Запятнанный Даль (Сборник статей) - Семен Резник

После того, как генерал-губернатор князь Хованский утвердил решение следственной комиссии, признавшей более сорока евреев города Велижа и трех якобы обращенных в иудаизм христианок виновными в убийствах семерых детей и одной взрослой женщины и в употреблении их крови для религиозных целей, дело поступило в Правительствующий сенат, где приговор должен был быть утвержден, чтобы вступить в законную силу.

Но в Сенате вышла осечка. Необычное дело в нем разбирали почти столь же тщательно, как потом в Государственном Совете. Часть сенаторов согласилась с обвинительным заключением, но другие обнаружили в материалах дела грубые натяжки и несуразности. Более сорока человек предлагалось осудить по показаниям всего трех свидетелей, которые к тому же много лет путались, меняли свои версии происходившего, так что преступные действия, приписанные сначала одному еврею, позднее переадресовывались другому, затем принимались ими на себя, а затем картина преступления снова менялась. Некоторые сенаторы обратили внимание на то, что часть убийств, в которых обвинялись велижские евреи, вообще не подлежала судебному рассмотрению из-за истечения срока давности; в других случаях материалы дела не позволяли установить степень виновности каждого из обвиняемых, ибо неясно, кто убивал, кто собирал кровь, кто выносил тело, кто только присутствовал… 13 сенаторов в совместной петиции заявили, что показания трех «доказчиц» вообще не заслуживают доверия, так как они противоречат друг другу, самим себе и обстоятельствам дела.

Из-за разногласий в Сенате дело и перешло в Государственный Совет, где разбирательство было поручено адмиралу Мордвинову.

Дворянский род Мордвиновых восходил к некоему Ждану, который «взят был атаманом от мордвы в 1546 году и получил поместье в Копорье». Дед Николая Семеновича воевал со шведами при Петре Первом и был убит под Нарвой. Сын его Семен (отец Николая) стал моряком, дослужился до адмирала, написал труды по морскому делу и мореходной астрономии. Николай Семенович, родившийся в 1754 году, некоторое время воспитывался при дворе вместе с цесаревичем Павлом. Он пошел по стопам отца, стал офицером флота и в 20 лет был командирован в Англию для усовершенствования. Провел он там три года, занимаясь не только морским делом, но и экономическими, политическими, юридическими науками. В Россию он вернулся с англичанкой-женой, влюбленным в английскую систему управления и хозяйствования и с несокрушимой верой в прогресс, который приходит через просвещение. Он участвовал в морских походах, в войнах, занимал самые разные посты при четырех государях. Во всем, за что брался, он проявлял недюжинные способности и независимый характер. Сначала ему пришлось уйти в отставку из-за столкновений с администратором Новороссии Дерибасом, потом — с самим Потемкиным. Долгая карьера его и в дальнейшем прерывалась отставками из-за нежелания или неумения склонять выю перед высокопоставленными ничтожествами. Однако через год-два его снова призывали на службу: умных, талантливых и прямых людей в высших эшелонах власти катастрофически не хватало. Император Павел, при вступлении на престол, пожаловал ему обширные земли с тысячью душ крепостных крестьян. В дальнейшем его состояние росло и вместе с ним росла его независимость. Его политические взгляды были умеренно консервативными, но поскольку он считал, что управлять страной должны законы, а не произвол столоначальников разных рангов, то слыл ужасным либералом, почти якобинцем. При Александре I положение Мордвинова упрочилось, когда вошел в фавор его друг и единомышленник М.М. Сперанский, и пошатнулось с его падением. По каждому вопросу, с которым ему приходилось сталкиваться, он вырабатывал свое мнение и не стеснялся его отстаивать, нравилось оно или нет. Его Мнения охотно переписывались и жадно читались в обществе, принося ему большую популярность. Особенно рельефно независимая личность Мордвинова проявилась во время суда над декабристами, которые, как выяснилось на следствии, планировали включить его в свое правительство. Сам он в эти планы посвящен не был, но репутация его была подорвана. Тем не менее, Мордвинов — единственный из судей — высказался против смертного приговора бунтовщикам, а когда таковой был вынесен, направил императору «особое мнение», в котором указал, что российскими законами смертная казнь не предусмотрена, потому приговаривать к ней преступников нельзя: она будет воспринята не как свершение правосудия, а как расправа победителя над побежденными. Николай с его Мнением не посчитался, но запомнил его. Возможно, этим отчасти объясняется то, что за тридцать лет его царствования был вынесен еще только один смертный приговор — петрашевцам, да и тот в последний момент был отменен.

Независимый характер Мордвинова, его обширные знания, выдающиеся аналитические способности и литературный талант сыграли важнейшую роль в оправдании Велижских евреев.

Во вступительной части своего Заключения Мордвинов указывает, что в том виде, в каком Велижское дело представлено генерал-губернатором князем Н.Н. Хованским, оно «заключает в себе не одно разрешение частных случаев, но общий и весьма важный вопрос об употреблении евреями христианской крови, вопрос, в течение нескольких столетий составлявший предмет недоумений и изысканий».[22] По этой причине, указывает Мордвинов, его департамент «признал необходимым первоначально исследовать причины возрождения и упадка сего мнения и потом обозреть основания, на которых генерал-губернатор князь Хованский утверждает решительное и столь важное по угрожающим последствиям заключение свое об употреблении евреями христианской крови». (118)

Далее он указывает, что в первые века христианской эры евреи обвиняли христиан в умерщвлении детей,[23] но когда христианство стало господствующей религией, «обвинение сие обращено на евреев и… в начале XI века по всей Европе приняло вид истины. При сем направлении умов, евреи, кроме частных казней, по приговорам судебным подвергались общим бедствиям: разграблению имущества и изгнанию из государств. Наконец, твердость, с какою они переносили преследования, и вместе неосновательность судебных обвинений, многими опытами обнаруженная, заставили сомневаться в справедливости сего мнения и подвергнуть строгому исследованию основания оного. Изучение восточных языков открыло удобные к тому способы, и водворившаяся терпимость вер, успокоив умы и ослабив предубеждение против евреев, подала возможность исследовать предмет с соответственною важности оного зрелостью».(119)

Мордвинов указывает, что лидерство в борьбе против кровавого навета сперва принадлежало римскому престолу как «средоточию прежнего европейского образования» и что Папы Римские издали множество булл в защиту евреев от подобных обвинений. Их примеру следовали многие правители — светские и церковные, в их числе польские короли, в чьей власти находились земли с большим еврейским населением, которые позднее отошли к России.

«Но разрушенное в главных основаниях мнение сие получило другое направление, — продолжал Мордвинов. — Евреев начали в позднейшее уже время обвинять как сектаторов [сектантов]. Кроме того, что существование такой ужасной секты ни одним фактом не обнаруживается, нельзя предполагать, чтобы… евреи, в течение веков претерпевавшие бедствия от ужасных правил ее, не открыли существование оной, особенно при той ненависти, какую евреи-сектаторы взаимно между собою питают». (120–121)

К этому месту дается сноска:

«Известна ненависть евреев к секте хассидов, кои предаваемы были проклятью, а сочинения их публично сожигаемы».(121)

И дальше:

«Наконец, Римский престол, исследовавший уже все основания, на коих утверждается сие мнение, в 1763 г. торжественно признал обвинение евреев несправедливым следствием одного предубеждения.[24] В сем духе действовало и российское правительство в 1817 г., в котором бывший министр духовных дел и народного просвещения [князь Голицын] объявил высочайшее повеление, чтобы впредь евреи не были обвиняемы в умерщвлении христианских детей без всяких улик, по одному предубеждению, что они имеют нужду в христианской крови, и чтобы в случаях смертоубийства и подозрения в оном на евреев, следствия производимы были по доказательствам, к самому происшествию относящимся, наравне с людьми прочих вероисповеданий». (120–121)

Этим экскурсом в историю вопроса Мордвинов делегитимизировал значительную часть Велижского судопроизводства — ту, что относилась не «к самому происшествию». Несмотря на такую делегитимизацию, Мордвинов счел нужным уделить внимание тем «историческим трудам и прецедентах», которыми было наполнено дело. Характеризуя уже упоминавшиеся труды ксендза Пикульского, монаха Неофита и другие подобные творения, Мордвинов писал: