Самая трудная роль - Василий Веденеев

Наверху хлопнула дверь. И сразу наступила тишина. Бойцов чертыхнулся. Где теперь его искать? По всем квартирам ходить? Но 14 этажей – почти сотня квартир. А если он откроет стрельбу? Могут пострадать люди, дети. Нет, его надо брать наверняка и тихо.

Бойцов вышел из подъезда и направился к машине, которая только что развернулась около него, снял трубку рации и усталым дежурным голосом сообщил: «Внимание всем экипажам патрульных машин, находящихся в районе улицы…»

…В квартире оказалась ещё одна пожилая женщина. Такая же чистенькая и аккуратненькая, как и первая. Зимин непослушными руками, тяжело дыша, рванул из-за пояса обрез:

– Тихо!

Хозяйка пошарила в кармане своего халата, достала очки и, не надевая их, сквозь толстые стекла посмотрела на непрошеного гостя. Её подруга, наоборот, сняла очки, рассматривая тяжело дышащего парня.

– Мария Павловна, – спросила хозяйка, – это что же, грабитель?

– Тихо, бабки, – прерывающимся шёпотом сказал Зимин. – В комнату! К окнам, дверям не подходить! Ну!

Аккуратные старушки испуганно переглянулись и отступили к дверям в комнату. Женька вошел за ними и без сил привалился к стене. Перед глазами была какая-то пелена.

– Воды дай! – едва выдавил из пересохшего горла. – Только смотри! – он выразительно покачал обрезом.

– Э-э-э! Молодой человек, а кто, простите, должен дать вам воды? – побледнев, спросила хозяйка, с испугом глядя на обрез.

– Вот эта, – Зимин ткнул стволом в сторону старушки с тарелкой. Та вздрогнула, торопливо передала свою тарелку и, шаркая ногами, засеменила на кухню, поминутно оглядываясь.

Зимин собрал силы, подошел к окну и незаметно взглянул. Окна выходили на противоположную от подъезда сторону. Двор был пуст.

«Может, оторвался?» – с надеждой подумал он.

Бойцов ходил возле дома и смотрел в окна. Где-то там сидит бандит, и в любой момент может произойти непоправимое. Патрульные машины он отправил за угол соседнего дома. Зверь, когда почувствует, что он обложен, вдвойне опасен. Но между этажами уже стояли по два милиционера. Бойцов еще раз посмотрел на окна.

Дом с экспериментальной шумозащитной планировкой, когда кухня и другие подсобные помещения выходят на одну сторону, а жилые комнаты – на другую. Только зачем такой дом поставили в тихом переулке – понять было невозможно. И тут, прервав размышления, у его ног упал комок газеты, проткнутый вязальной спицей. Бойцов удивился и, быстро подойдя к свету, развернул газету. В углу, на полях, были нацарапаны пять цифр: 156-03. Бойцов сразу понял, что они означают, и бросился к рации.

– Внимание! Срочно сообщить о вызове «скорой помощи» по адресу…

– Вот вам вода, – старушка дрожащей рукой поставила на тумбочку стакан и боязливо отошла в сторонку.

– Чего ты там так долго? – хмуро спросил Зимин. – Гремела чем?

– Воду надо было спустить, чтоб холодненькая, – старушка запиналась. – И из холодильника лёд достала.

Женька взял хрустальный стакан, действительно с холодной водой, в которой плавал кубик льда. Ишь, старушенции, а понимают.

И тут он почувствовал сладость власти, неограниченной власти над людьми. С этими двумя интеллигентками он что хотел мог сделать. И Женьке от сознания силы полегчало.

В два глотка он выпил холодную воду, поставил стакан и с превосходством взглянул на старушек. Но тотчас испугался. Хозяйка квартиры тихо сползала по косяку с закатившимися глазами.

– Эй! – прикрикнул он неуверенно. – Ты чего, чего там, бабка? Чтой-то с ней? – спросил он у соседки.

Та уже поддерживала подругу:

– Да помоги ты, ирод! Плохо с ней.

Женька оставил обрез на диване и помог дотащить на удивление тяжёлое тело хозяйки до глубокого кресла. Её голова запрокинулась. На него глянул мутный, остановившийся зрачок. Зимину стало жутко. Роль бандита перестала ему нравиться. Бабка явно помирала.

– Ты чего это? А? А ну, давай оживай! – не слишком уверенно приказывал он. – Неужто помрёт? Только этого мне не хватало.

– Ой, Дашенька, – всплеснула руками суетившаяся вокруг кресла вторая старуха. – Никак и впрямь помираешь, сердешная?! Ты, ты, супостат, – набросилась она на Женьку, – ты её убил, ты!

– Да ты что, сдурела, – опешил Женька. – Ты мне мокрое дело не клей. Я её и пальцем не тронул. Зачем мне… Мне пересидеть, да ноги…

– Ты! – кричала старушка тонким фальцетом. – Ты убил! И всем скажу – штукой этой до смерти угрожал. И засудят тебя. И меня можешь убить. Ведь сердце у неё никуда не годное. С войны ещё. Немец не убил, а ты…

Женька растерялся. Чёрт его знает. Связался… Если и вправду помрёт – поди попробуй докажи, что по своей инициативе.

Он ясно представил знакомый зал суда, того, своего первого, судью с лысой головой, который говорит: «К высшей мере наказания», – и стало не по себе.

– Ты, старая, лекарства лучше дай, чем на меня орать, – рассудительно сказал Женька.

– Не поможет лекарство-то. Укол, укол нужен.

– Ну, делай укол! Чего ждешь?!

– Уколы врачи делают. Это специальная инъекция.

При слове «инъекция», красивом, но незнакомом, Женька понял, что дело ещё серьёзнее, чем он представлял.

– Ну ладно, вызывай «скорую», – вздохнув, сказал он. – Только смотри! Я буду здесь стоять, в углу. Игрушка под пиджаком. Если что – пикнуть не успеете.

Старушка бросилась к телефону.

Прошло минут пятнадцать. Хозяйка едва дышала. «Скорой» всё ещё не было.

– Что же за безобразие?! Человек помирает, а они не торопятся! За что им только деньги платят? – возмущался Женька.

Наконец раздался звонок в дверь.

Женька собрался, встал в угол коридора и кивнул головой, дескать, открывай.

В дверь вошла маленькая хрупкая девушка с сёрьезным лицам. Больше никого не было.

– Где больная? – спросила она.

Женька прошёл в комнату. Последние сомнения рассеялись. Доктор посмотрела и, обернувшись назад, приказала:

– Чемоданчик с медикаментами и носилки, быстро!

В комнату вошёл высокий санитар с добродушным лицом и ещё один, поменьше ростом. На Женьку они внимания не обратили. Обступили кресло.

– Надо срочно в больницу, – сказала доктор. – Молодой человек, помогите, пожалуйста, пока санитары вынесут больную.

Она протянула Женьке чемоданчик. Он непроизвольно подошёл на два шага вперёд. Сделал шаг в сторону, чтобы обойти большого санитара.

– Да я… – начал он, но больше ничего сказать не успел.

Руки почти мгновенно оказались вывернутыми назад. Обрез тяжело упал на пол. Нa запястьях щелкнули браслеты.

– Вот и всё, – сказал Бойцов, расстегивая халат, который был ему страшно мал и лопнул на спине. Бойцов, увидев это, виновато усмехнулся. – У вас тут курить можно?

– Конечно, конечно, какие могут быть вопросы, – сказала «ожившая» хозяйка.

– Спасибо, большое вам спасибо, вы даже представить себе не можете, как нам помогли.

– Что вы, полноте, – улыбнулась хозяйка. – Мы с Марией Павловной и не такое играли. Мы ведь старые московские актрисы. Умирающая – этюд для начинающих. Мария Павловна догадалась написать записку и, увидев вас, бросила. Окна-то на разные стороны выходят. А дальше понять друг друга несложно.

– И неужели не страшно было?

– Страшно. Чего скрывать, страшно. В театре зрители без обрезов сидят. Ну, самое большее – освистают. А здесь… Но мы ведь всю войну во фронтовых бригадах. Навидались. Но, честно говоря, это, пожалуй, была самая трудная роль. Но успешная, правда, Машенька? – Она обернулась в угол, где стояла ее подруга, и вдруг вскрикнула: – Машенька, Машенька, что с тобой?

Мария Павловна побледнела и, держась за сердце, медленно садилась на стул.

Бойцов кинулся к двери.

– Доктора! Срочно! – крикнул он в гулкие марши лестничных пролетов…