Билет: «Земля – Нордейл» - Мелан Вероника

– Не убивай, – попросила я хрипло.

На меня посмотрели спокойно и тяжело. И я впервые заметила, что водитель красив. Чертовски. От этого стало еще хреновее. Он был одним из тех, с кем бы я трахнулась, а это большой комплимент. Есть такие девчонки, которые, глядя на фото парней, говорят: «Ну… он ничего», «сойдет» или «симпатичный». Я такого не говорила почти никогда. Для меня мужики обычно делились на «страшный» или «полный урод». Не знаю, почему так. У кого-то была не та форма головы, у кого-то торчали уши, у кого-то были невыразительными глаза, скулы или рот – для меня всегда находились недостатки.

Но только не у этого.

Лицо правильное, очень волевое. Практически журнальное, только с налетом жесткости, очень прямым пронзительным взглядом, красивым носом, четко очерченными губами. И эти едва заметные складки у рта – мужик-кремень. От него фонило, как от ядерной боеголовки; ему шла эта чертова серебристая форма с белыми полосами на рукавах. Рядом с таким… было не страшно.

Совершенно тупая мысль, когда тебя собираются казнить. Наверное, мой заполошный мозг цеплялся за любую отвлекающую в критичный момент ерунду и потому зацепился на облике водителя намертво.

Глаза зеленые… Или бирюза с голубым – в обманчивом свете фонарей сложно понять.

– Казнь тебе не назначена, – ответили мне ровно.

Депортация. Я помню. Только через что – через повешенье?

– Если будешь убивать, сделай безболезненно, – попросила я тихо, – усыпи для начала.

– Успокойся.

Это был приказ. Приказ того, рядом с кем бесполезно трепыхаться, рядом с кем лучше не поднимать голову, не смотреть прямо, не говорить.

Машина тронулась; я сжала трясущиеся ладони коленями.

Мы выезжали из города. Зачем? Не знаю. Может быть, для того, чтобы прибыть к месту депортации, а может, этой капсуле времени в виде серебристого автомобиля требовалась скорость.

Капсула… Шутка, если бы мир за окном изредка не вздрагивал, не делался странно зыбким, ненастоящим. Мы все еще ехали по дороге, но уже существовали в некоем ином временном измерении, я чувствовала.

Человек рядом со мной спокоен, как скала, сосредоточен на руле, на полотне дороги или на чем-то еще; руки у него красивые, думала я отстраненно, очень мужские. В меру жилистые, с выпуклыми венами, руки человека, обладающего силой.

– У меня есть право на последнее желание? – спросила я, когда дома стали делаться все ниже, когда богатый район сменился спальным.

– Сигарету тебе дать? – в голосе ноль издевки, скорее, равнодушное любопытство.

И ведь он, наверное, дал бы, но я подумала, что покурить я успею позже. Когда-нибудь, где-нибудь.

– Нет… Просто… покатай меня. Нравится… с тобой ездить.

Сосед взглянул на меня, и мелькнула мысль о том, что я никогда, наверное, не научусь определять, о чем он на самом деле думает.

– Прокатить тебя до родного мира?

Звучало странно.

– А ты можешь?

Он просто отвернулся, вернулся вниманием к дороге, но я успела уловить ответ, прозвучавший в его ауре, – я много чего могу.

– Прокати…

Не верилось, что это может быть правдой.

– Я должен тебя усыпить.

Красный сигнал светофора сменился желтым, затем зеленым; водители соседних машин не подозревали о том, что невзрачный серебристый седан, полоса на боку которого пока не видна, является Комиссионной машиной, депортирующей проштрафившуюся девчонку «домой».

– Не надо. Пожалуйста.

Мой последний шанс полюбоваться этим миром. Но куда больше меня поглощало другое – мой раздвоившийся разум, который помимо беспокойства и волнения о собственном будущем, начал вылавливать другое – ощущение того, что мне хорошо с этим парнем в серебристой форме. Плевать, что сейчас не время, что мы неясным мне образом отдаляемся от Нордейла, хотя все еще находимся на одной из его дорог. Я отделялась от себя суетной тоже и ощущала, что, возможно, в первый раз за долгие годы тихо счастлива. Очень-очень тихо, но все же.

Комиссионер впервые посмотрел на меня задумчиво – мой палач и мое умиротворение в одном лице.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Пристегнись.

Значит, спать не будем. Я знала. Я знала!

И оказалась права еще в одном – эта машина на самом деле являлась капсулой времени. Почти стемнело, когда она, выехав за город, разогналась до чудовищной скорости. И нет, ни тряски в машине, ни надрывного шума двигателя – спокойствие и тишина, вот только мир по обочинам раздвоился и размылся окончательно. Потерялось в неясной дымке шоссе, слилось с горизонтом небо – его вообще больше не было, неба. Мы неслись не через расстояние, мы не поглощали километры – я засмотрелась на происходящее, потонула в удивлении и немом восторге, – мы неслись через грани невидимого кристалла. Мягко пересекали границы миров – одного, другого, третьего… Почти невозможно стало дышать: не от страха, от замершего во мне изумленного шока. Откуда-то я знала, что сейчас, именно сейчас, по обочинам от нас несутся самые настоящие темные леса, в которых обитают орки и эльфы, через секунду мы там, где нет ничего, кроме вулканов, еще чуть дальше пейзажи с суровыми скалами и крутыми обрывами. Где-то живут такие же, как я, люди. Где-то существа, совсем на людей непохожие. Миров множество, фронтиров – переходных полос – еще больше, и только мой сосед знал, где и когда нужно остановиться.

Я посмотрела на него… и зависла. Никогда ни с кем я не ощущала того единения, какое чувствовала сейчас с этим мужчиной – полное. Плевать, что на нем серебристая форма, что сейчас он играет моего «проводника», совсем неважно, как меня саму зовут. Наверное, то был побочный эффект смещения реальности – мне было уже не до этого. Я тонула в чувстве, которого не испытывала никогда – он мой. С ним я готова быть до конца. Тот самый. И нет, то было не предположение, но явившееся прямо изнутри меня чистое знание. Мне был нужен этот сидящий за рулем Комиссионер, нужен целиком и насовсем, мы с ним одно целое. За таким я готова пересечь пространство и любую трудность, такой всегда найдет способ приблизить нашу с ним встречу…

И прямо посреди зыбкой реальности в тихом салоне я произнесла:

– Ты мой мужчина. Ты об этом знаешь?

Не подозревала, что такое возможно, но, вероятно, для него было возможно все, потому что машину он остановил прямо посреди «ничего», посреди марева. Если под колесами седана и существовала дорога, я ее не видела. А из тумана, клубящегося за окнами, могло выйти что угодно.

Комиссионер смотрел на меня. Смотрел странно, с едва уловимой насмешкой и сожалением. А может, мне так казалось. У него красивые, глубокие глаза, но еще глубже он сам – колодец. Мой колодец. И нет, он не мог пропустить мои слова мимо ушей, потому как в них звучала не стопроцентная даже уверенность, но чистое знание. То самое, когда сомнений быть не может.

Эта пауза в салоне, полная тишина.

Чужой фон плющил, сминал изнутри – я на это плевала. Сейчас я отсекла все лишнее, даже если это лишнее влияло на мою физическую оболочку.

– Я не человек, – ответ без эмоций.

– Мне все равно.

Сейчас я напоминала себе героиню фильма, у которой, наконец, появилась в жизни цель, и, значит, миссия. Стрелка компаса в пустой до того коробочке, и стрелка эта указывала на мужчину слева.

– У тебя стресс.

Он имел в виду тот факт, что туман, клубящийся вокруг, и то, что мы только что катили черт знает через что, повлияло на мое сознание.

– Это не стресс.

Ну уж нет, мою стрелку теперь не сдвинут с верного курса и магнитные горы. Надо же, сколько лет я бродила по Уровням в поисках своего человека, а нашла его в критический момент жизни, во время перемещения в иной мир.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Ты знаешь, о чем я говорю. Внутри. Ты это чувствуешь.

Пусть мы пока разные, пусть я еще не привыкла к этому слишком прямому взгляду в самую душу, пусть мне пока хочется сложиться перед ним карточным домиком – это все равно он. Мой. Мой. Мой.