Школа злословия - Ричард Шеридан

Леди Снируэл. Странно, действительно!

Крэбтри. Истинная правда, уверяю вас. Ах, боже мой! Мистер Сэрфес! Скажите, правда, что ваш дядя, сэр Оливер, должен скоро вернуться?

Джозеф Сэрфес. Я об этом не слышал, сэр.

Крэтри. Долгие годы провел он в Ост-Индии.[12] Вы его навряд ли даже помните. Грустно будет ему услышать, возвратясь домой, до чего дошел ваш брат!

Джозеф Сэрфес. Чарлз повел себя неосторожно, сэр, конечно. Но я надеюсь, не нашлось еще праздных людей, чтобы заранее повредить ему во мнении сэра Оливера. Он может еще исправиться.

Сэр Бенджамен Бэкбайт. Разумеется, может. Что касается меня, то я никогда не верил, чтобы он был до такой степени лишен всяких принципов, как это про него говорят, и, хоть он и растерял всех своих друзей, я слышал, он пользуется исключительными симпатиями среди евреев.

Крэбтри. Верно, племянник, честное слово! Если бы еврейский квартал имел самоуправление, то Чарлз, наверное, был бы у них выборным старшиной. Там нет человека популярнее, ей-богу! Я слышал, он выплачивает не меньше процентов, чем ирландское страховое общество, а когда он болен, то о восстановлении его здоровья молятся во всех синагогах.

Сэр Бенджамен Бэкбайт. И в то же время никто не живет с большей роскошью. Говорят, когда он угощает своих друзей, он садится за стол с целой дюжиной поручителей, в передней дожидается человек двадцать поставщиков, а за стулом у каждого гостя стоит по судебному приставу.

Джозеф Сэрфес. Вам, господа, это, быть может, и забавно, но вы очень мало считаетесь с чувствами брата.

Мария. Их зложелательство невыносимо. Леди Снируэл, я должна проститься с вами: мне что-то нездоровится. (Уходит.)

Миссис Кэндэр. Ах, боже мой! Как она побледнела!

Леди Снируэл. Проводите ее, миссис Кэндэр, — ей может понадобиться помощь.

Миссис Кэндэр. Разумеется, со всей охотой. Бедная девочка, кто знает, в каком она положении может быть! (Уходит.)

Леди Снируэл. Просто ей стало неприятно, что говорят о Чарлзе, хотя сейчас они и в ссоре.

Сэр Бенджамен Бэкбайт. Симпатии этой молодой особы очевидны.

Крэбтри. И все-таки, Бенджамен, не отставай: ступай за ней и приведи ее в хорошее настроение. Прочти ей твои стихи. Пойдем, я тебе помогу.

Сэр Бенджамен Бэкбайт. Мистер Сэрфес, я отнюдь не хотел вас задеть. Но только верьте мне, ваш брат окончательно пропал.

Крэбтри. Пропал, как редко кто пропадал. Гинеи занять не может!

Сэр Бенджамен Бэкбайт. И продано с молотка все, что можно было продать.

Крэбтри. Мне говорил человек, побывавший у него в доме: ничего не осталось, кроме нескольких пустых бутылок, которых не заметили, и фамильных портретов, которые, по-видимому, вделаны в стены.

Сэр Бенджамен Бэкбайт. И притом еще, к сожалению, я слышал на его счет довольно скверные вещи.

Крэбтри. О, за ним немало числится историй, поверьте.

Сэр Бенджамен Бэкбайт (уходя). Но так как он все-таки ваш брат…

Крэбтри. Мы вам все при случае расскажем.

Крэбтри и сэр Бенджамен Бэкбайт уходят.

Леди Снируэл. Ха-ха! Каково им уходить, не уничтожив человека без остатка!

Джозеф Сэрфес. Я думаю, ваша милость не меньше, чем Мария, возмущены этими пересудами.

Леди Снируэл. Боюсь, ее привязанность гораздо глубже, чем нам казалось. Впрочем, вечером здесь будет вся семья, так что вы пообедайте у меня, а затем мы продолжим наши наблюдения. Пока что я пойду подстроить маленькое злодейство, а вы займитесь наукой чувств.

Уходят.

Картина вторая

У сэра Питера Тизл.

Входит сэр Питер Тизл.

Сэр Питер Тизл. Когда старый холостяк берет молодую жену, чего ему ждать? Вот уже полгода, как леди Тизл сделала меня счастливейшим из людей, и с тех пор я несчастнейший пес! Уже по дороге в церковь мы чуточку повздорили и начисто поссорились, прежде чем умолкли колокола. За время нашего медового месяца я несколько раз чуть не помер от разлития желчи, и еще не все мои приятели успели меня поздравить, как я уже потерял всякий вкус к жизни. А между тем я выбирал с осторожностью — девушку, выросшую в деревне, которая не знала другой роскоши, кроме единственного шелкового платья, и других развлечений, кроме ежегодного бала по случаю скачек. А теперь она исполняет свою роль во всех сумасшедших затеях столичной моды с такой легкой грацией, словно она отроду не видела ни кустика, ни зеленой травки иначе, как на Гровнор-сквере! Надо мной смеются все мои знакомые, про меня пишут в газетах. Она проматывает мое состояние и перечит мне на каждом шагу. И хуже всего то, что я, должно быть, ее люблю, иначе я не стал бы терпеть все это. Но я никогда не позволю себе признаться в этом.

Входит Раули.

Раули. О! Сэр Питер, ваш слуга покорный. Как поживаете, сэр?

Сэр Питер Тизл. Очень плохо, любезный Раули, очень плохо. Ничего не вижу, кроме невзгод и огорчений.

Раули. Что же это успело так расстроить вас со вчерашнего дня?

Сэр Питер Тизл. Странный вопрос женатому человеку.

Раули. Я уверен, сэр Питер, что ваша супруга не может быть причиной вашего расстройства.

Сэр Питер Тизл. А что, разве вам кто-нибудь сказал, что она умерла?

Раули. Полноте, сэр Питер, вы ее любите, хотя и не вполне сходитесь характерами.

Сэр Питер Тизл. Виновата в этом она одна, любезный Раули. Сам я мирнейший человек на свете и ненавижу сварливых людей. И я твержу ей это сто раз в день.

Раули. Вот как!

Сэр Питер Тизл. Да, и знаете, что странно: во всех наших спорах она всегда бывает не права! Но леди Снируэл и вся эта компания, с которой она у нее встречается, только поощряют ее дурные склонности! И в довершение моих несчастий Мария, моя воспитанница, которой надлежало бы меня слушаться, тоже решила взбунтоваться и наотрез отказывается от жениха, которого я давно для нее наметил. По-видимому, она собирается выйти за его беспутного брата.

Раули. Вы знаете, сэр Питер, что я всегда имел смелость не соглашаться с вами в отношении этих молодых людей. И я боюсь, как бы вы не разочаровались в старшем. Что касается Чарлза, то, ручаюсь головой, он еще исправит свои ошибки. Их достойнейший отец, мой уважаемый хозяин, был в его годы почти такой же ветрогон, а когда он помер, то не осталось на свете второго такого сердца, чтобы его оплакивать.

Сэр Питер Тизл. Любезный Раули, вы ошибаетесь. Когда умер их отец, я, как вам известно, стал для них обоих как бы опекуном, пока щедрость их дяди, сэра Оливера, не дала им ранней независимости. Понятно, я, более чем кто-либо другой, имел возможность узнать их сердца, а я никогда в жизни не ошибался. Джозеф может поистине служить образцом для молодых людей нашего времени. Это человек благородных правил, и с ними он сообразует свои поступки. А младший, поверьте моему слову, если и унаследовал крупицу добра, то растратил ее вместе с остальным наследством. Ах, мой старый друг сэр Оливер будет глубоко удручен, когда он увидит, как злоупотребляли его добротой!

Раули. Мне очень горестно, что вы так ожесточены против молодого человека, потому что сейчас, быть может, наступает решающая пора в его судьбе. Я сюда явился с новостями, которые вас удивят.

Сэр Питер Тизл. Что такое? Расскажите.

Раули. Сэр Оливер приехал, и сейчас он в Лондоне.

Сэр Питер Тизл. Как! Быть не может! Мне казалось, вы его не ждали в этом месяце.

Раули. Не ждал, но он замечательно быстро совершил морской переход.

Сэр Питер Тизл. Честное слово, я буду рад встретиться со старым другом. Пятнадцать лет не виделись. Много было вместе пережито… И что же, он по-прежнему требует, чтобы мы не извещали племянников о его приезде?

Раули. Самым настойчивым образом. Он хочет, пока это не узналось, кое в чем их испытать.

Сэр Питер Тизл. Ах, да разве требуются особые хитрости, чтобы оценить их по достоинству! Впрочем, пусть делает как хочет. А что, он знает, что я женат?

Раули. Да, и скоро явится вас поздравить и пожелать вам счастья.

Сэр Питер Тизл. Это как мы пьем здоровье друга, который умирает от чахотки. Ах, Оливер меня засмеет! Мы с ним всегда трунили над женитьбой, и он остался верен себе. Однако же он может скоро сюда явиться. Я сейчас же распоряжусь по дому. Но смотрите, любезный Раули, ни слова о том, что мы с леди Тизл иной раз ссоримся.