Собрание сочинений в 3 томах. Том 3 - Валентин Овечкин

Полагаю, что т. Агапов не скажет, что Горький был против мероприятий советской власти.

Ну и вывод какой из этого? Что же дальше? Теперь уже, пожалуй, нам поздно разорять этот построенный «Городок писателей», но надо создать такую атмосферу в литературной среде, чтобы он, этот городок, хоть не разрастался, чтобы хоть в будущем не устремлялись в него так поспешно удачливые писатели из молодых, авторы одной более или менее хорошей книги, чтобы хоть впредь не губили мы там таланты.

Теперь о Померанцеве. Я считаю статью Померанцева неумной, путаной, эмпирической, ненаучной. Но неужели нужно обязательно откликаться на все в таком роде появляющееся в печати? Есть пословица: «На каждый чох не наздравствуешься». Я был бы круглым идиотом и Иваном, родства не помнящим, если бы противопоставлял себя великой советской литературе, не признавал в ней никого, кроме себя, и потерял бы хоть в малой мере правильное ощущение того очень скромного места, которое занимают в ней мои очерки, рассказы. Но если завтра еще кто-нибудь выдумает, что я вообще во всей мировой литературе ничего не признаю, кроме, скажем, «Трех мушкетеров», — и на это я тоже должен буду отвечать?! Да просто времени на это, товарищи, не хватит.

А в общем, я считаю такой прием — связывание меня одной веревочкой, гнилой веревочкой с авторами всяких путаных и вредных статей — считаю такой прием в литературных спорах демагогическим.

Несколько слов о так называемой «групповщине». На съезде уже раздавались голоса о групповщине в связи с острокритическими выступлениями. Видимо, некоторые товарищи здесь, в аппаратной жизни, настолько отвыкли от простых человеческих побуждений, что даже не представляют себе, что резкое критическое выступление может быть просто ради литературы, от любви к литературе, во имя большой, очень хорошей литературы. За резкими спорами они сразу видят проявление чего-то личного, будто кто-то кого-то подсиживает, выживает, претендует на чье-то кресло. Вот и на меня тут появились в стенной газете стишки, смысл которых в том, будто я хочу товарищей услать из Москвы в деревню, а сам собираюсь занять какую-то должность в Союзе, чтобы писать здесь «будни одной столицы».

Чепуха! Не стоило бы на это обращать внимание, но приходится все же ответить.

Поверьте мне, товарищи, всю жизнь отбиваюсь и отбрыкиваюсь от всяких должностей. И сейчас ни на какую должность, самую удобную и спокойную, в Союзе не претендую. Хотя бы лишь раз в месяц появляться в Союзе на каком-то заседании и за это получать зарплату — все равно не пойду и на такую должность.

От должности я забронирован тем, что живу не в Москве, и это мое спасение. Я занял оборону не где-нибудь, а в Курске, в историческом месте, на Курской дуге, и никакими силами меня оттуда не сдвинуть.

Это я говорю лично о себе. Но полагаю, что вообще нет у нас на съезде группировок, ставящих себе целью свершение какого-то дворцового переворота. Считаю необходимым это сказать, чтобы не разгорались у нас здесь мелкие страсти и в ненужном направлении.

Вот мои справки.

1954

Читателям газеты «Советский боец»[1]

Дорогие читатели!

Редакция сообщила мне, что мои очерки и рассказы о колхозной деревне Вами читаются с интересом и вызывают в Вашей среде живые отклики. Это большая радость для автора — узнать, что вещи, написанные им, доходят до народа, волнуют мысли и чувства наших советских людей. Большое спасибо за теплые письма.

Меня спрашивают: как я работаю над своими произведениями и каковы мои планы на будущее.

Пишу и печатаюсь я давно, уже лет двадцать, но написал не очень много. Работаю я медленно, прежде чем сесть за стол, долго вынашиваю тему. Самая большая из написанных мною вещей — повесть «С фронтовым приветом». Писал и пьесы. Одна из них, «Настя Колосова», ставилась в Ярославском театре и в Москве, в Малом. Сейчас временно от драматургии отошел.

Колхозную тему я выбрал не случайно, не потому, что она сейчас «в моде». С колхозами я связал всю свою жизнь. Сам был организатором и председателем одной из первых сельскохозяйственных коммун на Дону и работал в ней 6 лет — еще до сплошной коллективизации. Затем был на партийной работе на Кубани, в станицах, и, когда уже стал литератором, я старался и стараюсь писать так, чтобы мои рассказы и очерки помогли и практически в какой-то мере делу укрепления колхозов.

До войны я жил больше на Кубани, а демобилизовавшись, прожил несколько лет в Киеве, затем в Таганроге, а в 1948 году переехал в Курскую область — захотелось ближе познакомиться со средней полосой России. Здесь я в 1952 году начал писать цикл очерков «Районные будни». «На переднем крае» и «В том же районе» — это продолжение «Районных будней». Сейчас пишу новые главы, уже о деревне после сентябрьского и февральско-мартовского Пленумов ЦК. Сдам их в печать месяца через два… Таковы мои планы на ближайшее будущее…

1954

Колхозная жизнь и литература[2]

За последнее время мы так часто говорим о литературе на деревенские темы, так часто упоминаются в литературных обзорах авторы произведений о деревне, такое исключительное внимание оказывается в редакциях и издательствах повестям, рассказам, очеркам на колхозно-совхозные темы, что невольно кое у кого может возникнуть опасение: а не превратится ли в скором времени вся наша литература в деревенскую, крестьянскую? Не изгоним ли мы таким путем из нашей литературы другие важные и нужные темы? В общем, не угрожают ли нашей литературе однобокость и «перегибы» в сторону деревни?

Опасение это может возникнуть лишь при первом и поверхностном взгляде на дела в литературе. При более же пристальном рассмотрении станет ясным, что до перегибов здесь еще далеко. Можно еще смело «гнуть» и «гнуть». Разговоров вокруг деревенской темы действительно много, но написано хороших книг о деревне пока еще очень мало. Непростительно мало — исходя из требований жизни и наших сил и возможностей.

Если присмотреться к статьям о колхозной литературе, то разговор в последнее время идет вокруг нескольких имен, пяти-шести имен. Мало, очень мало! Может быть, есть еще не замеченные пока критиками интересные авторы книг о колхозной деревне? Есть, конечно (это у нас водится, что критика долго не замечает новых явлений в литературе). Ну, пусть еще двадцать — тридцать таких неизвестных пока широко имен. Все равно мало в пропорции к трем с половиной тысячам членов Союза писателей.

Нет, «крестьянофильство» нашей литературе пока не угрожает. Угрожает обратное: уход от деревенских тем, пренебрежение важнейшими вопросами и конфликтами нашей сегодняшней жизни, делами нашего колхозного строительства.

Происходит странное и непонятное явление. Из старых русских писателей кто не писал о деревне? С трудом даже назовешь таких. Горожанин Достоевский не писал? Есть и у него «Село Степанчиково и его обитатели», правда, вещь не очень деревенская по содержанию. Куприн? Немного писал о деревне. Горький? Есть у Горького крестьяне во многих произведениях. Толстой, Тургенев, Некрасов, Чехов, Бунин, Успенский, Короленко — все писали о деревне. В украинской литературе писали о деревне Тарас Шевченко, Иван Франко, Коцюбинский, Марко Вовчок, Панас Мирный, Нечуй-Левицкий и другие. Писали, когда деревня была в нищете и во мраке, в безысходном тупике. Нынче же, в наше советское время, когда деревенская тема стала во много раз интереснее для вдумчивого писателя, когда именно в деревне особенно ярко выступает величие наших социалистических преобразований и именно там же, в деревне, главный узел труднейших и сложнейших вопросов нашего строительства, меньше стало охотников среди литераторов заниматься деревней. Как будто навсегда уже отпали, сняты жизнью все «крестьянские вопросы»! Из наших современных больших писателей можно без запинки перечислить тех, которые ни строчки не написали о советской, колхозной деревне. Таких гораздо больше, чем пишущих о ней.

Некоторые старые мастера нашей литературы, не проявляющие интереса к деревне, оправдываются тем, что они не знают сельского хозяйства.

Но в жизни-то происходит иное. Проявляют большой интерес к колхозным делам, едут в деревню (и не в творческие командировки, не для сбора литературного материала, а на постоянную работу) люди самых разных профессий, среди них и закоренелые горожане; если не знают сельского хозяйства, то стараются его изучить, и побыстрее; едут по зову партии, в силу своего гражданского долга, с ответственнейшими поручениями в короткий срок поднять колхозы. Я знаю немало директоров МТС и новых председателей колхозов, которые еще год тому назад были так же близки к сельскому хозяйству, к агрономии и зоотехнике, как, скажем, Валентин Катаев или Сергей Михалков. Знаю одного директора МТС, который искал в справочниках «яловую породу» коров и говорил «зябликовая пахота». Это — год назад. А сейчас поговорите с ними! Сейчас они уже «профессора» по сельскому хозяйству. Было бы желание его изучить!