Жалость унижает ментов и бандитов - Леонид Словин

«У них своя свадьба, у нормальных людей — своя…»

— Вызывают? — Жена так и не открыла глаза.

— Спи…

Он положил ладонь ей на затылок.

«Классически правильные пропорции. Ясность и полное ототсутствие двоемыслия…»

Высшей номенклатуре в своих семьях удавалось иногда выращивать по-настоящему совершенные экземпляры.

Когда они поженились, ее номенклатурная родня была в трансе от этого выбора. И продолжала так оставаться все это время.

— Пока…

Он вышел на лестницу. Осторожно прикрыл дверь.

Дом был необычный. Огромная лестничная площадка на две квартиры размером напоминала вестибюль обычного кинотеатра.

«ХХVII Създу любимой Партии — энергию и жар нащих сердец» — висело рукописное обращение в подъезде. Внизу шли подписи жильцов.

Громкие фамилии, известные когда-то каждому школьнику. Ныне — сплошь персональные пенсионеры, бывшие функционеры партии…

«Номенклатура…»

Мимо дремавшей консьержки Игумнов выскочил наружу.

В переулке было пусто. Транспорт еще не работал. На нескольких пожарных машинах впереди развешивали навязшие в зубах лозунги — наглядную партийную агитацию:

«Встретим Съезд новыми трудовыми…»

Окончание Игумнов не увидел, двинулся к стоянке такси.

Там тоже все было красно от транспарантов.

Знобкая февральская изморозь, пока он искал такси, казалось, еще больше усилилась.

Поодаль, на Тверской разгорался скандал: шедший в парк автобус вломился в фургон аварийной помощи с предсъездовским оформлением.

Поломанные ЦКовские призывы валялись вдоль тротуара. Гаишники ночной смены составляли протокол, переругиваясь, замеряли тормозной путь.

«Совсем заколебали со своим съездом…»

А между тем на службе было много неотложных дел.

И первое — арестованного серийного убийцы Бетина, сидевшего в «Матросской тишине».

Дело не было из громких.

Просто: из месяца в месяц поступали заявления об исчезновении молодых женщин — из тех, кто прилетал в столицу ночными воронежскими авиарейсами…

Уголовные дела не возбуждались. Никто не хотел висяков. Начальство этого не любило. За это по головке не погладят.

Заявления о розыске пропавших жен и дочерей путешествовали по московским отделениям милиции и возвращались назад — по месту постоянной прописки исчезнувших — в Воронеж…

«Нет трупа — нет дела…»

Общим в судьбе всех жертв было одно.

Все женщины прилетели в Москву поздно, когда автобусы и электрички уже не ходили. Так возникла версия о том, что все преступления связаны с извозом, с предложением услуг по перевозке припозднившихся пассажирок на стоянке в Аэропорту…

Так и оказалось в действительности.

Убийцами были два водителя Раменского таксопарка. Один из них подходил к женщинам, сетовал на то, что возвращается в Москву порожняком. Обещал скидку. По дороге под видом пассажира к нему подсаживался сообщник.

Преступники увозили свои жертвы в лес, в Подмосковье и там убивали, предварительно ограбив и надругавшись. Изуродованные трупы убийцы закапывали.

Первая ниточка следствия потянулась от агента Игумнова — Николы.

Потом появился первый словесный портрет одного из убийц.

Задержание преступников оказалось драматичным.

Игумнов старался не вспоминать самое страшное, когда в такси к убийцам под видом пассажирки села Надежда, майор милиции, бывшая его жена, совсем не чужой ему человек…

Преследование по Московской Кольцевой шло на нервах. При задержании одного из преступников буквально развалило автоматной очередью. Надежду, к счастью, не зацепило. Второй убийца был арестован, в горячке собственноручно признал в протоколе вину в десятке ночных убийств…

Дело передали в Московскую транспортную прокуратуру.

Расследование оказалось сложным. Места захоронения жертв преступник мог указать лишь приблизительно.

«Лес, Большие Бронницы…»

Или

«Опушка, район Бутова…»

При выездах на место ни один труп не был обнаружен.

Улики оказались лишь косвенные — детальные описание одежды и внешности погибших, приведенные убийцей на первом допросе, перечень находившихся при них вещей, сведения, которые они сообщили о себе перед гибелью… Все совпадало с тем, что сообщали их близкие: именно в такой одежде они уехали из дома, именно это было с собой…

Но… «Нет трупа — нет дела…»

Положение было серьезным. Начальник Игумнова Картузов собрал экстренное совещание:

— Арестованный убийца атакует Верховный совет своими жалобами…

Пухлая молодая блондинка — следовательша прокуратуры — чуть приоткрывала срезанный косо, по-акульи, рот. Круглые, на выкате глазки вглядывались в милицейских.

Ей и в самом деле приходилось нелегко.

— Заодно жалобы идут Генеральному прокурору… — Следовательша куда-то спешила, часто поглядывала за окно. — Оттуда уже звонили, требовали объяснений. Я кое-как отбрехалась. Сейчас эта мразь грозится писать на имя съезда партии. А это, вы лучше меня знаете, что такое…

Слушали молча.

Игумнов меланхолично чертил однообразные геометрические фигуры в блокноте.

Ражий инспектор ГАИ «МО-14562», Бакланов, в тяжелой кожаной куртке, тоже был здесь как участник задержания убийцы. Он приехал прямо с линии. Сидел насквозь пропахшей гарью, дорогой. Не подымая глаз, жевал свой всегдашний «орбит».

Следровательша развела руками:

— Все жертвы мертвы. Все в земле. Никаких доказательств, ничего, кроме самого первого собственноручного признания обвиняемого. Ничего не остается. Обвинение разваливается на глазах. А тут еще съезд…

Во время съезда жалобы рассматривали без проволочек и, как правило, в пользу жалобщиков.

КПСС работала на свою популярность.

Особенно много просьб поступало из мест заключений.

Убийца-таксист читал газеты, был в курсе всего, к тому же быстро набрался тюремного опыта. От показаний, данных Игумнову сразу же после задержания, он отказался уже на первом допросе у следовательши. Теперь все валил на своего уже мертвого подельника.

— Такая вот обстановка…

Следовательша снова взглянула за окно, потом на часы. Трудно было сказать, что ее беспокоило больше.

«Может утюг забыла выключить?» — думал Игумнов, вычерчивая бесконечные кривые.

Задержание убийцы-таксиста было еще слишком живым в его памяти. Он сидел за рулем патрульной машины, Бакланов рядом связывался по рации с постами ГАИ.

Преступники могли запросто убить Надю. Особенно во время преследования по Кольцевой. Он и Бакланов в любой момент готовы были увидеть сбоку на обочине выброшенное бандитами из машины тело.

— В Генеральной пркуратуре сейчас не будут разбираться, какие он давал показания вначале. Признавался — не признавался… Смотрите, что он пишет сегодня…

Подполковник Картузов — начальник вокзальной милиции — маленький, круглый, напоминавший тугой перекаченный баллон, — надел очки — маленькие, с безцветной оправой. Он стеснялся ими пользоваться.

Лицо в очках сразу стало невыразительным, исчезло проявление самостоятельности, силы. Он поднял одну из бумаг, поднес к глазам.

— Вот…

Начал откуда-то со средины:

— «… Начальник уголовного розыска Игумнов и инспектор ГАИ нагрудный знак „МО-14565“ Бакланов сразу после задержания немедленно подвергли меня жестокому избиению, грозили поломать ребра и изнасиловать…»

Картузов отбросил бумагу.

— Да тут, если начнут разбираться, не только в отделе — в Управлении могут головы полететь…

Стало ясно, чью именно голову принесут в жертву съезду.

Бакланов прекратил жевать, однако, промолчал.

— Просто не знаю что делать… — Следовательша прикурила. Не затягиваясь, пыхнула дымком.

— А вы дайте ему очную ставку, — Игумнов не поднял головы — продолжал чертить.

— С кем же? — Она положила сигарету в пепельницу.

— Со сверхсрочником, с мужем этой убитой… Татьяны Зубрун, кажется…

Сверхсрочник — спецназовец, муж одной из убитых, близкий к уголовному миру, поклялся, что не оставит убийцу жены в живых. Имелись агентурные данные, что очень скоро, сразу после дембеля, он попытается перейти на службу в конвойные войска МВД, туда, где будет отбывать наказание убийца его жены. Он передал об этом маляву через знакомых воров в «Матросскую тишину».

Убийца-таксист знал об этом и это было единственным, что по — настоящему могло сереьзно омрачить его будущее.

— В присутствии свехсрочника он бы поджал хвост…

Следовательша удивилась.

— А это еще зачем?

«Ну что можно сказать, если человек не профессионал, не въезжает в ремесло…»

— Да и под каким предлогом провести очную ставку?!