Становление советской политической системы. 1917–1941 годы - Димитрий Чураков

Инициирование этой акции оба деятеля пытались, как это еще раньше случилось между генералом Корниловым и тем же Керенским, свалить друг на друга. Показательно, что в данной тяжбе сторону Главковерха принял его шурин, генерал-квартирмейстер Северного фронта Барановский, который в качестве платы за услугу рассчитывал получить от родственника – Главковерха место Черемисова, но не получил, поскольку против выступили начальник штаба ставки генерал Духонин и его помощник Вырубов, полагавшие, что такое назначение «безусловно и определённо только подорвёт последнее доверие к назначающему».

Главным же основанием для отмены приказа о переброске в столицу фронтовых частей послужило принятие Временным правительством на его последнем заседании (без участия Керенского) решения о назначении особоуполномоченным по наведению порядка в городе кадета Н. Кишкина, вследствие чего посылка войск в Петроград признавалась «бесцельной и даже вредной, так как очевидно войска на сторону Кишкина не станут».

Но и для большевиков борьба за власть при общем ее успехе оказалась сопряжена с немалыми ошибками и издержками. Во-первых, руководители восстания упустили реальную возможность уже в ночь с 24-го на 25-е октября без каких-либо осложнений овладеть Зимним дворцом и Главным штабом, поскольку эти здания, где Керенский с Коноваловым вели переговоры с командованием казачьих частей, по существу никем не охранялись.

Их можно было захватить, по словам Н. Н. Суханова, буквально «голыми руками». За такое упущение нескольким участникам осады Зимнего через сутки пришлось поплатиться жизнью, а еще большему их числу – ранениями. Порождено оно было, вернее всего, тактическими просчётами большевистского руководства, чем неготовностью в тот момент вооружённых сил революции решить данную задачу, как считает Ричард Пайпс. Объяснение тому простое: первоочередной захват Зимнего и Главного штаба противоречил возобладавшему тогда в большевистском ЦК стремлению действовать предельно осторожно и даже скрытно, под предлогом обороны, а не наступления.

Прямое свидетельство тому – выступление И. Сталина перед большевистской фракцией делегатов II съезда Советов, заседавшей днем 24-го октября. «В рамках ВРК имеются 2 течения: 1) немедленное восстание; 2) сосредоточить сначала силы. ЦК РСДРП(б), – подчёркивал он, – присоединился ко второму». Особенно активно отстаивал такую тактику Л. Троцкий. «Наша задача, обороняясь, но постепенно расширяя сферу нашего влияния, подготовить твёрдую почву для открывающегося завтра съезда Советов, – говорил он на том же собрании. – Было бы ошибкой командировать хотя бы те же броневики, которые охраняют Зимний дворец, для ареста правительства… Это оборона, товарищи, это оборона».

Заслуживают особого внимания и другие сюжеты повествования Никитина, проливающие иной свет на те стороны событий 25–26 октября, которые особенно тенденциозно освещались в советской историографии. Если верить ей, то получается, что взяв утром 25 октября центральную телефонную станцию города, восставшие разом лишили Временное правительство и штаб Петроградского военного округа связи как с городом, так и страной в целом.

Стереотипное утверждение, будто в результате овладения ротой солдат Кексгольмского полка телефонной станцией «тотчас все телефоны штаба и Зимнего дворца были выключены», перекочёвывало из одних книг по истории «Красного Октября» в другие. Конкретный фактический материал никитинского эссе, впрочем как и некоторые другие мемуары членов Временного правительства, убедительно опровергают такое утверждение. Сам факт, что как министр внутренних дел, так и другие члены правительства регулярно вели переговоры с людьми, прежде всего должностными лицами органов местного самоуправления Петрограда и Москвы, неопровержимо свидетельствуют о другом: никакого отключения телефонов ни Главного штаба, ни штаба Петроградского округа, ни Зимнего дворца взятие большевиками телефонной станции не означало, и связь со своими сторонниками осаждённые утратили только тогда, когда были арестованы. Уместно заметить, что достоверность информации Никитина подкреплена сведениями из дневника Ливеровского, газетной заметки Е. Д. Кусковой, стенографических отчётов Петроградской городской думы и воспоминаний Малянтовича.

Небезынтересно историко-сравнительное наблюдение, которое Никитин предпослал сюжетной части своего весьма обширного повествования. Если в перевороте «27–28 февраля достаточно было занять телеграф и телефон, чтобы служащие на них немедленно прервали все сообщения правительственных мест, то занятие телеграфа и телефона 24–25 октября не привело к перерыву сообщений Временного правительства, ибо служащие на телефоне не выключали правительственных телефонов, а телеграф продолжал передавать телеграммы правительства, в то же время задерживая по моему распоряжению телеграммы большевиков, – писал он. – И лишь 2 ноября, когда телеграфисты увидели, что они бессильны против насилия большевиков, введших к этому времени на станцию матросов, телеграфисты заняли «нейтральную позицию, передавая телеграммы обеих борющихся сторон».

О таковой трактовке проблемы связи осаждённого Зимнего дворца с внешним миром коллега Никитина по последнему составу Временного правительства государственный контролёр С. А. Смирнов очевидно не знал, когда, находясь в эмиграции, публиковал свою статью «Конец Временного правительства» в двух номерах берлинской газеты русского зарубежья «Руль» за 10 и 20 ноября 1923 г.

Сей деятель выдвинул свою, иную, чем никитинская, версию относительно телеграфной и телефонной связи осаждённого Зимнего с городом, Ставкой верховного главнокомандующего и страной в целом. Свидетельствуя о том, что «правительство до последнего момента могло сноситься по телефону с внешним миром, он ссылался на слух, будто бы произошло это потому, что во дворце было несколько телефонных аппаратов, номера которых не значились в телефонной книге. Поэтому, – утверждал бывший государственный контролёр, – большевики и не могли выключить их в первое время после захвата телефонной станции».

Думается, что все это выглядело гораздо прозаичнее, о чем не только поведал А. М. Никитин, но подтверждали звонки в Зимний частных лиц, таких как супруги проф. Прокоповича, издательницы газеты «Власть народа» Е. Д. Кусковой, одного из знакомых Никитина А. А. Тюшевского и других. Кстати, та же ситуация наблюдалась и в Москве в дни так называемой «кровавой недели».

Заканчивая краткий обзор интересных сведений, содержащихся в статье С. А. Смирнова, обратим внимание на факт вполне достоверного характера. Речь идет об одном из разговоров, состоявшихся у автора статьи с Никитиным накануне восстания. «Когда я, прочитав в “Речи” сообщение об образовании Революционного Комитета (Петроградского ВРК – Э. Щ.), обратился к тогдашнему министру внутренних дел Никитину (социал-демократу) с вопросом, что он думает по поводу указанного сообщения, то Никитин флегматично ответил мне: “Я не придаю значения образованию этого революционного комитета. Будет лишь одним комитетом больше, только и всего”».

При явном стремлении Никитина переложить всю ответственность за неподготовленность должного отпора большевикам на военное начальство (бывшего министра А. И. Верховского и командующего Петроградским округом Полковникова), а также в известной степени на весь состав правительства, у читателя его эссе возникает подозрение, что подобный грех водился и за последним министром внутренних дел и что самокритичностью он не мог похвастаться.

Не менее интересны и иные факты, отмеченные в записках Никитина. Из пересказа телефонного разговора автора с А. И. Коноваловым утром 25 октября узнаем, что Керенский принял решение поехать навстречу будто бы подходящим с фронта войскам «по совету Коновалова». Это обстоятельство свидетельствует о сомнительности утверждения В. И. Старцева, будто такое решение премьер принял по собственной инициативе, «не доверяя никому и интуитивно испытывая чувство страха за собственную жизнь».

По вопросу о причинах некоторой задержки бегства Керенского из Петрограда, то они в прежней литературе обычно связывались с трудностями достать автомашину и выдвигалась надуманная версия о том, что ее пришлось взять в американском посольстве. Никитин же в беседе с корреспондентом «Рабочей газеты» поведал о том, что настоящая причина была еще более парадоксальна. Оказывается, на базе правительства и штаба округа не оказалось ни капли бензина и масла, чтобы заправить автомашину. И то и другое пришлось доставать Никитину в подведомственном ему министерстве почт и телеграфов.