Романтик - Максим Горький

"Чудесно!" - думал Вараксин, крепко потирая руки.

Ему рисовалась простая, милая жизнь с маленькой, умной и сердечной женой, которая всё понимает, может ответить на все вопросы. Вокруг неё всё свои люди, товарищи, и она - своя, кровный свой человек.

- Хорош-шо!

Потом - ссылка, это уж наверное будет, ссылка! Где-то далеко, в маленькой деревеньке, занесённой снегом до крыш, заплутавшейся в тёмных и высоких, до неба, лесах, он сидит вдвоём с нею - учится. По стенам, на полках, толстые, солидные книги - в них сказано обо всём, и оба они переходят мысленно от одной к другой по светлым путям человеческой мысли. За окном оледенела тишина, белый снег одел землю пуховой шубой, и земля покрыта низким куполом северного неба - в комнате тепло, чисто, уютно, играет огонь в печи ярко-жёлтыми, жгучими языками, тихо прыгают по стенам тени, и в маленькой кроватке у одной из них - ещё один славный человечек, рождённый для борьбы за соединение всех людей мира в одну семью друзей, работников, творцов. В зимнем небе холодной страны играют красные закаты, напоминая о давних временах, когда родились первые детские мысли людей, когда возникла к жизни объединяющая всё человечество непобедимая идея торжества света.

Фома Вараксин не любил ждать долго: в воскресенье он надел свой лучший пиджак, у которого одна пола вытянулась отчего-то длиннее другой, а воротник всегда влезал на затылок, надел рубаху с накрахмаленной грудью и обшлагами, с которых надо было остричь махры, привязал синий, с красными горошинами, галстук, приподнял плечи как мог выше и - пошёл к Лизе.

Ясный зимний день весь блестел в уборах инея, в бархатном одеянии снега, укрепляя в груди Фомы радостное решение, подсказывая ему яркие, чистые слова. Белые мохнатые проволоки телеграфа вытянулись на воздухе так красиво, прямо к той улице, где жила девушка, которую Фома не однажды уже и без тени сомнения мысленно называл своей невестой и женой. Хороший был день, радостный, полный света, полный блеском серебряных искр.

- Ах, - это вы? - сказала Лиза, открыв ему двери своей комнаты.

- Пришли или уходите? - спросил Фома, улыбаясь и крепко стиснув её руку.

- Ухожу, - сказала она, сморщившись, и подула на пальцы, махая ими перед лицом. На голове у неё была надета котиковая шапочка, на левой руке перчатка.

- Ну, я долго не задержу вас! - пообещал Фома, усаживаясь на стул в пальто и хлопая шапкой по колену.

- Что это вы сияющий какой? - спросила Лиза, скользя голубыми глазами по его фигуре.

Он ответил не сразу, любовно и пристально осматривая её, маленькую, круглую и румяную, точно яблоко.

"Куколка!" - мелькнуло у него в голове.

Она ходила по комнате от двери к окну, постукивая о пол каблуками: взглянет в окно, потом на гостя, брови её вздрогнут, и она, покачиваясь, тихонько двигается к двери. Ему показалось, что сегодня лицо у неё более строго и озабоченно, чем всегда.

"Может быть, чувствует?" - подумал он.

- Сейчас я вам объясню, почему я сияющий, - сказал Фома вслух и предложил ей:

- Садитесь, пожалуйста!

Она повела плечами и неохотно или нерешительно села против него.

- Ну-с?

Фома наклонился к ней, протянул руку с жёлтыми ногтями, окрашенными политурой, и заговорил тихим голосом, мягко и ласково:

- Знаете, товарищ Лиза, я хочу сказать вам одно слово! - Он привстал, взмахнул рукой, указывая вперёд, и внушительно воскликнул: - До полного!

- Что такое? - спросила Лиза, улыбаясь.

- Я объясню: идёт пароход по реке тихо - тихим ходом, не зная фарватера, но вот дело выясняется. "Средний ход!" - кричит капитан в машину, а дальше, когда нет сомнений, что путь хорош, капитан командует: "До полного!"

Лиза недоуменно раскрыла глаза и молчала, покусывая губы мелкими белыми зубами.

- Не поняли? - спросил Фома, подвигаясь к ней.

- Н-нет! Кто это - капитан?

- Капитан? Вы! И я - мы оба капитаны своей жизни - вы и я! Нам принадлежит право командовать судьбой - так?

- Ну да, но - в чём же дело? - воскликнула девушка, смеясь.

Фома протянул к ней руки и повторил сорвавшимся голосом:

- До полного, товарищ! Вы знаете нас, меня и всех, - идите к нам, с нами до полного единения!

Лиза встала, ему показалось, что по лицу её прошла тень и стёрла румянец со щёк, погасила ясный блеск глаз.

- Не понимаю! - приподняв плечи, говорила она. - Это же само собою разумеется, - конечно, я с вами... если уж... Почему вы говорите это? В чём дело?

Фома схватил её руки жёсткими ладонями и, потрясая их, почти кричал:

- Само собой разумеется! Чудесно, товарищ! Я так и знал... Конечно, вы - вы пойдёте!

- Куда? - тревожно спросила она, выдёргивая свои пальцы. - Вы не кричите, я же не одна живу... Куда идти?

Её голос звучал сердито и немного возмущённо, - Фома услыхал это и торопливо объяснил:

- Замуж за меня, я предлагаю! До полного уж! Знаете, что это будет, наша жизнь, товарищ? Какой будет праздник...

Стоя перед нею, чертя и рассекая воздух руками, он стал рисовать давно одуманные картины совместной жизни, работы, картины жизни в ссылке, говорил и всё понижал голос, ибо ему казалось, что Лиза словно тает, становится тоньше, ниже и отодвигается от него.

- Господи, какая глупость! - услыхал он подавленный, обиженный возглас. - Какая пошлость!

Фоме показалось, что кто-то незаметно подскочил к нему и закрыл ему рот так крепко, что в груди сразу остановилось сердце и стало невозможно дышать.

- Как вам не стыдно, Фома! - слышал он возмущённый, тихий голос. - Это же - ужасно, слушайте! Это - глупо, - неужели вы не понимаете? Ой, как нехорошо, как нехорошо!

Ему казалось, что девушка уходит в стену, прячется в портретах - и лицо её становится такое же серое, мёртвое, как на фотографиях, около её головы и над нею. Она дёргала себя за косу одною рукою, а другой отталкивала воздух перед собой и, всё сокращаясь, говорила тихо, но резко:

- Неужели не стыдно вам видеть во мне только женщину?

Фома забормотал, разводя руками:

- Почему же? Я - не женщину, а вообще... как люди, мы с вами...

- Какое же это товарищество? - спрашивала она. - Как же я теперь должна буду смотреть на вас? За что вы меня оскорбили, за что?

Фома не помнил, как он ушёл из маленькой комнаты со множеством фотографий на стенах, и не помнил, как он простился с Лизой, каковы были её последние слова, - она окончательно слилась, растаяла в серых пятнах, среди суровых учительских лиц, стала подобной им и такой же, как они, внушающей холодное, строгое почтение.

Он ходил по улицам, ничего не видя, кроме каких-то туманных кружков перед глазами, натягивал шапку на голову и думал сосредоточенно, упрямо и тоскливо:

"Почему - глупости? И стыдно - почему? Пошлость? Женщина? Что ж такое женщина? Разве это важно, это? Если когда две души в одной идее, - что ж такое, что женщина?"

И снова туго натягивал шапку на уши: голова его зябла, точно набитая льдом, и это ощущение холода было так остро, что сердце от него ныло, словно после угара.

Хоронили солдата, четверо бравых ребят в мундирах, мерно и широко шагая, несли гроб, и он хорошо, правильно так, покачивался на холодном воздухе. Впереди шёл барабанщик, ловко стукал палочками по холодной коже и рассыпал в воздухе дробную внушительную трель. Сзади шагал целый взвод с ружьями на плечах, головы солдат были повязаны чёрными наушниками, и все они, казалось, ранены глубокими ранами.

А сбоку гроба бежала, поджав хвост, маленькая серая собачка, и когда барабанщик переставал бить похоронную дробь, она подскакивала к нему, а когда палочки его снова трещали - собака, отпрыгнув в сторону, робко и печально взвизгивала.

Фома Вараксин с большим усилием снял шапку, прислонился спиной к забору, смотрел на странных солдат, вздрагивал от холода, наполнявшего грудь, и думал, словно спрашивая кого-то:

"Почему - стыдно?"

1910 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые напечатано в газете "Утро России", 1910, номер 126 от 18 апреля, и одновременно в "Новом журнале для всех", 1910, номер 18, апрель, под заглавием "До полного!" В этом же году рассказ был напечатан за границей в издательстве И.П.Ладыжникова под заглавием "Романтик", с подзаголовком ".Рассказ".

М.Горький писал В.А.Десницкому, что "Романтик" является одним из набросков к повести "Сын" (см. примечания к повести "Лето" в томе 8 настоящего издания).

Рассказ включался во все собрания сочинений.

Печатается по тексту, подготовленному М.Горьким для собрания сочинений в издании "Жизнь и знание", Петроград 1915.