Хич - Николай Никифоров

– А сколько?

– Ну… думаю, двух хватит.

Михаил многозначительно покачал головой и пошел к палатке. Через некоторое время он вернулся с десятью сосисками, хлебом и двумя чашками раскаленного кофия.

– Шесть тебе, четыре мне.

– Я же просил две…

– Ну вот я и говорю – шесть так шесть, – ответил он.

Три сосиски Боб смёл с тарелки тут же, заедая черным хлебом и запивая это все кофием. Байкер ел неторопливо, поскольку кушать особо не хотелось (можно сказать, он купил себе еду только для того, чтобы его великодушие не бросалось в глаза).

– Знаешь, Боб, я тут кое о чем подумал.

Поскольку читать мысли не было сил, Вова решил поинтересоваться.

– О чем?

– Свою способность ты можешь очень здорово использовать. Понимаешь, о чем это я?

– Понимаю, да не совсем…

– Странный ты все-таки парень. Ты можешь жить, практически ничего не делая. Ведь зная мысли человека, ты властен над ним – можешь предсказать его действия, его желания.

– Например?

– Хм… ну вот хотя бы взять "кидал" на улице – те ребятушки, которые прячут шарик под тремя колпачками. Каждый шулер точно знает, в какой стаканчик он спрячет "капусту". А если знает он, знаешь и ты.

– Ну, допустим, для меня это слишком криминальный вариант. Есть еще что-нибудь?

– Еще? Да запросто. Ты где-нибудь учишься? Студент, небось?

– Ага.

– Так вот, могу тебе сразу сказать – на все свои экзамены ты можешь забить большой ржавый гвоздь. Когда экзаменатор задает вопрос, в его мозгу уже есть ответ. А ты просто считываешь его – и все. На красный диплом пойдешь, кстати.

– А еще? Я об этом думал.

– Блин! Например, чтобы устроиться на хорошую работу, нужно знать иностранные языки. Теперь все, что тебе требуется – это научиться правильно произносить слова. Читаешь мысль и выдаешь то, что хочет слышать твой собеседник – и все тут. Парень, да ты можешь теперь общаться с любыми людьми на их уровне. У тебя такой дар… – Майк слишком оживленно говорил, почти плевался.

Боб чуть поразмышлял – а ведь хорошие открывались перспективы.

– Ну хорошо. Положим, это так. Но этот дар появился у меня совершенно неожиданно, и точно так же внезапно может пропасть. Представляешь? Устроился я, положим, на хорошую работу, и только благодаря чтению мыслей там держусь. Вдруг

– бац, трах-тибидох, сим-салабим-ахалай-махалай – и ни фига. И все рушится. Что тогда?

– Хмм… я как-то не подумал. Тогда у тебя есть другой вариант: твоя способность будет помогать тебе учиться, ты будешь лучше понимать людей, то, что они хотят тебе сказать. Ведь есть же такие мысли, которые нельзя выразить словами – сплошные абстракции. А ты их будешь видеть и понимать – неужели это так плохо?

– Это замечательно. Вот этот вариант мне подходит больше всего. Особенно эта фишка с иностранными языками – ты просто гений.

– Да ладно тебе, Боб. Просто у меня что-то бурно фантазия разыгралась… и еще… – тут он нахмурился.

– Что-то не так?

– Да. Когда есть человечек, у которого имеется что-то ценное, всегда найдется стая шакалов, которая захочет использовать это.

– Чего-то не совсем понял, о чем ты.

– Рано или поздно в твоей жизни попадется мужчина или женщина, которая захочет тебя использовать в каких-то своих целях. Ты ишшо молодой и мало что видел, но я скажу тебе одну вещь: никому не болтай о своем даре. Ни маме с папой, ни подружке, ни даже самому лучшему другу.

– А ты?..

– А что – я? От тебя, дружок, мне ровным счетом ничего не надо.

После скромной трапезы они еще долго сидели и курили, задумчиво глядя на дорогу, по которой проносились машины. Боб думал о том, что, в принципе, жизнь очень похожа на трассу: кого поймаешь, туда и поедешь. А еще ему очень хотелось знать, почему пришельцы в качестве телепата использовали именно его – ведь на этой земле были люди более достойные, чем он. "Очень может быть, кстати, что это был просто какой-то эксперимент, а я был лабораторной крысой. Может быть, именно поэтому они избрали не какого-нибудь действительно великого ученого, а меня. Может быть, меня потом должны ликвидировать, чтобы не пошел куда не следует и не выболтал все кому не надо? Нет _ все это бред. Вдруг неожиданно я чем-нибудь заболею и умру, а медики потом будут ломать голову, почему же это произошло".

Майк тем временем безуспешно пытался завести свой мотоцикл, но почему-то ничего не получалось. Строптивая машина только хрипела и периодически выплевывала на землю сгустки отработанного масла.

– В чем дело?

– Не заводится. Возможно, мне придется покопаться в моторе.

– А что конкретно может быть?

– Скорее всего, распределитель масла, – нахмурившись, произнес Михаил. – А если это так, то мы никуда не поедем.

– Стоп. Разве ты не мешаешь бензин с маслом вручную?

– Ну разумеется, нет. У меня все автоматически, понимаешь? А эта фишечка отправляет туда порции масла. Если он накрылся, то лучше стреляться сразу… видишь, сколько дерьма летит из выхлопной трубы?

– Вижу.

– Видишь, но не осознаешь. Понимаешь, сейчас бак наполнен этим под завязку. А если так, то что в лоб, что по лбу – этот бычок не сдвинется с места сам.

Он еще помолчал с минуту, потом сказал:

– Знаешь, тебе надо ехать, – Майк достал из внутреннего кармана куртки бумажку.

– Там мой адрес и телефон. Когда доберешься, обязательно позвони – короче, дай о себе знать.

– А как же ты?

– Обо мне не беспокойся – провожусь немного, найду нужных людей и отремонтирую драндулет дома. А тебе ехать надо…

5.

Ему опять повезло – не прошло и часа, как Боб рядом с ним остановился потрепанный автобус, совершенно пустой (если не принимать во внимание водителя, конечно).

– Тебе куды, малой? – спросил водитель, перебрасывая "беломорину" из одного уголка губ в другой.

– Вообще-то я в Москву направляюсь…

– Понятно. Ну, до Москвы – это вряд ли, а вот до Луховиц – это запросто. Запрыгивай.

На вид ему можно было дать лет сорок, судя по многочисленным глубоким морщинам, избороздившим это лицо, и по серо-голубым, каким-то выжженным глазам.

– Максим, – представился он. – А тя как звать-та? Боб решил не выпендриваться. Не тот тип.

– Меня Вова зовут. А куда ты едешь?

– Да в Луховицы. Понимаешь, завод ремонтный наконец-то здеся заработал, вот я и перегоняю его обратно.

– Странно, – ответил Боб, -я слышал о тракторном заводе, а вот об автобусном почти ничего.

Это был такой хитрый прием, придуманный не одним поколением автостопщиков ради поддержания беседы.

– А енто и есь трактурной. Токма ня платять там ничаво – задарма работають… енто токма у Москве – деньги получають, – добавил он сердито. Разговор явно не клеился.

– Тут у тебя курить-то можно?

– Та кури.

Боб решил взять тайм-аут.

Внезапно пришло ЭТО.

Вертолет. Огромная, многотонная машина висит в воздухе, хлопая своими лопастями по воздуху. Все орудия – два гауссовых ствола и подствольники с гранатами – ощетинились в немом оскале. Он теперь Макс, он в Афгане. А может быть, и в Чечне. Неважно. Важно то, что все эти стволы нацелены на него, и если он сейчас же не предпримет что-нибудь, эта образина раздавит его к ядрени фени. Да что раздавит – снесет так шквальным огнем, что мокрого места не останется. Он стоит, как пришпиленный этим видением: сейчас ему каюк, и некуда бежать. Последний магазин "калаша" израсходован еще с утра… Суки, послали воевать, а боеприпасов ни хрена нет вот уже четвертый день. То же самое со жратвой. То же самое с бинтами… Взрыв. Горячая моча заливает штаны – так всегда бывает во время того, когда ждешь смерти и не хочешь умирать. Серая пыль летает в воздухе, волосы, лицо. Ударная волна сбивает с ног, звон в ушах, нос и рот заполняются этой самой чертовой пылью и немного кровью. Все,

… его кто-то трогает. Он чувствует, а значит, жив. А почему? Почему он не мертв? Макс теряет сознание – легкая контузия, фельдшер сказал пройдет. Раз пройдет, значит, можно жить, потому что если не пройдет – на гражданке пипец: инвалиды сейчас никому не нужны. Как оказалось, этот вертолет успел накрыть другой, HАШ. Так что обоссался он совершенно зря. Но на войне как на войне, не так ли? Ему несказанно повезло – еще секунда, и он был бы пропавшим без вести. А так пару месяцев в госпитале, и – гражданка.

Все это Боб видел и чувствовал. Значит, этот человек думал об этом именно сейчас. Он на всякий случай едва заметно пошарил между ног – мало ли, вдруг обмочился? Да нет, вроде бы все в порядке. Просто все было так реально… барака. Впрочем, к этому можно привыкнуть – как к мясу на прилавках гастронома. Тут тоже своего рода гастроном, только режут и забивают не коров со свиньями, а наших пацанов. С Рязани, с Липецка и Луховиц.

Пальба. Не такая отчетливая, как в кино – просто хлопки. Тут и там визжат пули. Эти скоты используют их со смещенным центром тяжести: если тебе попадут в руку, пуля выйдет из пятки, превратив тело в кровавый фарш. Бой очень тяжелый, думать и делать нужно очень быстро – нет времени красиво стрелять, красиво двигаться. Надо ползти по этой грязи, и не дай бог нарваться на растяжку – тогда яйца можно искать в радиусе пятисот метров. Или ста. Все равно. Еще погода такая блядская – почти весна, но еще лежит снег, прикрывая тонкой пленкой ржавые лужи. Ради безопасности и приходится ползти по этому месиву. А ихние снайперы, сволочи, тоже не спят – за вчерашний и сегодняшний день десятерых уложили. Пять вчера, пять сегодня. Как еще жив, непонятно…