Обратный путь из невозвратного - Сергей Николаевич Огольцов

говорил, пусть тебе и продаёт, а я говорю, что в машине написано, – кивнула она на компьютер в своём остеклённом отсеке.

Я соглашаюсь на купейное, а когда из внутреннего кармана жилета негнущейся ткани вынырнула хрустяще белая сотенка, её отношение заметно мягчает – бомж вряд ли б козырнул такой банкнотой, и она почти доброжелательно оформляет мне билет и выдает сдачу.

Не то, чтобы я был фанатом путешествий в плацкартных вагонах, просто лишние 17 гривен это почти 10 долларов, а мне неизвестно почем нынче авиабилеты из МинВод в Ереван.

А впрочем, путь начат и теперь это уже его проблемы – складываться тем или иным образом, а моя задача – не переть против течения, пусть всё идет как предначертано.

Почему именно МинВоды? Да потому, что в Карабах сейчас можно попасть только через Армению или Иран. До Ирана у меня гривен не хватит, а в Армению, со времён российско-абхазско-грузинской войны, поезда уже не заходят.

Оставшиеся часа четыре были посвящены прощальной прогулке по городу, который по праву носит неофициальное имя "маленький Париж", и который всегда мне нравился, но увы, без взаимности.

Нырнув в прохладную бездну метро у Пригородного вокзала, я вынырнул уже на Xрещатике – пройтись напоследок.

На широченном тротуаре через каждые метров сто стоят огромные столы с напластованиями литературы в конфетно-красочных обложках, но—Боже!—какое убожество.

На каждом и любом из них встречаешь пару учебников английского, такое же количество пособий для "чайников" стремящихся освоить Windows 3, полдесятка переводных бестселлеров для домохозяек, а дальше – сплошной частокол из окровавленных ножей и чернодульных пистолетов на сериалах детективного дерьма.

Для любителей серьезного чтения – солидные монографии: "Преступный мир Санкт-Петербурга", "Москва бандитская".

Впрочем, всё по понятиям: кто банкует – тот и заказывает свои портреты…

В художественном салоне близ Майдана я поразился топорной работе и заоблачным ценам выставленных творений. А ведь, небось, и покупают новоиспеченные богачи.

Степанакертские резчики по дереву работают намного превосходней, но пойди попробуй наладь транспортировку в эту несомненную нишу сбыта.

С Хрещатика я поднялся к Университету, окунуться в тишь его библиотек, да заодно ознакомиться по атласу с географической обстановкой вокруг этих МинВод, на всякий, если перейду на автостоп, не закатиться чтоб в какой-нибудь Дагестан, или Чечню с Ингушентией.

На карте отыскался Сардахлы, куда наведываются автобусы оптовиков из Степанакерта, но этот центр торговли оказался в Грузии, а караванный путь туда лежит через Армению, так что, как ни крути, стремиться надо в Ереван…

Мимо Владимирского собора я спустился к площади Победы и завернул в Универмаг "Украина," поднакупить подарков:

теще – хозяйственную сумку,

Ашоту пластмассовый бензовоз за 21 копейку,

Сатэник и Рузанне – сережки, недорогие—по гривне за пару—но в Закавказьи будут смотреться как экзотика,

Эмме просто заколку для волос.

Никого не забыл?

Вот ещё что! Вряд ли гривны имеют хождение в МинВодах, надо б загодя их конвертировать. На любом этаже Универмага пункты обмена на доллары, но по разным курсам – чем выше этаж, тем больше долларов за гривну.

Тут мне вспомнилось, что в обменной будке на остановке трамвая мелькал более высокий курс: можно выгадать долларов пять.

Я вышел на улицу к той выгодной будке в развилке путей и затеял купецкий разговор:

– А продайте-ка мне долла́ров.

– Мы в обмен даём только мелкие купюры, оттого и курс такой высокий.

– Мелкие, но настоящие?

– Да…– изумленно ответили мне,– Так вам сколько?

– А вот на все.

Вышло 80 долларов и еще пара гривен осталась – выкупить багаж из камеры хранения.

На этот раз я выхожу к ЖД Вокзалу не в лоб, а справа, от конечного трамвайного кольца, через галерею остеклённого перехода, где густо выстроились торговцы-коробейники и ласковыми голосами зазывают на свои товары:

– А вот кому шоколадочки? Сладенькие шоколадочки!

– Прищепочки покупаем. В хозяйстве нужно и дешево. Кто забыл? Покупаем прищепочки!

В конце перехода – звуки музыки. Под прозрачной стеной двое оркестрантов – аккордеонист и трубач.

Я растроган: ну, удружили, потрафили – провожают меня с духовой музыкой!

Имея в запасе еще полчаса, опираюсь на стену напротив них.

Между нами текут в противоположных направлениях негустые волны пешеходов, от которых изредка звякают копейки в картонную коробку, водружённую типа дирижёра на табурет перед оркестром.

Понятно, почему не на пол: чтоб добродетелям не приходилось нагибаться.

“Ах, вернисаж, ах, вернисаж…”– чисто и звучно выводит труба, “Какой портрет, какой пейзаж…”

Это любимая песня моего первого карабахского друга Валё – потомственного завуча сейдишенской средней школы, который обучал меня чтению армянских букв и слогов.

Валё, сын человека сказавшего фразу, что стала крылатой на весь Карабах, где теперь каждый знает Сейдишен – село, в котором говорят:

Ор ка!.."

Это когда во двор их дома на краю села зашёл прохожий мужик из дальней деревни, удачно зашёл, к обеду, вот только лишнего сболтнул – что идёт в Степанакерт за какой-то справкой с печатью, тут-то он и услышал – “Ор ка!”, в смысле, “Ещё не вечер!” – поспеешь в город до закрытия учереждений.

Ну и правильно – от Сейдишена до Степанакерта всего-то 25 километров, а у бюрократов рабочий день до шести.

Сейдишенцы на эту свою славу усмехаются малость смущенно, но про себя довольны – ведь это их односельчанин нашел способ спровадить непрошеного гостя под предлогом заботы о его же интересах, так что никакой закон гостеприимства не подкопается. Хе!

Скажут: скуповаты сейдишенцы? А кто без того? Просто не у всякого достанет смелости сказать такое; да и находчивость тоже нужна.

Так что, насчет прижимистости мы все одинаковы. Недаром так по душе пришлась карабахцам эта фраза и живет до сих пор, когда и человека ее произнесшего уже нет.

Нет в живых и Валё, его сына…

Он, когда уже кончилась война, вернее, прекратились активные боевые действия и начались дежурства с перестрелками на постах-заставах, однажды утром вдруг поднялся из окопа и пошёл на минное поле.

Товарищи кричали вслед:

– Валё! Куда?! Там мины!

Но он об этом знал не хуже их и не оборачивался, словно не слышит, а все шёл, продираясь ботинками через гущу нетроганных трав.

Не знаю: зажмурившись или с открытыми глазами, но шел и шел, пока не перестал существовать.

Что тут скажешь? Товарищи повторили извечное – "дьявол его позвал".

Мудрость веков выручает, а выносить личное суждение в подобных случаях занятие неблагодарное.

Но одно я могу сказать: что не всякому станет смелости самолично вырваться из течения жизни, сознательно пойти на самое жуткое, потому что никто не знает что – там.

“А я гляжу, гляжу на вас…”– допела труба.

Спасибо, несбывшиеся коллеги, за эти перворазрядные проводы.

Несостоявшийся бременский музыкант отделился от стены напротив, пересёк течение пешеходов и уронил в картонную коробку беззвучную бумажку гривны.

Из потока тут же выплеснулась малорослая девочка-цыганка с младенцем на плече и, потрясённая нездешней щедростью и непонятным видом донора, не знает что