Плутовка - Камилла Мортон

Бобби не вернулся, как тысячи других молодых людей. Печальная весть застала Вирджинию в Америке, и она тут же вернулась в Иденторп, к семье. Родители, раздавленные горем, не находили в себе сил говорить о сыне.

Салли в смущении застыла в дверном проеме.

— Ах, Вирджиния, прости! Брякнула, не подумав. Впрочем, как обычно. Удивляюсь, как ты еще меня терпишь, честное слово.

Вирджиния решительно захлопнула крышку чемодана и бодро улыбнулась.

— Зачем ты извиняешься? Я вовсе не против вспомнить о Бобби, ведь он был моим братом. Дома никто не говорит о нем, а напрасно. Как будто его не существовало… — Она подошла к Салли и порывисто обняла ее. — А терплю я тебя потому, что ты моя лучшая подруга. Что бы я без тебя делала?

Немного успокоенная, Салли улыбнулась и поспешила на кухню, откуда доносился запах подгоревших тостов.

— Кстати, ты успеешь к Эскоту? Осталось две недели. Надеюсь, ты поможешь мне выбрать победителей? Ведь я в этом ничего не смыслю.

— Я тоже, но, разумеется, вернусь. Не могу же я пропустить пик сезона.

Она обожала скачки в Эскоте и с нетерпением ждала их.

2

Вирджиния была права, когда говорила Салли, что мать постарается устроить в Иденторпе множество светских приемов. О том, чтобы провести несколько спокойных дней в кругу семьи, можно было забыть. Ее мать, высокая, благообразная дама, в своих представлениях о том, что хорошо, а что плохо, неукоснительно следовала врожденному инстинкту представительницы высшего общества.

Война коснулась и ее, как каждого в Англии. Погиб сын Бобби, погиб зять, оставив дочь Мэдлин с двумя малолетними детьми. Для последней это было тяжелым ударом. Чувство защищенности, существовавшее до войны, исчезло, вместе с ним канули в Лету великосветские балы и роскошные приемы. Мать Вирджинии решила, что сохранить частицу прошлой жизни можно, лишь строго следуя старым добрым традициям.

Поездки в Лондон прекратились. Вирджинии это казалось странным, ведь до войны, когда отец предавался своему любимому занятию, охоте, мама подолгу жила в Белгрейвии, порой с дочерьми. Они не пропускали ни одного бала, ходили по магазинам, посещали театральные премьеры. Теперь дом опустел, и они решили его продать. Казалось, для матери мир за пределами Иденторпа перестал существовать.

Круг ее знакомых в Иденторпе постоянно расширялся, она без устали предавалась развлечениям, устаивая бесконечные коктейли и приемы, отличавшиеся королевским размахом и безупречным вкусом. Велись оживленные разговоры, подавали прекрасную еду и лучшие вина.

Иногда после обеда гости играли на бильярде или в бридж, а летом все высыпали на зеленые, мягкие, как бархат, газоны, окружавшие дом.

Вирджиния любила Иденторп. За домом тянулись поля и вересковые пустоши. Это было их родовое поместье, и каждое поколение вносило в него что-то свое. Расходы на содержание огромного дома были непомерны даже для лорда Вудсворта, получавшего приличную прибыль от своих фабрик и угольных шахт.

Дни проходили в безмятежной праздности. Вирджиния судачила с гостями, которых ее мать приглашала на обед или пикник, играла в теннис, плавала в реке с Лесли или сидела на берегу, наблюдая, как Саймон ловит рыбу.

Ее брат Саймон был старшим в семье лорда Вудсворта и уже начинал постигать азы семейного бизнеса, ведь именно он должен был унаследовать поместье вместе с обширными землями. Саймон приезжал на уикэнд из Лидса, а овдовевшая Мэдлин с детьми — из своего дома в Наресборо.

Как хорошо было снова собраться вместе, ощутить себя одной семьей, но именно в такие моменты особенно болезненно чувствовалось отсутствие Бобби. Всякий раз, упоминая его, Вирджиния испытывала неловкость: о погибшем предпочитали не говорить.

На лицо матери набегала тень, она отворачивалась, тщательно скрывая боль утраты. Вирджиния расстраивалась, она была уверена, что всем было бы лучше, если бы они вместе вспомнили Бобби.

Вопрос о будущем Вирджинии встал однажды вечером, когда семья собралась за столом. Саймон уже уехал в Лидс, Мэдлин с детьми — к себе в Наресборо. Вирджиния потчевала Лесли рассказами о жизни в Лондоне, о том, под какую музыку танцуют, какие фасоны платьев в моде.

Сестра горела желанием узнать как можно больше о последних новинках лондонской моды; она шумно восторгалась нарядами Вирджинии: костюмами от Шанель, которые только начинали носить, облегающими крепдешиновыми юбками — все это было так непохоже на тяжелые, неуклюжие юбки и жакеты, которые заказывала портному их мать.

Лесли с распахнутыми глазами внимала каждому слову, а мать бросала на дочерей осуждающие взгляды. Все эти разговоры о независимости и свободе вызывали в ней раздражение и страх. Вирджиния вздохнула. Она прекрасно понимала, почему мать не хочет отказаться от старого порядка вещей, хотя ей и хотелось бы, чтобы та постаралась принять появившиеся после войны новые веяния.

— Времена изменились, мама, — деликатно заметила она. — Все не так, как было прежде.

— А я все-таки считаю, что молодые люди должны быть более дисциплинированны. Девушки стали ужасно легкомысленными. Вирджиния, что ты собираешься делать теперь, после окончания курсов?

— Получить работу, разумеется. Ради этого я и училась.

В глазах матери промелькнуло смятение.

— Ты же знаешь, что я против!.. Я так хотела представить тебя ко двору, как твоих сестер. Ты всегда была милой, общительной девочкой. Я надеялась, что ты выйдешь замуж, заведешь детей.

— Прости, мамочка, должна тебя разочаровать.

Вирджиния украдкой бросила взгляд на Лесли. Сестра сосредоточенно ела, всем своим видом показывая, что не имеет ни малейшего желания вступать в спор.

— Я уже не та милая, беззаботная девчушка, какой была раньше, — продолжала Вирджиния, — которую волновало то же, что и ее сестер: свет, танцы, приемы, красивый и богатый муж, который умчит тебя в свой заоблачный замок. Той девочки больше нет, она исчезла где-то по пути к взрослению. — В голосе ее послышались горькие нотки; она вспомнила Бобби, чью жизнь оборвала немецкая пуля. — Перед войной я была слишком мала, чтобы быть представленной ко двору. Никто не предполагал, что война так затянется. А теперь… теперь все изменилось. Я уже не хочу того, о чем мечтала раньше.

Лорд Вудсворт — человек терпимый, обычно позволявший жене поступать по ее собственному разумению и требовавший от детей лишь соблюдения внешних приличий — почувствовал, что надвигается гроза. Впрочем, так случалось всегда, когда Вирджиния приезжала домой и заходил разговор о ее будущем.