Последний кабальеро - Максим Владимирович

– Ну, что с ним? – Сабина не слишком аккуратно занималась готовкой. И снова этот опротивевший бобовый суп с перцем и луком. Методио молча протянул ей пистолет, но та не взяла оружие, кивнув головой в сторону полки, где лежали книги по готовке. Руки у Сабины были в локоть в томатной пене, с раскрасневшегося лица стекал пот, и Методио злорадно заметил, что повара не заботит, что его пот присутствует в составе блюда. Сколько он себя помнил, готовила Сабина всегда одно и то же, за редким исключением, когда хозяин лично приказывал приготовить что-то особенное для гостей. К тому же отвратно готовила, если хозяин не ставил ей это в укор. Но раньше ей помогали служанки, вернее было бы сказать, готовили, пока Сабина рассевшись в плетёном кресле, читала очередной роман, купленный в городе, либо в тихую утащенный у дочерей дона Хуана. Теперь она осталась почти одна, за исключением глухой девушки, что мало понимала речь и жесты Сабины, а потому была определена ею на уборку кухни и присмотром за мерзкими пернатыми. Куры были идеей дона Хуана, услышавшего как-то от одного старика-горца, что когда курица, из местной невзрачной породы, снесёт голубое яйцо, все беды обойдёт дом стороной. Работавшие в гасиенде, кроме глухой Кармен и старого Методио, про себя посмеивались над наивной верой старого хозяина в сказки, что рассказывали им в детстве. Кармен видимо не понимала, зачем тут куры, но послушно пыталась выполнять работу, за которую ей платили этими самыми курами, кормили два раза в день, и раз в месяц выдавали два эскудо. Методио же был не столь материалистично настроен, поскольку знал того старика, рассказавшего хозяину эту байку. Куварратак был старым человеком, одного возраста с доном Хуаном, но сохранил и ясность ума, и силу в теле. Он уже восьмой десяток лет искал в горах белок и барсуков, хотя из-за постоянного шума, производимого на горных выработках, был вынужден ходить за хребет Лобо-Варго, в дикий край Секуаруедас, куда больше никто не рисковал входить. Куварратак или Савва, как прозвали его местные крестьяне, был человеком со странностями, но точно не глупый, не бросающий слова на ветер. Методио вообще сильно сомневался, что старый охотник вступил бы в разговор с доном Хуаном, если бы его на это не толкнула какая-то скрытая необходимость, которую он мог прочесть в своих снах или видениях, во время транса. Один из немногих умеющий видеть огонь, как говорили про местных знахарей и колдунов из племени юрок, без особой надобности не спускался к людям, обходясь тем, что сдавал добытое одному старому полукровке, работавшему на гасиенде Мерилас, за половину цены. А потому то, что три года назад старик пришёл в гасиенду сам и обойдя слуг, встретился с доном Хуаном в его гостиной, было удивительно. И тревожно. Методио сам хотел посмотреть в огонь, понять, что же привело Савву сюда, но что-то удерживало его от этого шага.

Методио пожевал губу и медленно, словно охотник, которыйбоится спугнуть добычу, проговорил.

– Плохо, совсем плохо. Надо сказать отцу Мигелю. Может быть, и доктора, дона Рафаэль Ортис позвать придётся. Думаю, старик последнее лето живёт. Вотчто, я пойду прямо сейчас, больше оружия вроде бы нет в доме. Это спрячь, куда следует. Вернусь к ужину, может быть с кем-то ещё, так что приготовь что-то более приличествующее месту и времени, женщина!

Сабина перестала помешивать варево, упёрлась грязными руками в свои широкие бока, и смерила его своими жгучими и злыми, как угольки глазами.

– Не тебе меня учить, старый, что надо делать, а чего делать не следует. Идёшь – иди, а советы мне ненужны от такого дурня, что не может починить свои сапоги!

Оставив последнее слово за собой, чтобы при случае указать наглой бабе на её законное место, Методио гордо вышел на улицу. И тут же сник. Жара стала за прошедшие полчаса ещё более непереносимой. И пёс, и птицы, и люди, все куда-то попрятались от палящих лучей светила. А ему ещё идти в Сан-Кристобаль, искать отца Мигеля, а потом тащиться в город, к дону Ортису, если священник решит, что вмешательство медицины пойдёт на пользу последнему аристократу из рода дель Васко-и-Дингадо. Он натянул обтрёпанную широкополую шляпу на седую голову, надел истоптанные высокие кавалерийские сапоги, что стояли возле гамака, поправил пояс с широким охотничьим тесаком и спустился на пыльный двор, прямо под солнечные лучи. Пройдя немного, он остановился, и повернул к высокой конюшне, где хранил кое-что из своих вещей. Внутри опять же никого не было, парни чистили стойла рабочих лошадей с другой стороны, а эта часть постройки всегда использовалась для хозяйских дорогих скакунов. После смерти Элеганс больше никто не оставлял здесь своего любимца, даже редкие теперь гости оставляли своих коней на улице, у привязи под навесом. Да и раньше редко, кто оставался в гасиенде больше, чем на день, а теперь такого года три не было. Внутри было сухо, чисто, никакого обычного лошадиного запаха, характерного для любого стойла, не было тут и мышей, следовательно, и кошки не обитали в старой постройке, с их отвратительными запахами. Даже куры сюда не заходили, поскольку для них не было никакой поживы на каменном полу. Солома уже не покрывала каменную кладку, оставшуюся от предшествовавшего здания, времён до колонизации этого края. Методио прошёл к стойлу, где раньше стоял пони донны Изабеллы, же давно издохший, и отодвинул пустую кормушку. Деревянная колода скрывала небольшую нишу в полу, прикрытую обломком черепицы. Вакеро достал нож и осторожно приподнял обломок. Щелчок! Из образовавшегося отверстия торчало шило, своего рода защитный механизм его тайника. Он смело убрал «крышку» и поглядел внутрь тайника. Две кожаные сумки, обмотанные поясами с местным орнаментом, кисет, крепко замотанный в тонкую рваную тряпицу, амулет, с которым он ходил на охоту, заговорённый старым шаманом Итчекаса, что давно уже помер от водянки. Две пачки патронов на 45, ещё не распечатанные, по двадцать штук в каждой. Бычий пузырь, в котором лежали мелкие монеты, старые медные песо и новенькие стальные сантимы, недавно начавшие выпускаться. В пузыре лежали ещё серебряные десять монет, по реалу каждая. Под всем этим богатством лежала плотная парусина, которая прикрывала большой чёрный шестизарядный револьвер, армейский, один из тех, что носят кавалеристы из стражи генерал-капитана. Произведён гуэро всего три года назад, если клеймо не врёт. Он осторожно взял оружие и осмотрел, хотя никто не мог прикасаться к револьверу, не покалечившись о хитроумную ловушку.

– Вот ведь как вышло, сеньор сержант. Вы давно уже мертвы, а я жив и пользуюсь вашим оружием. – Методио пробормотал вслух и сам испугался своего голоса. Прислушавшись, он убедился, что никто его не подслушивает. Тогда он сунул револьвер себе в подсумок, кинул туда одну пачку патронов. Затем подумал, и достал два реала и десять песо, из копилки-пузыря. Аккуратно уложив всё обратно, он осторожно взвёл механизм защиты и прикрыл черепицей свой тайник. Затем поставил на место старую кормушку и притопал редкий песок, что заносил сюда ветер через всегда открытые ворота. Отряхнувшись, Методио вышел из старой конюшни.

На дворе не было ни одной живой твари, ни одного человека, и после прохлады конюшни, которую из-за толстых каменных стен не прогревало солнце, старому вакеро казалось, что его облили раскалённым маслом. Хоть он и привык к солнцу, и всю жизнь прожил тут, но этот день был особенно жарким. А ведь это ещё не конец лета, если не придут тучи, в такой жаре за неделю погибнут все те жалкие всходы, что едва вылезли из земли после засушливой весны.

– Эй, старик, куда отправился? Или Сабина опять что-то купить отправляет нашего патриарха?!

Весёлый голос заставил его вздрогнуть, одноглазый Мигель, выполнявший не совсем чётко определённый круг обязанностей. Он был что-то вроде управляющего на ближних земельных участках, но иногда выполнял и функции секретаря при доне Хуане. Мигель появился, словно демон из-под земли, разве что грома и серного запаха не было. Несмотря на жару, он был одет как всегда в свой облегающий чёрный костюм, как у настоящего дворянина, и светлые кожаные сапоги, из шкуры горного козла. Голову венчала лихая шляпа, вроде той, что носят офицеры-кавалеристы, только без кокарды. Тонкие усики, холёная физиономия и единственный, но быстрый глаз, замечающий всё, что его и не касалось, отчего-то всегда были противны старому Методио. В правой руке управляющий, всегда в кожаных перчатках, держал тонкий хлыст, а в левой, мешок с какими-то неприятно пахнущими склянками. Так что некоторое сходство с жителем подземного мира у него было, что дало повод Методио ненавидеть управляющего ещё сильнее, хотя его отвращение и так было абсолютным. Но показать он его не мог, потому попытался состроить улыбку, и как можно вежливее промолвил, приподняв шляпу.