Македонский - Рауль Мир-Хайдаров

А тут подоспели и остальные. Среди них Искандер Амирович признал своих односельчан: Вовку Урясова, Юрку Курдуляна, Рашата Гайфуллина, Мелиса Валиева, Богдана Гибадулина, Андрея Эппа, Сансызбая Бектемирова, Лермонта Берденова. Глядя на этих рано состарившихся мужчин, Искандер Амирович вдруг припомнил их в светлый весенний день. «Ремесло» прибыли домой на майские праздники. Они стояли компанией у райсада в тщательно выутюженных «клешатах», в лихо надвинутых фуражках. Из‑под урезанных до предела козырьков на юные лбы свисали аккуратные челки — мода тех далеких лет. Он помнил молодыми их всех, помнил даже горевшую золотым блеском медную фиксу на переднем резце Курдуляна и не забыл, что у Богдана на мощных бицепсах имелась наколка: «Аллах, спаси от друзей, от врагов я сам оборонюсь». Тогда эта наколка, казалось, имела глубокий философский смысл, и не на одну руку перекочевало «мудрое» изречение. Запомнил он их потому, что они были свои парни. И в целом свете конкуренцию им могли составить только земляки — ребята из мореходки; что ни говори, а морскую форму девушки уважали больше. Рано понявшие, что такое кусок хлеба и справная пара обуви, эти юноши знали, что всю жизнь им придется пахать во вредных цехах на «химии», знали, что не за здорово живешь в пятьдесят пойдут на пенсию, а слышал ли кто‑нибудь от них нытье? Никогда. Считали, работа как работа, мужская, а еще знали — надо. Потому эти неунывающие, веселые парни и были кумирами мальчишек рабочих пригородов и маленьких сел.

— Ребята. — только и сказал Искандер Амирович, и от волнения у него перехватило в горле.

Наступило время начала смены, и они направились к цеху флотации, где работало большинство его земляков. По дороге Акчурину то и дело напоминали фамилии его одноклассников, друзей, соседей, даже родственников, работавших на комбинате. Искандер Амирович на многочисленные «а помнишь?» отвечал вежливым «да» или «а как же!», хотя многие фамилии, даже родственников, были для него сейчас пустым звуком. И он на секунду ужаснулся глубокому провалу памяти, ведь с этими людьми, как напоминали идущие рядом, он ездил на сенокос, ходил с ночевкой на озера, собирал со сжатых полей колоски, страшась лютого конного объездчика Кенесары — чулака.

В цехе Искандер Амирович выдержал минут двадцать, хотя по дороге храбрился и обещал пробыть с ними час — другой, желая увидеть каждого за работой. Фаттах, провожая земляка до дверей, шутливо успокаивал:

— Даже Македонскому, Великому Искандеру Двурогому, не выдержать без респиратора во флотации и получаса, для этого пять лет нужно пообвыкнуть в цехе. — Глядя на расстроенное лицо земляка, Фаттах на этот раз бережно обнял Акчурина. — Встретимся в перерыв в нашей столовой, поделимся по — братски трудовым обедом, теперь‑то ты понял, почему нас бесплатно кормят, а то есть среди вашего брата, начальства, горячие головы, которые не прочь бы отменить или урезать питание, говорят, накладно, мол, государству.

Олега Марковича Акчурин нашел в кабинете.

— Донесли уже, что по цехам разгуливаешь, с народом общаешься, — встретил Искандера Амировича улыбающийся Прух.

Акчурин, оглядывая светлый и просторный кабинет Олега Марковича, увидел, что стены завешаны схемами, планами, рисунками из проекта реконструкции, а в углу на низкой подставке высился макет будущего комбината. Макет впечатлял.

— Ты чего это такой зеленый, нездоровится? — спросил участливо Прух, придвигая товарищу кресло.

— Да нет, в цехе флотации побыл, земляки там у меня работают. Знаешь, Алик, — оживился вдруг Акчурин, — пожалуй, половина кадровых рабочих комбината — мои земляки, да что там земляки, одноклассники, родственники, друзья, соседи, а теперь, наверное, и дети их уже работают. А ведь и я мог.

Вдруг раздался звонок внутреннего телефона, перебивший Акчурина. Олега Марковича срочно требовали к директору.

Прух отсутствовал долго, и Искандер Амирович успел осмотреть макет, схемы на стенах, затем, приметив на столе Пруха папку с пояснительной запиской и альбом с чертежами, на которых значилось «Очистные сооружения», отошел с ними к окну.

Отсылая зимой свой вариант проекта, Искандер Амирович сделал его вчерне, многого нарочно не рассчитал, хотя указал, как это сделать. Не делал он и чертежей, просто наброски. А теперь он держал в руках солидную работу, на уровне хорошего проектного института.

От окна Акчурин вернулся к столу, и рука его машинально потянулась за записной книжкой. В проекте он нашел кое‑что для себя новое, интересное.

«Откуда он это взял?» — думал Акчурин, торопливо листая пояснительную записку и сверяясь с чертежами. За этим занятием его и застал Прух.

— Послушай, Алик, ты уже знал такую технологию, когда говорил со мной в прошлом году?

— А ты думал, ты один мозгой ворочаешь, а другие только и ждут твоих рекомендаций?

— Ты видел в деле такие очистные?

— Да, видел. В позапрошлом году были у наших коллег, химиков ГДР, в городе Галле. Оттуда кое‑что и прихватил. Видел, наверное, какая градирня у сернокислотного цеха?

— Видел. Но почему ты скрыл от меня эти новинки? Ведь мы бы все это взяли на вооружение в институте. Все, что ты добавил, очень просто, надежно и эффективно.

— Значит, даешь «добро» на замену, главспец? — заулыбался довольный Прух.

— Дать‑то даю, но разве дело в этом? Давай лучше поговорим, что ты еще увидел там, у немецких друзей?

— Искандер, обещаю: вечером в номере у тебя на столе будут две толстые амбарные книги. Дарю и ничего больше не утаиваю.

Акчурин набросал на четвертушке бумаги текст и подал Пруху фирменный бланк института. Олег Маркович через несколько минут вернулся в кабинет с отпечатанным письмом. Искандер Амирович, не вычитывая, тут же подписал.

— Ну, вот и гора с плеч. Ты уж извини, Искандер, характер у тебя девичий, не знаешь, что в следующий момент выкинешь. Где будем обедать?

— Я уже обещал, что буду обедать с земляками. Наверное, и вечер проведу с ними. Уж извини, как‑то неловко получится, если откажусь, да и мне самому что‑то вдруг захотелось побыть с ними.

Все три дня пребывания на комбинате Искандер Амирович проводил с земляками. В свой роскошный номер он приходил поздно ночью, да и то дважды они с Фаттахом проговорили до утра.

Земляки, особенно старшего поколения, жили в добротных домах, выстроенных собственными руками. Каждый вечер шумной компанией в сопровождении лихой тальянки Богдана переходили они из дома в дом; везде Акчурина ожидали друзья, родственники, одноклассники.

Узнав о том, что Акчурин — один из авторов проекта строительства, застольные разговоры они в конце концов заканчивали проблемами реконструкции. И Акчурин, многоопытный проектировщик, не раз брался за карандаш, хотя знал, что вряд ли уже можно что‑либо изменить в проекте этого комбината. Искандера Амировича обрадовало известие, что именно его земляки внесли в партком предложение о своем добровольном участии в реконструкции комбината. «Свои цеха — своими руками», — как выразился Курдулян.

Но гораздо больше удивлял и радовал Акчурина все тот же неунывающий Фаттах. Он раскритиковал проект очистных сооружений в пух и прах и даже посоветовал Искандеру Амировичу съездить в Самарканд на родственное химическое предприятие. Фаттах, оказывается, в прошлом году ездил с семьей в далекую Среднюю Азию, старину вековую смотреть, но, прослышав, что там есть химкомбинат, не удержался, считай, треть отпуска провел с коллегами. Там он и очистные сооружения осмотрел. И когда через день, собравшись с духом, Искандер Амирович объявил за столом, что в проект очистных сооружений будут внесены крупные изменения, сообщение его было воспринято бурно. И Акчурин, как‑то враз ощутив искреннюю заинтересованность в делах завода сидящих рядом простых людей, почувствовал жгучий, неотступный приступ стыда.

Эти приступы охватывали его и потом, особенно когда он оставался один. Нет, он не жалел о поездке, нарушившей его покой, она открыла ему глаза на многое, о чем он ранее и не задумывался.

Всю жизнь он проектировал и считался хорошим специалистом. Да, Искандер Амирович был принципиальным инженером и в технических вопросах не шел против своих убеждений. Он никогда бы не дал «добро» на такие общеизвестные проекты, как, например, потолки высотой два с половиной метра, или совмещенные санузлы, или линолеумные полы на бетоне в жилых квартирах, или картон на входных дверях, и примеров, только более специфических, известных не столь широкому кругу людей, он мог бы привести множество. А ведь те, давшие «добро», его коллеги ходили в героях. И получили немалое вознаграждение за свои «изобретения», «рационализаторские предложения».

А как же! Ведь столько сэкономлено перегородок за счет санузлов, столько пиломатериалов сбережено за счет дешевого линолеума, а уж сколько бетона и кирпича сэкономлено за счет высоты квартир — не счесть! Жаль, что занизить потолки еще сантиметров на двадцать — тридцать не позволили, остановили. Вот бы экономии в такой большой и строящейся стране было! А люди? О людях в таких случаях «изобретатели» особенно не думали.