Россия в обвале - Александр Солженицын

Суматошно кинулись тряхать и взрывать экономику России. Этот перетрях был назван долгожданной Реформой — хотя ни ясной концепции её, ни, тем более, разработанной и внутренне согласованной программы мы никогда не узнали, да её, как обнаружилось, и не было. («Всё решали на ходу, нам некогда было выбирать лучший вариант») Признавалось, что это будет «шоковая терапия» (термин, с лёгкостью перенятый у западных теоретиков-экономистов), однако, как заверил нас Президент накануне её (29.12.91): «Нам будет трудно, но этот период не будет длинным. Речь идёт о 6–8 месяцах». (Гайдар предсказывал ещё розовей: цены начнут снижаться месяца через три, — из чего он ожидал вообще снижения, отпустив цены для производителей монопольных и в отсутствии всякой конкуренции?) Обещали и «на рельсы лечь» при неудаче реформы.

Народ, через который всё пропускали шоковый электрический ток, — оглушённый, бессильно распластался перед этим невиданным грабежом. Только в таком виде (или при ложном подсчёте референдума) он мог в марте 1993 проголосовать за одобрение «реформ», несших ему явное разорение и нищету. (А верней: тем удручительней наша потерянность и бессознательность.) Конечно, шок от внезапного столкновения с динамичным «рыночным» образом жизни и действий наш недавне советский народ испытал бы во всех случаях, но не под таким сожигающим вольтажом.

Однако испытания, начатые сотенным и тысячным вспрыгом цен, ещё только начинались. Народ был осчастливлен объявленным разделом национального богатства равномерно между всеми гражданами через выдачу каждому облигации с диковатым названием «ваучер» — а по этой бумаге можно будет приобрести хоть даже две лучшие в стране автомашины, хоть обеспечить себе постоянный надёжный доход. Начался разброд умов, сколько-то простаков поверили, ещё большие миллионы ломали головы, не знали, как эти ваучеры употребить. Да и пути такого не было: в какой бы «фонд» или предприятие бедный человек эти ваучеры ни вложил — они попадали в изношенное производство, не дающее прибыли. А новые владельцы — жадные расхватчики. безо всякого производственного опыта, да даже и интереса, не только не вкладывали в предприятие средств для развития, но вытягивали из него последние соки, а там хоть и брось его. Малочисленные ловкачи с исходным, хоть и малым, капитальцем, скупали за бесценок, от недоуменных одиночек, крупные партии ваучеров и затем через них — приглянувшиеся куски государственного имущества.

"Но ещё и это было только началом бед, ибо, как легко догадаться, сравнительно с национальным достоянием богатейшей страны вся сумма ваучеров по своей стоимости была ничтожна: «раздел», объявленный народу, коснулся едва ли заметных долей одного процента достояния. И в середине 1994 высоко доверенный вице-премьер Чубайс, демонстрирующий недавним советским людям столь привычную им «стальную волю», объявил «второй этап приватизации» — так, чтобы государственное имущество перешло бы в руки немногих дельцов (эта цель и публично заявлялась членами его аппарата). Притом он выдвинул лозунг обвальности приватизации: то есть почти мгновенности её, врасплох, — и с гордостью вещал, что «такого темпа приватизации ещё не видел мир!». (Да, конечно, такая преступная глупость ещё нигде в мире не произросла. Прытко бегают — часто падают.) Приватизация внедрялась по всей стране с тем же неоглядным безумием, с той же разрушительной скоростью, как «национализация» (1917-18) и коллективизация (1930), — только с обратным знаком.

Вела ли высших приватизаторов ложная теория, что как только собственность рассредоточится по частным рукам — так сама собой, из ничего, возникнет конкуренция, что производство станет эффективным от одной лишь смены хозяев? Гай-чубайские реформы велись в понятиях Маркса: если средства производства раздать в частные руки — вот сразу и наступит капитализм и заработает?

С лета 1994 и начался этот «второй этап», и всего за несколько месяцев проведена была сплошная и практически бесплатная раздача государственного имущества избранным домогателям. Изредка в газетах появлялись сообщения о сенсационной разворовке всенародного добра. Да народ, и не зная тех тайных цен и тайных сделок, безошибочным наглядом творимого угадал суть и назвал весь процесс «прихватизацией».

А по огромности многих социалистических советских комбинатов — их невозможно было вручить никакому отдельному владельцу. Нисколько не сумняшесь, команда Чубайса дробила такие комбинаты на 20–30 частей (разрывая единый технологический цикл, лишая каждый осколок возможности вообще работать) и раздавала в разные руки. (Такая судьба постигла и некоторые военные заводы, их тоже парализовали дроблением и частично объединяли с любознательными иностранными фирмами в «совместные предприятия». К каким последствиям для российской обороны этот процесс ведёт — легко сообразить.)

Одна неожиданная петелька в ходе событий помогает нам узнать о них ещё рельефней. Эта капризная петелька была: внезапное назначение в ноябре 1994 амурского губернатора Владимира Полеванова, многолетнего колымского геолога, — главою Комитета по управлению государственным имуществом. И так — ему открылись все бумаги, как это имущество за минувшие месяцы утекало и таяло. И как человек, преданный долгу и чести, В. П. Полеванов подал председателю правительства разоблачительную докладную записку 18.1.95 о творящихся преступлениях. (Докладная эта теперь опубликована. (В. П. Полеванов. Технология великого обмана. М., 1995, с. 8–17). Она вопиет фактами, цифрами, размерами преступлений, как вёлся общий развал народного хозяйства, например, как 51 % «Уралмаша» получает одно лицо, а другое покупает 210 млн. акций «Газпрома» по десятку обесцененных рублей за акцию, то есть даром. Автомобильный огромный лихачёвский завод был «продан» в 250 раз дешевле его стоимости: вместо 1 млрд. долларов — за 4 млн. Красноярский алюминиевый завод «продан» братьям Чёрным — в 300 раз дешевле стоимости.) И каков же был результат ошеломительной докладной? Через три дня, 21.1.95, Полеванов был уволен, чтобы «не мешал реформам Чубайса».

Правда, ещё через один год и один день, 22.1.96, мы услышали и от Президента признание, что в той чубайсовской приватизации «продавалось всё, что можно, по произвольной цене, а государство ничего не получило». Впрочем, заявлено это было однажды, мимоходом и больше не повторялось. Не было предпринято попытки никакой ревизии грабительской приватизации, что и являет собой одобрение грандиозного разграба национального добра. И уж никогда наша власть не задавалась загадкой: откуда у недавних подсоветских людей — миллиарды рублей, миллионы долларов? — да от щедрых экспортных лицензий, по знакомству и за взятки выданных властями же: скупленное в стране по устаревшим рублёвым ценам беспрепятственно, целыми эшелонами, гнать за границу и там получать валютные миллионы. (В этом-то процессе многие недавние коммунистические партократы оборотливо стали криминальными коммерсантами и частновладельцами. Раньше они распоряжались государственной собственностью ограниченно, теперь — без оглядки.)

Да, из коммунистического Вавилона ещё б нам не надо было вытягивать ног! Но — по-разному можно было ступать. Нам избрали путь — наихудший, извратителъный, в самом себе злоносный.

А не раз пришлось мне слышать убедительную аргументацию, подкреплённую и личными свидетельствами людей, прикоснувшихся к этой кухне ближе: всё соделанное под видом «рыночных реформ» отнюдь не было результатом поразительного недомыслия, но — хорошо продуманной системой обогащения отдельных лиц. Головокружительное падение рубля (такого долгого обесценения не знала ни одна страна) — чтобы можно было скупать российскую собственность за минимум долларов, а властям — не расплачиваться со вкладчиками. Подавление отечественного сельского хозяйства — чтоб наживаться на импорте продовольствия. Торможение в принятии необходимых законов — чтобы разворовка легче происходила в условиях беззакония. Ошеломительная быстрота приватизации — для скорейшего формирования корпуса поддерживателей новой власти. Отмена спиртной монополии, разорительная для казны и губительная для народного здоровья (свобода подделок), — создание для масс обстановки одурительного равнодушия к происходящему.

Вся эта разворовка и прошла во тьме — при народной ещё неосознанности, как непоправимо для всех жителей страны происходящее. Грандиозных масштабов расхищения (сотни миллиардов долларов утекли за границу) народ не видел зримо, не мог знать никаких подробностей и цифр или задуматься над ними: что национальное производство в безучастных руках упало вдвое (во время войны с Гитлером упало только на четверть); что с 1990 года в России не построено ни одного крупного промышленного предприятия. Отдавшись повседневному бытовому течению нынешней трудной жизни, люди не ощутили необратимости совершаемых над страною злодейств. Но едва раздались отдельные робкие голоса о ревизии — сказочно разбогатевшие новобогачи-грязнохваты (да не сами они, а покорные им газетчики) дружно и ультимативно заявили народу: пересмотр приватизации? — это будет гражданская война! Ограбление непрочнувшегося народа прошло гладко и без гражданской войны — а вот восстановление справедливости вызовет кровавую гражданскую! Что мы расхватали — того не отдадим!!