Записки церковного сторожа - Алексей Котов

Краткий перерыв в убийствах обозначило благочестие… Готфрид Бульонский первым из князей подал пример благочестия. Безоружный и босой, направился он в церковь Гроба Господня; за ним, скинув окровавленные одежды, последовали другие, наполняя храм рыданиями и покаянными молитвами, обнаруживая столь сильную и горячую набожность, что трудно было поверить, будто именно эти люди несколько часов назад топили город в крови стариков и младенцев».

Жозеф-Франсуа Мишо, «История крестовых походов»

Вот второй текст:

«ДУХОВНОСТЬ – высшие стороны внутреннего мира, которые проявляются в человечности, сердечности, доброте, искренности, теплоте, открытости для других людей. Духовность основывается на широте взглядов, эрудиции, культуре, общем развитии личности. Потеря духовности равнозначна потере человечности. Длительный кризис духовности у отдельной личности ведет к ее деградации. Духовность несовместима с черствостью, эгоизмом, ориентацией на материальные выгоды…» «Психотесты Ру»

Короче говоря, я могу понять испуганное человечество. Религиозность, лишенная человечности, сердечности, доброты и т.д. может быть ужасна. И за примерами не стоит ходить так далеко, в средневековье. Включите телевизор, и сегодняшние примеры из Сирии окажутся у вас перед глазами.

Да, религиозное варварство существует. И хотя бы потому что «дьявол – обезьяна Господа Бога». Подхватить идею и довести ее до идиотизма старый как мир способ ведения борьбы.

Но христианство – не идея и уж тем более не идеологическое поле, куда его так усиленно пытаются сейчас втиснуть. Идеология, «как совокупность норм, принципов и правил» материальна уже потому что эти нормы и правила «устанавливают и регулируют отношения внутри сферы общественного производств и потребления».

Но именно так – идеологически – думали и поступали товарищ Сталин во времена коллективизации 30-х годов двадцатого века и другой «товарищ» – папа Урбан II на Клермонском соборе в Оверни в ноябре 1095 года. Первому была нужна «страна победившего социализма» и скорейшая индустриализация, а второму – укрепление христианства перед лицом общего врага и «Царство Христа на земле» в Иерусалиме. Нужна была вера. А когда верят, то голосуют сердцем с результатом 99%. Как говорили в Оверни, «этого хочет Бог», а в Москве – «так сказал товарищ Сталин».

И они получили веру. Веру, основанную на ими же созданной новой, автономной и острой как копье римского легионера духовности. Что было дальше хорошо известно: страна «победившего социализма» простояла чуть больше семидесяти лет, а крестовые походы потеряли свою силу примерно через сто двадцать, хотя формально продолжались вдвое больше.

Идеология – смертна. Ставшая духовностью, то есть плотью, поддающейся изучению, а значит и изменению, она рано или поздно побеждается другой идеологией.

Какой?.. Той, которую создал кто-то поумнее человеческого гения.

Это война? Нет, это игра. И игра не только потому, что нет никакой принципиальной разницы между определением духовности как «отрешенности» и «преобладания» или как «человечности, сердечности и доброты». Когда изобретенная очередная духовность рушится в политику и идеологию, выигрывает не тот, кто хорошо играет, а тот, кто создает правила игры. Важно только одно, чтобы духовность была только «собственным стремлением человека» (С. Соловейчик). А некоего бога, полубога товарища Сталина, демократию и права человека можно присобачить и потом, поверху вбитых в человеческие головы стремлений.

Игра! Есть старая поговорка: хочешь рассмешить Господа Бога – расскажи ему о своих планах. Здесь можно добавить, а если хочешь рассмешить Бога еще больше – расскажи Ему о своих стремлениях.

Игра в самосовершенствование, нравственность и доброту внутри человека лишенного истинного Бога всегда делала и будет делать человека идеальной, политической и социальной игрушкой в «сфере общественного производства и потребления». Ты главное жуй!.. Потребляй. Кто больше сожрет – тот и выиграл, а значит и более счастлив.

Однажды я писал легкий и смешной рассказ и вдруг споткнулся на неизвестно откуда пришедшей фразе «Бог прекращает игру».

Наверное, сначала я растерялся… А когда попытался вставить неожиданную фразу в рассказ, текст вдруг приобрел совершенно иные нотки. Чуть позже на смену растерянности пришло удивление, когда я обнаружил, что «Бог прекращает игру» можно вставить рядом с едва ли не любым предложением во второй части моего рассказа. В сущности, эта фраза была вне текста, и я как никогда ясно вдруг понял, что Бог прекращает любую игру, в том числе и авторскую.

Улыбнусь: ах, ты, бедный, потерянный писатель!.. Я вдруг нашел фразу, которая оказалась значительно больше меня самого. Да, тогда я уже знал, что смешное и трагическое – неразделимы. Хочешь написать что-то смешное? Чтобы твой текст не выродился в пошлость постарайся найди в нем крохотную нотку трагедии. Хочешь написать трагедию? Чтобы твой текст не стал похож на зубную боль, постарайся найти в нем микроскопическое зернышко смешного. В сущности, это очень часто похоже игру… Но фраза «Бог прекращает игру» – Бог! – прекратил и ее.

Помню, я сидел растерянный и не знал что делать… И я так и не закончил тот рассказ.

Я стою у окна и смотрю на падающий снег. Закуриваю вторую сигарету и тру лоб тыльной стороной ладони. Тогда… Попытайся вспомнить! Тогда, когда ты поскользнулся возле котельной и вдруг понял, что упадешь на спину, что ты вскрикнул? Неужели что-нибудь о своем стремлении быть более нравственным или нечто героическое типа «и все-таки она вертится»? Разумеется, нет. Хотя Земля действительно вертелась. Она уходила мне за спину, но маловероятно, что в тот момент меня интересовали астрономические познания. Допустим, если человек падает возле книжного шкафа, ему разумнее (разумнее на уровне инстинкта самосохранения) ухватиться не за книгу, а за сам шкаф. За что-то несоизмеримо более и устойчивое, чем сам человек.

Так что же я вскрикнул и за что пытался «уцепиться»?..

Лоб под ладонью становится горячим. Я вдруг вспоминаю определение интеграла: «упрощённо интеграл можно представить себе как аналог суммы для бесконечного числа бесконечно малых слагаемых». Почему я вдруг вспомнил об интеграле?.. Потому что там, у котельной, я вскрикнул что-то бесконечно малое. Именно малое, а не весь «аналог суммы», ведь у меня не было времени на всю сумму. На пороге смерти я выкрикнул очень маленькое духовное, свое, а не огромную духовность, которую сумели в меня напихать за долгие годы.

Удивительно, но длинные философские рассуждения и определения боятся времени, потому что дефицит времени может изуродовать их смысл. А это уже нехорошо. Уважаемое рассуждение-определение, изволь быть честным всегда! И как бы не делило тебя время, то есть, как бы оно не укорачивало возможность твоего понимания, – например, я был ли хозяином своего времени, когда падал? – ты не имеешь права терять своего первоначального смысла.

Например, природа так и поступает… По крайней мере, по отношению к живому. Это легко доказать. Возьмем лягушку. Самую простую (и ради гуманизма!) не живую лягушку. Отрежем от нее кусочек. Как будет называться этот кусочек? Допустим, лапка. Но чья это лапка? Лягушки. То есть природа кусочка не изменилась. Отрежем от несчастной лапки гораздо меньший кусочек. Как будет называться он? Думаю, в силу своей крошечности и уже неопределенности формы его можно будет назвать биологическим материалом. Но чей это материал? Упрямая природа подсказывает: лягушки. Отрежем еще, совсем-совсем крохотную часть – одну живую клетку. Как она будет назваться?.. Так и будет – клетка. Клетка лягушки.

Лягушку можно резать и дальше, до ниточек ДНК, но и это будет ДНК лягушки. До атомов кромсать не будем. И не потому что атомов лягушки не существует, а потому что мы все-таки говорим о мире состоящим из слов, а не из букв.

Теперь напишем определение: лягушка это существо, состоящее из мертвой лягушачьей материи. Это неверно, потому что лягушка все-таки состоит из живой материи? Спорно, спорно, спорно!.. Отрежьте у живой лягушки лапку и вряд ли они обе останутся живыми – лягушка и уж тем более ее лапка. Но суть совсем не в этом. Давайте немного побалуемся со временем. То есть, сократим определение «что такое лягушка» до пары слов. Итак, «лягушка это…» Стоп! Теперь подумаем есть ли смыл в таком определении? Разумеется, нет. Сама по себе «лягушка» это только словесный атом. Чуть удлиним определение: «лягушка это существо…» Уже заметно светлее. Я признал за лягушкой право быть существом. То есть, я признал ее право на существование и, наверное, даже то, что мучить лягушек аморально.