Незримые Академики - Терри Пратчетт

Он понял, что его никто не слушает.

– Э… господа? – окликнул он и поднял глаза.

Волшебники томно смотрели в никуда – точнее, любовались образами, которые мелькали у них в голове.

– Господа! – повторил магистр, и на сей раз ответом был общий вздох: волшебники наконец очнулись от внезапного приступа фантазии.

– Что ты сказал? – переспросил арккканцлер.

– Я всего лишь отметил, что сегодняшний Большеног оказался лучшим в истории университета, аркканцлер. Его роль исполнял Ринсвинд. Официальный головной убор Большенога очень ему идет, что характерно. Полагаю, он ушел отдыхать.

– Что? Ах да. Да. Действительно. Ринсвинд молодчина, – ответил аркканцлер, и волшебники неспешно зааплодировали и застучали кулаками по столу, что, как известно, служит одобрительным жестом в кругу людей определенного возраста, положения и объема талии. Послышались возгласы: «Да, да, молодчина этот Ринсвинд» и «Здорово, здорово». Но при этом никто не сводил глаз с двери, а уши напряженно прислушивались, надеясь уловить дребезжание тележки, которая возвестила бы о прибытии той новой девушки, а также, разумеется, ста семи сортов сыра и более чем семидесяти различных разновидностей солений, соусов и прочих лакомых блюд. Пускай та новая девушка являла собой воплощение красоты, но в Незримом Университете не было волшебника, способного позабыть о ста семи сортах сыра.

«Что ж, по крайней мере, она отвлекает от неприятных мыслей, – подумал Думминг, захлопывая книгу, – а профессорам сейчас нужно отвлечься». С тех пор как ушел декан, университет переживал очень, очень нелегкие времена. Где это видано, чтобы профессор Незримого Университета бросал свою должность? Такого быть не могло. Порой волшебники удалялись в изгнание или в мир иной, а в некоторых случаях рассыпались прахом, но в университете совершенно не было традиции уходить в отставку. Пребывание в нем было пожизненным, а иногда и посмертным.

Должность магистра традиций неизбежно досталась Думмингу Тупсу: на него вечно сваливалась работа, для которой требовался человек, искренне убежденный, что все события обязаны происходить вовремя, а все цифры складываться.

К сожалению, когда Думминг отправился за консультацией к предыдущему магистру традиций – которого, по общему признанию, в последнее время никто не видел, – он обнаружил, что тот мертв вот уже двести лет. Впрочем, это обстоятельство трудно было назвать необычным. Думминг, проведя в Незримом Университете много лет, по-прежнему не знал подлинных размеров здания. Да и как можно было измерить университет, если на сотни кабинетов снаружи приходилось одно окно, а комнаты ночью менялись местами за запертыми дверьми, незаметно перемещались по спящим коридорам и в результате оказывались бог весть где?

Каждый волшебник делал что вздумается в собственном кабинете; в былые времена, по большей части, это значило, что он вправе курить любую гадость и громко пукать, ни перед кем не извиняясь, а во времена Чудакулли – что он вправе расширить свое личное пространство, прихватив пару соседних измерений. Сам аркканцлер это проделывал, и тем труднее Думмингу было возражать: у Чудакулли в ванной протекало полмили форельного ручья, и он заявлял, что, имея возможность разводить бардак в собственном кабинете, волшебник не станет чинить пагубу. Все знали, что он прав. Зато, не чиня пагубу, волшебник, как правило, влезал в неприятности.

Думминг не спорил, поскольку считал своей священной миссией поддерживать огонь, на котором, образно выражаясь, кипел котелок Наверна Чудакулли, тем самым обеспечивая университету безбедное существование. Как собака улавливает настроение хозяина, так и Незримый Университет улавливал настроение аркканцлера. Все, что мог сейчас сделать Думминг в качестве единственного стопроцентно (по собственному признанию) благоразумного существа в университете, – так это по мере сил направлять корабль по течению, не ввязываться в ссоры с упоминанием человека, прежде известного как декан, и подыскивать аркканцлеру занятия, чтобы тот не путался под ногами.

Он уже собирался отложить Книгу традиций, когда плотные страницы вдруг распахнулись сами собой.

– Как странно!

– Старые переплеты становятся такими упрямыми, – заметил Чудакулли. – А иногда начинают жить собственной жизнью.

– Кто-нибудь слышал о профессоре Г. Ф. Полундере, он же доктор Эрратамус?

Волшебники перестали смотреть в сторону двери и переглянулись.

– Ну? Кто-нибудь его помнит? – настаивал Чудакулли.

– Нет, – энергично отозвался профессор самых современных рун.

Аркканцлер повернулся налево:

– А ты, декан? Ты же знаешь всех старых…

Думминг застонал. Остальные закрыли глаза и укрепились духом. Предстояла буря.

Чудакулли уставился на два пустых кресла, каждое из которых сохранило отпечаток ягодицы. Кое-кто из волшебников надвинул шляпу поглубже на лоб. За две истекшие недели Чудакулли отнюдь не перестал кипеть.

Он сделал глубокий вздох и взревел:

– Предатель! – хоть и странно было обращаться подобным образом к двум вмятинам.

Заведующий кафедрой бесконечных штудий подтолкнул Думминга Тупса локтем, намекая, что сегодня он избран жертвой.

Опять.

– Он предал нас за тридцать сребреников! – возопил Чудакулли, обращаясь к мирозданию.

Думминг откашлялся. Он всерьез надеялся, что охота на Большенога отвлечет аркканцлера от неприятных мыслей, но Чудакулли неизменно возвращался к теме отсутствующего декана, точь-в-точь как язык то и дело попадает в щербину на месте выпавшего зуба.

– Э… точнее говоря… насколько мне известно, его нынешнее жалованье как минимум… – начал он, но при нынешнем умонастроении Чудакулли самым лучшим ответом было отсутствие такового.

– Жалованье? С каких это пор волшебники работают за плату? Мы занимаемся чистой наукой, мистер Тупс! Нас не интересуют деньги!

К сожалению, Думминг был истинным логиком, который временами, словно в помрачении ума, искал прибежища в благоразумии и честности. Но когда приходилось иметь дело с разгневанным аркканцлером, то и другое, выражаясь по-научному, было абсурдно. Вдобавок Думминг не умел мыслить стратегически – в кругу волшебников это большой недостаток – и в результате делал одну и ту же ошибку, призывая на помощь, как в данном случае, здравый смысл.

– Это потому, что мы никогда и ни за что не платим, – ответил он, – а если кому-нибудь нужна мелочь, всегда можно взять вон из той банки…

– Мы – одно целое с университетом, мистер Тупс! Мы берем лишь то, что нам нужно! Волшебники не взыскуют богатства! И, разумеется, не занимают «крайне ответственных должностей, предполагающих солидный социальный пакет», что бы, черт побери, это ни значило, а также «прочие льготы, в том числе щедрые пенсионные выплаты». Пенсия, боги мои!.. Когда это волшебники уходили на пенсию?!

– Ну, доктор Парик… – начал Думминг, уже не в силах остановиться.

– Он оставил университет, чтобы жениться! – оборвал Чудакулли. – Это не то же самое, что выйти на пенсию. Это скорее то же самое, что умереть!

– А как же доктор Хаузмартин? – продолжал Думминг.

Профессор самых современных рун пнул его в лодыжку, но Думминг только охнул и договорил:

– Он уволился, потому что у него случился тяжелый случай профдеформации, а именно, он превратился в лягушку, сэр!

– Не можешь – не берись… – пробормотал Чудакулли. Напряжение слегка спало, и остроконечные шляпы осторожно приподнялись с глаз. Аркканцлеровы вспышки продолжались недолго, и это было бы приятно, если бы не тот факт, что примерно через каждые пять минут что-либо напоминало Чудакулли об изменнической, как он выражался, деятельности декана, которому взбрело в голову при помощи обыкновенного газетного объявления найти себе работу в другом университете. Не так подобает вести себя королям магии. Волшебнику не пристало сидеть перед какими-то драпировщиками, зеленщиками и сапожниками (конечно, они чудесные люди, соль земли и все такое, но тем не менее), которые судят и оценивают его, как терьера на выставке, в том числе пересчитывают зубы. Декан предал все братство волшебников, вот что он сделал…

В коридоре послышалось поскрипывание колес, и волшебники замерли в предвкушении. Дверь распахнулась, и в комнату въехала первая, доверху нагруженная тележка.

Все взгляды сошлись на служанке, которая ее толкала, и послышались вздохи. В них звучало разочарование: волшебники убедились, что перед ними не та, кого ждали.

Она не была безобразна. Допустим, непритязательна – но точно так же непритязателен какой-нибудь милый деревенский домик, чистый, приличный, с увитым розами косяком, с вышитым «Добро пожаловать» на коврике, с яблочным пирогом в духовке. Но мысли волшебников, как ни странно, сейчас сосредоточились не на еде, хотя некоторые и недоумевали почему. Более того, служанка была даже хорошенькая, хотя грудь явно предназначалась для девушки повыше на полметра…