Хич - Николай Никифоров

– Майк, сдается мне, это Фредди Меркьюри, композиция называется "Tie You Mother Down" (что в буквальном смысле означает – "Свяжи свою мамашу") и тебе хочется пива.

– А ты ведь прав. А теперь скажи мне, какая у меня мечта?

– Самая-самая?

– Ну да.

– Попробуй это представить. свой собственный токарный станок. Ремонтировать, собирать и продавать мотоциклы.

– Значит, тебе хочется иметь свой собственный гараж?

– Не только. Понимаешь, мне хочется заниматься своим делом – любимым делом, понимаешь?

– Да.

– Вот уж не думал, что такое бывает. Может, поедем, пока ты совсем меня не раскусил?

– Пожалуй. Майк легким движением ноги дернул рычаг стартера. Машина завелась вполоборота, раздался глубокий рычащий звук – совковые двигатели на такой звук неспособны.

– Можно тебя спросить?

– Ась?

– Какой у тебя стоит двигатель?

– Я сам его сделал по харлеевским чертежам. А что, что-то не так?

– Да наоборот – такая музыка бывает только в западных байкеровских фильмах.

– Теперь ты действительно понял, что это дело – мое любимое?

– Капитально. Боб уселся сзади, пока Михаил прогревал двигатель.

– Ну ты как там, держишься?

– Вроде бы.

– Держись крепче, сынок – я покажу тебе скорость.

И в тот же момент тяжелый дорожный мотоцикл рванул с места, издавая утробный рев, пробирающий насквозь. Первое время Бобу казалось, что он вот-вот свалится машина сорвалась с места слишком неожиданно. Почти в тот же момент он почувствовал смех Майка: тот был в курсе, что Вова испугался.

Когда движение стало более-менее безопасным (когда не стало ощущения, что пора падать), Боб слегка приподнялся на ногах и посмотрел на стрелку спидометра

– если тот не врал, сейчас они шли на скорости порядка сотни километров. Хмурый осенний воздух хлестал по лицу, выбивая из глаз слезы – так всегда бывает с непривычки.

Боб попробовал переключиться на мысли Михаила, но там ничего, кроме несущейся трассы и рева двигателя (вперемежку с музыкой) не было. Впрочем, говорить о том, что Боб улавливал только отдельные мысли, было бы неправильным. Мысли людей представлялись ему огромным спутанным клубком фраз, образов, звуков и еще чего-то, чего не опишешь словами. Порой их совсем нельзя было читать – не было четких мыслей, было что-то достаточно размытое – как краски на палитре художника. Ведь глядя на цветные пятна, невозможно сказать, какой они образуют рисунок. Как, например, мысли Майка – он ни о чем не думал и в то же время думал обо всем, при этом бессознательно отдавая команды правой ноге и рукам, успевая следить за дорогой и прокручивать в голове любимую музыку. Впрочем, в данный момент большая часть мыслей этого байкера вращалась вокруг Боба – ведь не каждый день ему удавалось подбрасывать парня, умеющего читать мысли. Его это немножко задевало – как ни крути, а он мог предсказать все его поступки, какие-то скрытые желания (которые есть у каждого человека и о которых не говорят).

Минут двадцать они мчались по дороге, и за все это время Майк всего раз сбросил скорость. У Боба захватывало дух, ему все время казалось, что еще чуть-чуть – и они куда-нибудь влетят. Однако Михаил, по всей видимости, был очень опытным байкером и вел машину аккуратно практически на предельной скорости. Благо, трасса в это время была практически пустой.

4.

Как это всегда бывает, в самый неподходящий момент, будто из-под земли вырос пост ГИБДД. Поскольку Майк ездил без шлема из принципа, они обязательно должны были остановить его (к тому же он ехал достаточно быстро). Так и произошло – обрюзгший человек в серой форме лениво махнул рукой, как бы предлагая остановится. Любой нормальный человек, конечно же, не замедлил бы остановится, но только не Майк. Это только послужило ему знаком рвануть ручку дросселя на себя, и громадный дорожный мотоцикл (уже и так, кстати, мчась во весь опор) буквально полетел по дороге, набрав к своей сотне еще километров тридцать в час. Все, что осталось обалдевшим гаишникам – только грязно выругаться. Они были людьми здравомыслящими, а такие люди не станут гоняться за психом.

– Ч-черт, кто это был?

– Да я его знаю. Постоянно ездит тут, как неуловимый Джо. Забудь, за ним не угонишься.

Примерно такой разговор был у двух сотрудников инспекции, если тщательно отцедить мат.

Бобу пришла в голову одна интересная идея: уж если он мог читать мысли, то почему бы не попробовать передать что-нибудь – что-то сказать.

Вроде бы никакой реакции. Та же бегущая трасса, тот же рок и газ.

Сзади это выглядело так, как будто Михаила ударили сковородкой, или шлепнули чем-то тяжелым, или включили на полную громкость звук радио в шесть часов утра.

Совсем не хочу. Просто я так езжу. И как ты до сих пор жив, не пойму. Так ты точно не хочешь меня убить? Само собой. А что? Вот если "само собой", то сделай, пожалуйста, так, чтобы стрелка спидометра легла на отметку "шестьдесят".

Майк все понял, и деревья вместе со столбами электропередач слегка замедлили свой бег, а на душе у Боба стало как-то спокойнее.

Спасибо тебе, уважил парня. Я где-то слышал, что байкеры любят неторопливую езду, вот как сейчас.

Да, это так. Но только не я. А почему? Люблю скорость. И адреналин в крови – романтика, в общем. Кто-то что-то говорил о траблах, нес па? Ну и что? Все равно я люблю скорость, хоть и чревато. Некоторое время они помолчали. Если быть совсем уж точным, они молчали все время. Минут через десять, когда Бобу надоело смотреть по сторонам, он опять обратился к Михаилу.

Слушай, а где ты живешь? А разве ты мысли не читаешь? Уже давно бы все прочел. Да их невозможно читать. Это же не книжка, в конце-то концов. А как что? Знаешь, есть такие картинки… ну, смотришь на них и ничего не видишь – одни узоры. А потом глянешь повнимательнее, и видишь совершенно другой рисунок, что-то типа мозаики. Понятно? Не совсем, конечно, но я понял. Что-то вроде ребуса, да? Ага. Так где ты живешь? Да в Москве, успокойся. На Автозаводской, может, знаешь эту станцию? Да. Полностью промышленная зона. В самую точку.

Перед глазами, словно какая-то полупрозрачная пелена, поплыли очертания каких-то серых пятиэтажных домов, невообразимых дворов, заваленных сломанными двигателями от машин, ребят, одетых как в фильме "Прощай, шпана замоскворецкая".

Что это, Майк? А ты что-то видишь? Да. Что-то серое и размытое, похоже… Да это я детство вспомнил.

Он видел какую-то тесную коммуналку, где кухня и ванная приходилась на пятнадцать человек, где постоянно пахло готовящимися щами и куревом. Каким-то боком Боб почувствовал, что Михаилу (Мише) сейчас пятнадцать, он живет в этом месте с матерью, и что Григорий будет приставать к ней, когда придет с работы. И что Миша специально для него отлил свинцовый кастет вместе с пацанами во дворе. И что вечером он разобьет ему лицо, потому что свинцовая болванка уравнивала их весовые категории и силы.

И как, дал Григорию прикурить? Еще как. Он потом обходил нас за километр, а при встрече с мамой говорил "доброе утро", "добрый день" и "добрый вечер" в зависимости от времени суток.

Через полтора часа Боб знал про Михаила практически все – где прошло детство, как он провел свои лучшие годы. Единственное, пожалуй, что было трудно – при чтении мыслей и визуальных образов (которые тоже являются неотъемлемой частью мыслей) начинала болеть голова. Видимо, в эти моменты голова Боба работала чуть сильней обычного: сначала не очень сильно, практически незаметно, затем неожиданно боль накатывала волнами. После копания в чужих мозгах головную боль вызывало буквально все – звуки, запахи, свет и просто предметы, на которые было больно смотреть. К тому же здесь была одна особенность – просто так залезть в чьи-то воспоминания ему не удавалось, читались только те мысли, которые "плавали" на поверхности. Это можно было бы сравнить с тем, как если бы Боб смотрел в глубокий омут – вроде бы на дне что-то виднеется, да слишком размыто и неясно.

Они решили остановиться и передохнуть – хотелось есть. Впрочем, Миша мог ехать без остановок достаточно долго, просто он решил пожалеть парня и дать ему поесть – тот не ел, по всей видимости, со вчерашнего дня. К тому же ему хотелось поговорить с ним (все-таки телепатическое общение – слишком непривычно, как если бы Майк решил пройтись голым по Красной площади). В последнее время по бокам дороги, что ведет из Рязани в Москву, будто грибы после дождя, произрастало большое количество разных забегаловок, где каждый мог остановиться и покушать. Возле одной из таких они и притормозили и забронировали столик.

– Боб, ты что будешь?

– У меня нет денег…

– Зато у меня – есть, – с улыбкой парировал Михаил. -Так что есть-то будем? Сосиски будешь?

– Ага. С хлебом и чем-нибудь, что пьют.

– А сколько?

– Ну… думаю, двух хватит.

Михаил многозначительно покачал головой и пошел к палатке. Через некоторое время он вернулся с десятью сосисками, хлебом и двумя чашками раскаленного кофия.