Дракула. Повести о вампирах (сборник) - Стокер Брэм

До СПИДа был сифилис, еще раньше – наследственные заболевания и гомосексуализм, каравшийся смертной казнью (в Англии – до середины XIX века), и семейные распри, и взаимное непонимание между поколениями, между мужчинами и женщинами, между влюбленными и теми, кто смотрит на их отношения со стороны, между чужими людьми, которым через брак предстоит породниться.

В отношениях между полами и в браке напряжение свой-чужой вибрирует с такой же силой, как в легенде о вампире. Почувствовав это, еще только зарождавшаяся вампирская литература уже в XVIII веке окрасила сюжет эротикой, отнюдь не присущей провинциальному сербскому «вудкодлаку». «Мертвые скачут быстро», когда погибший жених увозит свою невесту в балладе Бюргера; у Гете «коринфская невеста» с того света является на кровавую свадьбу к жениху. Гете угадал оба мотива – нереализованного полового влечения и стыка двух религий. Семья девушки приняла христианство, жених, который ей предназначался с детства, остается язычником.

Страх перед чужой верой и тяга к ней, страх и тяга, вызываемые тайнами пола, соединились, породив классическую вампирскую повесть. Переход от поэзии к прозе осуществился как раз в тот момент, когда понадобилось говорить о запретных темах, и вампирский сюжет дал им выход. В XVIII веке еще можно было писать о «погубителях» невинных девушек, но цензура становится все более ханжеской, и лорду Рутвену губить девушек приходится в самом буквальном смысле. Первой жертвой становится греческая красавица, приглянувшаяся его наивному спутнику Обри, – в более реалистичный век циничный старший приятель попросту соблазнил бы Ианту, но вампир ее «выпивает». Затем наступает черед сестры Обри, и зловещий лорд Рутвен берет ее в жены, проходит даже через свадебный обряд (позднейшие вампиры будут хотя бы страшиться церкви, но этот настолько обыден, ему жениться – что поужинать) – лишь затем, чтоб к полуночи новобрачная «утолила жажду Вампира». Юноше, который пытается его разоблачить, Рутвен цинично намекает, что сестра будет обесчещена, «женщины слишком слабы».

Физиологического ужаса, противоестественности кровопийства никто как бы и не замечает, «задумчивый Вампир» (о чем он, собственно говоря, задумался?) наравне с мрачным бродягой Мельмотом тревожит сон пушкинской Татьяны. «Погибну, – Таня говорит, – но гибель от него любезна». Девицы в вампирской литературе сами напрашиваются на гибель – дальше будет хлеще, у Ле Фаню появятся уже откровенно лесбийские мотивы, викторианские комплексы проступают у бесхитростного Стокера. Запретная любовь, погибельная любовь, девица, пассивно замершая перед гибелью и с наслаждением ее ждущая. И он (или она!) весь такой роковой, берущий ее целиком, с душой и кровью. Удивительная идея Стокера (весьма пригодившаяся современной, по правилам компьютерной игры живущей литературе): вампир приходит только по приглашению. Приходит ночью, в спальню, к чужой невесте или женщине, спящей рядом с мужем. Жертва таким образом оказывается виновата хотя бы мыслью (она о нем думала!), хотя бы промелькнувшей тенью измены. Мейнстрим вампирской литературы XIX века (и только ли вампирской?) – попытки мужского подсознания описать темное подсознание Женщины. Пресловутое подсознание, Женщина с большой буквы, пострашнее прочих монстров, порожденных научным веком.

«Эротические» и даже «порнографические», «подцензурные» темы вампирской литературы побудили говорить о другом недуге, зашифрованном как «укус вампира» – напрашивается сопоставление с сифилисом, болезнью, передающейся, как и вампиризм, через обмен телесных жидкостей и превращающей жертву в разносчика недуга. Особенно упорно эту мысль применяли к «Дракуле», и, как обычно бывает с вампирскими историями, путая автора и сюжет, ставили мрачный диагноз и самому Брэму Стокеру. Мол, жена его была холодна, после рождения единственного ребенка и вовсе положила конец супружеским отношениям, пришлось искать утешения на стороне – отсюда печальные последствия. Похоть трех подруг Дракулы, кокетство, с каким они просят Дракулу выдать им гостя – «или ты нас совсем не любишь?» – обольстительность этих гарпий, при виде которых мужчина оказывается не в силах убить их и истребить заразу, в особенности же мотив «нечистоты» Мины (которую вампир не только укусил, но и заставил в свой черед пить его кровь, куда уж интимнее), выжженное у нее на лбу клеймо и сознание, что она теперь не может обнять мужа, она ему отныне «худший враг» – бесспорно, все это наводит на мысли о том, чем половая распущенность (или холодность) одного из партнеров грозила обоим.

Стоило изгнать Дракулу в чужую страну, сделать его безусловно – даже физиологически и психологически – «другим», как худшим врагом человеку становится он сам и его близкие.

Что-то в этом роде намечается уже у Полидори – оба раза погибают девушки, близкие Обри. Если гречанка могла подвернуться под руку случайно, то мисс Обри обречена исключительно потому, что она – сестра своего брата. Поскольку в отличие от Кармиллы лорд Рутвен не испытывает личной симпатии к жертвам, нет и рационального объяснения тому упорству, с каким он, ставя на карту свою репутацию, рискуя разоблачением, старается завладеть этой и только этой девушкой. Разве его жажду не могла удовлетворить первая попавшаяся девица в темном переулке? Складывается впечатление, что Рутвен хочет (или может) губить только тех, кто близок его молодому товарищу, – возлюбленную Обри, сестру Обри.

Идея «посредника», через которого вампир добирается до своих жертв, присутствует и в «Дракуле», хотя не сформулирована с такой четкостью, как некоторые другие правила игры. Через жениха Мины, которого ему удалось заманить в свои владения, Дракула выходит на Мину, на Люси – подругу Мины – и на поклонников Люси. Хотя в этой цепочке Мина вроде бы ближе к Дракуле, первой погибает Люси, после величайшего в девичьей жизни торжества – три предложения руки и сердца в один день, и в том числе – от него. Мина подвергается атаке после того, как выходит замуж. «Близкие вам женщины уже принадлежат мне», – торжествует Дракула. Мужчины оказались виновны в том, что не уберегли своих женщин, женщины – в том, что подпустили к себе вампира.

В фольклоре по-разному определяется посмертная судьба укушенных – быть ли им тоже вампирами или нет. В классической английской повести жертва остается жертвой, бедные невинные девушки просто умирают, и на том конец. Перехода на сторону вампира – вольного или невольного – не происходит. Брэм Стокер впервые в классической повести ввел мотив вампирской инициации, разработал, как это у него в обычае, правила и стадии превращения в вампира, а также средства борьбы с этой напастью. Процесс доведен до логического завершения: существует риск не только приманить вампира или послужить ему проводником, навлечь гибель на своих близких, но и превратиться в вампира самому. Чем дальше «ссылают» вампира, тем ближе он подступает, и когда в дальнем замке умрет дракон, не окажешься ли этим драконом ты?

До конца XIX века оставалось три года – столько же, кстати, до открытия групп крови и правильного метода переливания. Люси несовместимая кровь четырех доноров убила бы на месте. В чем-то этот век разобрался, в чем-то трагически напутал, от чего-то пытался нас предостеречь. Какую же весть посылала «классическая повесть о вампирах» наступавшему столетию? На что предлагала надеяться? Или – нет надежды?

Панацеи нет, а вот надежда все-таки была, и у Ле Фаню с Брэмом Стокером она гораздо внятнее, чем у Полидори. Они понимали, с чем имеют дело, и, в отличие от бедного Полидори, брали на себя ответственность за свое творение. И это – ответственность, верность долгу, себе и друзьям – первый якорь, на котором держится утлый ковчег. Всего же якорей – Ван Хелсинг нас одобрит – три. И два оставшихся, думается, – ремесло и смех.

Уважением к ремеслу, к делу человеческих рук, к профессиональной работе пронизан весь текст «Дракулы». Может быть, еще и поэтому здесь не упомянут фотоаппарат – приватное развлечение. Но фонограф, искусство стенографии, печатная машинка – подспорья писательского мастерства! Мину все пятеро участников «квеста» так уважают за умение стенографировать, перепечатывать «материалы» и справляться о расписании поездов, так горячо изъявляют ей свою преданность каждый раз, когда эти ее знания пригождаются, что поневоле решишь: хеппи-энд достался ей в награду за прилежание (она еще и бывшая учительница), а праздную и богатую Люси, при всей любви к ней, спасали хоть и усердно, но не так тщательно и умело.