Жалость унижает ментов и бандитов - Леонид Словин

Волок знал Мусу.

Как секьюрити он был наиболее профессиональным — борец, — такой же высокий, неохватный в талии, как и сам Джабаров. Судьба благоприятствовала Волоку. Присутствие Мусы в квартире могло бы сильно все осложнить.

— И машину я отослал… — посетовал Джабаров. — Хоть бы зараннее предупредили!

«Еще чего!..» — подумал Волоков.

Сказал без нажима:

— Машину я достал.

— Что хоть они все-таки там базарят?

— Начальство решило закрыть материал. Поставить точку на всем. Самый момент…

— Черт бы их побрал…

Волок кивнул: это было само собой разумеющимся.

— Придется ехать… Кстати! — Джабаров на минуту оставил сковороду. Насчет строительного вагончика тебе ничего не удалось?

Хозяин «Аленького цветочка» уже несколько недель искал времянку, чтобы поставить у себя на участке. Лейтенант как-то сказал, что попытается помочь.

— Мне тот вагончик вот-так нужен…

Будничные заботы не оставляли мафиози даже в этот — ключевой, как потом оказалось, момент в его жизни.

— Ничего пока не предвидится. — Волок действительно занимался вагончиком — хотел подзаработать. Поэтому его сожаление было вполне искренним. — Я всех обзвонил…

— Мне обещали. Но только через полгода!

«Значит, никогда!» — подумал Волок.

Джабаров, стоя, принялся за яичницу. Сразу прихватил на вилку добрую половину.

Лейтенант на правах своего человека прошел во вторую комнату, там тоже работал японский телевизор. Передавали урок испанского языка.

Волок переключил программу, вернулся к мультикам — сразу, ни о чем не думая, ушел с головой в незамысловатый сюжет — типичный милицейский олух, тип второгодника с задней парты.

Мафиози не принимал его всерьез. Крикнул с кухни:

— Выпьешь? Возьми там, в баре…

Волок отозвался, не оборачиваясь:

— Сегодня нельзя. Сразу поймают.

— Ну что ж поедем… — Джабаров выключил плиту. — Если ненадолго…

— Обещали, по-быстрому. Вырубать ящик?

— Давай.

Волок на хду щелкнул пультом. Проходом задержался ещеу штанги в углу. Но поднимать не стал. Джабаров был мужиком солидным — и вес тягал соответственный.

— Я готов…

Джабаров уже жалел, что согласился.

Визит в милицию не вписывался в его распорядок дня.

Днем в «Аленьком цветочке» предстояла небольшая разборка — там же позднее должен был состояться обед с нужным человеком из республиканской прокуратуры.

— Пошли… — Мафиози снял с гвоздика у двери, где висели две пары ключей, вернюю пару. — Всегда они где-нибудь подсуропят, козлы…

Волок вышел первым, вызвал лифт.

Разговаривая о купленном Джабаровым участке, спустились в подъезд.

— Не успеешь заметить, как весна. А там уж строиться надо начинать…

— Это уж так заведено…

Увидев их, Голицын за рулем свернул газету, включил зажигание.

— Привет…

— Привет.

Джабарову он сразу не глянулся, кавказец снова пожалел об отсутствии Мусы — силач-телохранитель был бы сейчас очень кстати.

— Это вы на таких машинах теперь ездите? — Джабаров оглянулся на Волока. Лейтенант развел руками.

— И таких нет. Еле выпросил!

Голицын перебил бесцеремонно:

— Бензина мало, начальник. Если по дороге не заправимся, не доеду…

— Заправимся, — Волоков отмахнулся беспечно. — У меня тут есть один на примете. Заправит прямо в гараже.

— Далеко? — спросил Голицын.

— Рядом…

Лейтенант хотел сесть с водителем, но раздумал. Устроился вместе с мафиози сзади. Сиденья были новые, по-хозяйски укрытые целофаном. Скомандовал:

— Сейчас направо!..

Объяснять не пришлось. Водитель знал район, с ходу вписался в ближайший поворот к мрачноватому ряду гаражей.

— Дальше?

— Еще направо! И прямо.

Волоков дотянулся через сидение, включил радио:

— «Теперь уже не дни, а часы отделяют наш народ… — фальшиво обмирая, завел диктор, — от той долгожданной минуты, когда в Москве на свой самый важный форум соберутся лучшие представители рабочего класса, колхозного крестьянства и интелли…»

— Выключи ты эту херню! — потребовал водитель.

— Да ладно!

Под патриотическую риторику въехали в унылый ряд закрытых гаражей.

Волок показывал:

— В конце еще раз направо. И прямо.

— Понял. — Голицын шустро разворачивался. — Сюда?

Он вогнал «москвич» в последний тупик.

— Да здесь целый проспект! — Оглядевшись, добавил. — Улица Россолимо!

Это был сигнал.

Всегда чистенькая улица Россолимо, названная в честь основоположника советской детской неврологии, была известна среди ментов своим судебным моргом. В него свозили трупы со всей столицы.

Голубоглазый Волоков держал пистолет наготове.

Это была «ческа збройовка».

Он выстрелил в мафиози в упор. Пуля прошла затылок Джабарова, но неожиданно изменила направление — повернула в плечо.

— А-а!.. Сволочи…

Мафиози оказался живучим — раненным плечом легко отбил руку Волокова с пистолетом, схватился за дверцу. Навалился всей тушей.

Джабарову не хватило секунды.

Голицын перегнулся через спинку сидения, ударил его снизу ножом в грудь. Волоков выстрелил еще раз. Потом еще, контрольно. Джарабов обмяк, сполз вниз.

— Давай целофан! Живее! — Голицын перегнулся прижал тело мафиози. Ну, ты и стрелок, Волок…

— Да, ладно.

— Все! Погнали…

Путь предстоял неблизкий.

— Я пересяду к тебе.

В Москву возвращались ближе к вечеру угрюмым, гудевшим под тяжелым грузовым автотранспортом Минским шоссе.

Труп мафиози, завернутый в целофан, вместе с куском ржавого металла, который попал под руку, покоился на дне болота по белорусскому ходу, недалеко от Подлипок.

Голицын снова был за рулем.

— Ключи от джабаровской квартиры у тебя?

— Вот они…

Волоков дремал. Не открывая глаз, побренчал в кармане.

Быстро темнело. После обеда пошел снег, который мгновенно таял, касаясь разогретого гудрона.

— Искать его начнут примерно через год, — Голицын прикурил от встроенной зажигалки.

— Думаешь? — вяло спросил Волок сквозь дрему.

— Без всякого сомнения. Люська искать не будет. Ей это только наруку. Квартира на него не переписана. Их брак — фикция.

— А Муса? Эдик? Ты забыл…

— Телохранители и знать не будут, откуда ветер!

— А родители Джабарова?

— Вряд ли они вообще в курсе, где он!

— А его баба! Забыл? Та же Нинка-стриптизерша! Она ребенка ждет от него!

Голицын хмыкнул.

— Чему тебя только учили в милицейской семинарии, Волок! «Баба у него есть!» «Ребенка ждет!» От нее заявления вообще никто не примет! Кто она ему?! Какой субъект права?

— Тогда соседи!

— Эти, конечно, могут. Но первым делом опять же позвонят Люське.

— Люська с ним не развелась?

— А сколько они в браке?! Если бы Люська подала заявление, суд бы сразу признал брак недействительным…

Голицын уверенно обогнал караван дальнобойщиков-рефрижераторщиков. Водители не спешили. Их путь заканчивался у ближайшего поста ГАИ.

— Суд вернул бы стороны в первоначальное положение. Джабаров бы все потерял…

— А что Люська теперь?

— Вернуться сразу ей нельз. Сначала сдаст квартиру. Смердов просчитал правильно. Когда все забудется, переедет от матери к себе. Будет жить дальше.

Волок открыл глаза.

— Никак, подъезжаем…

Москва была уже близко, за пеленой покрывавшей лобовое стекло мороси. Но справа и слева от шоссе по-прежнему тянулись угрюмые перелески, сплошь нашпигованные вонскими частями, ограждениями, мудреными городками, въехать в которые можно было только по особым пропускам.

— Осторожно…

Впереди показался пост ГАИ.

Голицын сбавил скорость. У поста уже стояло несколько дальнобойщиков с рефрижераторами. ГАИ снимало свою долю с междугородного извоза.

— Мы-то что будем иметь с сегодняшней поездки? — проезжая, Волоков помахал коллегам.

— Немного. Смердов посчитал, что рано или поздно это необходимо сделать…

Голицын рывком обогнал чайника впереди, подрезал, занимая полосу. Сзади отчаянно засигналили.

— Перебьешься, козел…

Голицын сбавил скорость, пропустил чайника вперед, но тут же настиг и теперь уже теснил на обочину.

— Ты этого хотел?!

Чайник немедленно капитулировал, отстал.

Волок продолжил:

— Как насчет нашего главного дела? Смердов разговаривал с Виталькой?

Смердов уже несколько недель разрабатывал свою коронную операцию нападение на инкассаторов. Вместе с Голицыным и Волоком в ней должен был участвовать и третий — Виталька Субанеев. Офицер, первоклассный стрелок, мастер спорта.

Готовились тщательно. График инкассаторов, собиравших выручку вокзальных касс дважды в сутки — рано утром и поздно вечером, изучали в течение нескольких недель. Оставались мелочи.