Дар - Андрей Сергеевич Терехов

Йонниберг и хотел бы сказать, что искал Корделию по всем музеям страны и сейчас невыразимо отупел от радости, от радости, ОТ РАДОСТИ, и ничего странного во встрече нет, но почему-то он молчал и поднимал девушку на цыпочки, и сам не понимал, ЗАЧЕМ. Йонниберг заметил, как "предмет" сглотнул, и удивился – в мозгу уже засело убеждение, что перед ним не живой человек.

– Йон!

– Хорошо-хорошо! Только один момент-с.

Корделия оглянулась на угол помещения, и прядь ее светло-рыжих волос выпрыгнула из-под шляпки, скользнула по плечу. Йоониберг невольно засмотрелся. Не глядя, он вложил девушке в руку желтый томик из саквояжа. Та уже дрожала от напряжения – она все стояла на цыпочках, и солнце зажигало золотом черные волосы. Подошел угрюмый рабочий. Он снял кепку, встал на колени и заглянул под белоснежное платье. На миг Йонниберг подумал, что надо охладить пыл мужчины, но ничего не сказал и только сунул розу из саквояжа в свободную руку девушки. Цветок упал.

– Имейте совесть! – крикнул женский голос из толпы. – Вы в музее, а не в борделе!

– Очень сомневаюсь! – захохотала троица студентов, и по залу пробежали глумливые смешки.

– Йон, reho! Я ухожу, – Корделия снова достала часы и сделала шаг в сторону.

– Сейчас! – Йонниберг торопливо поднял розу и снова вложил в руку "предмета". К раздражению Йонниберга, цветок снова выпал. По скуле девушки скатилась капелька пота и заблестела над краешком губ. – Ну погоди. Та смотрительница! Помнишь? Ведь похоже-с… ведь…

– Reho! – перебила Корделия. – Ne mija… Я не хочу.

Она пошла через толпу, все смотря на часы. Йонниберг со злости втиснул цветок в руку девушки – ее лицо побледнело – и поспешил за Корделией. Уже в толпе, в поте и голосах, Йонниберг оглянулся и почувствовал холодок. Да, девушка сжала розу, но по белой от напряжения руке, по белому мизинцу скользили алые капли. Летели на пол, собирались в лужицу. "Предмет" все-таки был живой, разве что пластыри, которые шутники наклеили на зеленые глаза, создавали жуткое впечатление поднявшегося из могилы трупа.

***

Стефан безразлично смотрел на багровое пятно, в котором лежали оплавившиеся, переломанные и затоптанные свечи. Три с одной стороны пятна и два с другой. Грязно-белое месиво на буром фоне – однажды Стефан видел такое, когда пушечным снарядом убило его супругу и сына.

Работник музея – безликая фигура в брезентовике и противогазе, что маячила на краю зрения, – шаркнул и тихо сказал:

– Ну не мог я на такое смотреть.

Стефан моргнул и отвел взгляд от засохшей крови.

– Право слово, я вас не виню.

– Она же сама сказала…

– Конечно.

– …если ее жизни явно ничего не будет угрожать, то я должен молчать и не мешать посетителям. Я и не мешал. А потом не выдержал, ушел. Ну не мог на это смотреть! Чтобы до таких мест у женщины прикасались, да у всех на виду. Хуже, чем в балете. Я девять лет женат и такого не позволяю себе с супругой, а тут… Ну не мог я!

Стефан зевнул и на миг прикрыл тяжелые веки.

– Может, если бы я остался, если…

– Если так, и вас тоже жгли бы в крематории, – устало перебил Стефан. – Или усыпляли бы в больнице, хе-хе.

– Хоть кто-то поправился?

Стефан покачал головой и с трудом открыл глаза. За окном занимался серый рассвет, и фигуры в нишах проступали из теней.

– Право слово, а что это за морды у вас стоят?

– Это? Я… вы же спрашивали.

У Стефана похолодело под сердцем. Подобные слова говорили все чаще и чаще, и закрадывалось подозрение, что это неспроста.

– Вы уж повторите для старика, не сочтите за бестактность, хе-хе.

– Это боги Севера, – с гордостью сказал работник музея.

Стефан тяжело вздохнул.

– Из самого Эвесского храма.

Стефан не знал, что это, и промолчал.

– Им по несколько тысяч лет, – уже с некоторым отчаянием сказал работник. – Они старше нашей цивилизации.

Стефан сцепил руки за спиной и покачнулся с носка на пятку.

– Говорят, раньше люди считали пчел божественными существами. За их, тасказать, организованность. М-да, – Стефан еще раз покачнулся. – Вот скажите, вы мне и каракули на пьедесталах прочитать можете?

– "Каракули"? Это… это часть Песни!

– Да ну?

– Да… С приходом монотеистических религий языческие религии стали отмирать, и у северян это отразилось в легенде, согласно которой их боги отвернулись от предавших их людей. И возникла Песнь, которая гласила, что однажды старые боги вернутся, чтобы предречь конец сущего.

Стефан повернулся к окнам на залив и стал рассматривать пустынные улицы внизу.

– Вот ведь конфуз, хе-хе.

– Ну как… как во всех пророчествах. "И каждая душа во мраке том исчезнет под Маррашевым судом, и будет проклята влачить остаток дней среди гниющих тел, среди костей людей". Ну и так далее. А вот он, – работник показал на статую воина с факелами за плечами, – здесь вообще не должен быть. Это обычный человек.

– Что ж вы сюда такую бандуру зря притащили?

– Банду?.. Как раз он был причиной ухода древних богов! После соединения племен в Великую Орду Арнадотир объявил себя Богом-человеком. Так он создал новую религию, и… обидел старых богов.

– Это зря.

– По легенде к старости он раскаялся, ибо люди воистину осиротели без старых богов, и ушел вслед за древними, чтобы попросить их вернуться. Его путь лежал через царство мертвых, царство созвездий, и царство пустоты, и он закрепил на каждом плече, – работник показал на статую, – по факелу, чтобы боги издали заметили его в темноте внешних царств.

– И как? Увидели?

– Ну… это легенда. На самом деле его убили свои же генералы во время переворота. Да, и место захоронения известно.

– Как любопытно, – из вежливости сказал Стефан и зевнул под противогазом.

– Да! – работник, судя по голосу, обрадовался, что заинтересовал Стефана. – Отсюда и пророчество. Северяне, особенно старики, до сих пор считают, что однажды Арнадотир вернется с Древними Богами и начнет новую эру. Забавно, что со временем известное пророчество Осахи – врага Арнадотира – и пророчество о возвращении Арнадотира и Богов соединились в одно, о возрождении Севера. Точнее, сначала о разрушении, а потом о возрождении… ну… там все сложно.

– Вот как?

– Да все это очень сложно и интересно. Если хотите, в хранилище есть оригинальные тексты.

Стефан помотал сонной головой.

– Мне вовсе не трудно, – настаивал работник.

– Да не то чтобы надо.

– Давайте лучше принесу. Я же вижу, вам будет интересно.

– Не стоит так себя затруднять.

– Я… да нисколько! Мне только в радость!

Не успел Стефан буркнуть и слова, как остался один. Он устало побрел к ближайшему стулу, где лежала газета, сел и шлепнул выпуск себе на колени. С открытой страницы глядел даггеротипический снимок Риберийского порта, обрезанный окулярами противогаза.

"Эпидемия в южной республике достигла апогея. Морские гавани закрыты на карантин, остановлено железнодорожное сообщение с внутренними областями. Правительство во главе с премьер-министром выступило с обращением к Торговому