, как мировую загадку Дюбуа-Реймона можно устранить гносеологическими соображениями, которые встречаются уже в первом издании Кантовой критики чистого разума13, так и здесь, стоит лишь стать на гносеологическую точку зрения, и мы увидим, что не проблема, предложенная нам, неразрешима, а несостоятельны те предпосылки, которые приводят к ней, и вся загадка происходит исключительно от неправильной постановки вопроса.

Перед нами задача: мыслить физический и психический мир в одном целостном понятии. Можно ли исходить при этом от того понятия физического, к которому пришла механическая теория природы? Выясним себе познавательный принцип этой теории. Естествознание должно ставить своей задачей свести необозримое эмпирическое многообразие мира, как целого, к обозримой системе понятий; если оно ограничивает при этом свою область телесным миром в его цельности, поскольку он является объектом, наполняющим пространство, то эта задача полнее всего решается системой понятий, где вся качественная и необозримая множественность разлагается на количественную и потому обозримую. Так возникает представление о простых вещах, из которых состоят все тела, и единственное изменение которых заключается в перемене места, или движении. Этот научный процесс оставляет качественное многообразие, как некий непонятный в механическом смысле остаток действительности. Сам этот остаток, в свою очередь, подлежит логической обработке, которая, разумеется, должна быть предпринята в ином, не математическом направлении, и в этом можно видеть задачу психологии.

При таких условиях с самого начала должно представляться совершенно нелепым стремление привести в целостную логическую связь с телесным бытием и быванием, как миром понятий, который обязан своим существованием тенденции к квантификации и необходимо связанному с ней исключению всего качественного, – привести с ним в связь то, что мы определили, в противоположность к количественному, как качественное, т. е. психический мир. Необходимая в интересах механической теории квантификация должна с такою же необходимостью расколоть мир на две области, логически исключающие друг друга, – на количественное многообразие, с одной стороны, и качественное – с другой; раз мы поняли эту логическую необходимость, то ясно, что проблема психофизической причинности возникает исключительно из понятий, которые образовали мы сами, и что ее неразрешимость есть не что иное, как результат нашего мышления, проистекающий из механической теории тел.

Но значит ли это, что механическая теория ошибочна? Конечно, нет. Значения этого образования понятий, как такового, никак нельзя оспаривать. Напротив, тенденции к квантификации естествознание обязано своими величайшими успехами, чисто количественно определенное понятие тела можно даже логически оправдать, как идеал для общей естественнонаучной теории. Мы безусловно имеем право квантифицируемые элементы действительности называть физическим, а неквантифицируемый остаток – психическим миром и разделить эти области для особой разработки между двумя различными дисциплинами. Но совсем другой вопрос, имеем ли мы право отожествлять продукты этих типов образования понятий с самостоятельно существующими реальностями, с тем, что нам доступно из непосредственного переживания, как дух и тело. На этот вопрос следует ответить отрицательно, хотя бы потому, что иначе мы сделаем непонятным мир, как целое.

Мы должны помнить, что естествознание и психология – специальные науки, которые создаются путем обособления качеств от количеств, что это обособление означает при том просто логическое изолирование элементов, которые фактически всегда связаны между собою, и что поэтому необходимые в интересах специального исследования, но односторонние физические и психологические образования понятий должны потерять свое значение, как только мы сделаем попытку отбросить логическую изоляцию и понять действительность, как цельность и единство. Если наши определения внесли в мир загадки, то мы можем их разрешить лишь тем, что признаем в продуктах этих определений понятия, созданные нами для частных целей знания (таков и есть их смысл), и ограничим применение этих понятий областями, для которых они только и образованы. Вторично связать логически с квантифицированным то, что должно было быть устраненным из него, как остаток, чтобы могло образоваться само понятие количественного, этот фокус не удастся ни одной теории в мире, все равно, будет ли она оперировать с понятием причинности или параллелизма. Здесь мы наталкиваемся на границу естественно-научного образования понятий, принципиально обусловленную природой нашего мышления, а вовсе не на мировую загадку. Так как естествознание должно разрабатывать непосредственную действительность в двух различных направлениях, как науку о телах и науку о душе, то оно не может и стремиться к воссозданию вторичного единства из возникающих отсюда и взаимно исключающих друг друга продуктов мысли.

Из этих соображений, во всяком случае, вытекает, что если мы хотим удовлетворительно объяснить взаимные отношения физических и психических процессов, то мы должны выбрать другой исходный пункт, вместо механической теории телесного мира, и этот исходный пункт не может быть ничем иным, как обращением к непосредственному опыту, переживанию, данности, или как бы мы это ни называли: с точки зрения опыта, с которого ведь и по Канту начинается все наше познание, можно, по крайней мере, устранить те затруднения, которые стоят на дороге всякой приемлемой теории. С самого начала должно быть ясно, что сравнивать непосредственно переживаемую душевную жизнь с тем телесным миром, который представляется только, как продукт логической обработки, – значит отрезать у себя возможность решения психофизической проблемы.

Правда, именно стоя на точке зрения непосредственного переживания, мы встречаемся с трудностью, которая тотчас же, по-видимому, приводит к допущению полной несравнимости телесного и духовного мира. Как на результат обращения к непосредственной данности, часто ссылаются на положение, что вся эмпирическая действительность есть «содержание сознания» и потому психична, а этот вывод, по-видимому, в свою очередь, заключает в себе учение о непосредственной реальности душевного и о феноменальности телесного мира. Однако, эта спиритуалистическая интерпретация гносеологического закона не выдерживает критики. Мир – не содержание сознания, если «сознание» значит то же, что индивидуальная душевная жизнь; сознание есть чисто гносеологическое понятие, вместо которого мы лучше будем говорить об имманентном, непосредственном бытии. Слово «психическое» теряет свой смысл, который заключается только в противоположности к «физическому», если его хотят сделать наименованием всей эмпирической действительности. Простое название само по себе, конечно, не может быть ни истинным, ни ложным, но им изменяется всего-навсего имя, а никак не реальные отношения, и такое преобразование терминологии нецелесообразно. По-прежнему мы удерживаем в эмпирической действительности различие ее составных частей, которое приводит к разделению на две области, обычно называемые материей и духом, и никакие гносеологические рассуждения, как бы они ни были важны для других проблем, не могут устранить этого фактического различия. Поэтому оказывается целесообразнее удержать название телесного мира для одной половины имманентного бытия, которую каждый называет телами, и которому принадлежат, по крайней мере, с точки зрения непосредственного опыта, цвет, твердость, температура – так же неотъемлемо, как форма и движение. Предположение, что физическое и психическое уже первоначально различаются между собой, как феноменальное и реальное бытие, является догматом, который не только не может быть основан на гносеологическом законе сознания, но, напротив, уничтожается им. Этот догмат не пользовался бы такой широкой распространенностью, если бы он не находил видимого подтверждения в квантифицирующей теории естествознания и если бы с ним не находились в мнимой гармонии результаты физиологии органов чувств. Свет, звук, тепло – так думают часто – не только по учению физики являются в сущности движением атомов, но и физиология показывает, что только посредством органов чувств и их «специфической энергии» возникает свет, звук, теплота, и с этим буквально совпадает философское убеждение, что все непосредственно и реально телесное является только «моим представлением».