Жизнь и смерть Кашмара Маштагаллы - Натиг Расулзаде

После операции, придя в себя после анестезии и обнаружив себя в большой реанимационной палате, оба синхронно — и Кашмар и Наргиз, его жена и донор в одном лице — проблевались (следствие анестезии) и молча уставились друг на друга, пытаясь улыбнуться, чтобы подбодрить друг друга.

— Как? — еле слышно произнесла она.

— Слабо, — так же тихо ответил он.

— Я тоже…

— Нара, — тихо позвал он.

— Что?

Он помолчал, вспоминая, зачем окликнул.

— Так… — сказал он. — Забыл…

Но силы постепенно возвращались, на следующее утро обоих перевели из реанимационного отделения в палату, с каждым днем организм и у него, и у нее активно восстанавливался, хирург и палатный врач были довольны, через неделю разрешили больным вставать и ходить по палате, а через две недели уже выписывали обоих домой. Кашмар за время болезни похудел на восемь килограммов, брюшко исчезло, и теперь он выглядел помолодевшим, несмотря на перенесенную операцию. Жена — на три килограмма и выглядела так же, как выглядела.

— Вы — мой шедевр, — сказал им на прощание хирург. — Операция прошла блестяще, это одна из тех операций, которой можно по праву гордиться… Вот когда позавидуешь художникам, они свои шедевры могут повесить дома на стенку и иметь перед глазами… Так что, слишком далеко не отходите…

Дети приехали за ними и ждали в машине. Сын, Заур купил совсем недавно «тойоту» и теперь горделиво распахнул дверцу перед родителями, впервые усаживая их в свою машину.

— Поздравляю, — сказал Кашмар.

— Это мы вас поздравляем, — сказала дочь, Нармина, передавая матери букет роз.

Приехав домой, Наргиз огляделась и сказала:

— Никогда не отсутствовала так долго, а ничего не изменилось, будто вчера только вышла из дома…

— Это оттого, что они трижды в день навещали нас в больнице, — сказал Кашмар. — И здесь они, потому и такое ощущение, будто и не отлучались…

Так же как всего лишь месяц назад здоровье Кашмара стремительно ухудшалось и неотвратимо, как он часто думал, надвигался конец, так же стремительно теперь возвращалось к нему хорошее самочувствие; он с каждым днем, с каждым часом (как в сказке, честное слово!) чувствовал себя все лучше, все бодрее, и вскоре сделался совсем бодрячком, этот наш Кашмар. Но внезапно обрушившаяся на него смертельная болезнь, когда бессонными ночами мысли о смерти назойливо посещали его, так что даже картежники на крыше перестали сниться, и последующее фантастическое — в сжатые сроки — выздоровление заставили его задуматься о бренности жизни, о том, какая хрупкая вещь человеческая жизнь, о чем раньше он не особенно задумывался и знал, как говорится, понаслышке; а теперь, пройдя через тяжелое испытание, сам, на своем опыте убедился, что так оно и есть на самом деле. Хрупкая вещь наша жизнь, легко разбить, и с ней надо осторожно обращаться. Но с другой стороны и ценить, конечно, и постараться прожить эту хрупкость так, чтобы не было обидно в конце, когда уже по-настоящему помирать будешь.

Одним словом, Кашмар стал вдруг другим человеком. И не постепенно, а именно — вдруг. С ним ведь все и происходило неожиданно и внезапно: вдруг заболел, вдруг выздоровел, и вот теперь также вдруг стал другим человеком. Мысли о смерти многому научили его, многое заставили пересмотреть в своей прошлой жизни, и в первую очередь — научили не терять отведенное ему драгоценное время, жить по полной пока жив и уметь получать от жизни максимум удовольствия. Не то ведь, случится, не дай Бог, опять какая-нибудь напасть, и вспомнить нечего будет, кроме занудливых совокуплений с женой.

С такими мыслями он принял решение на время уехать и окунуться в неизведанную доселе жизнь.

Может создаться впечатление, что наш герой был далек от житейских забот и суеты и умел только проигрывать в карты на крыше высотного дома… Так вот, чтобы подобное впечатление не создалось, скажем — хоть и с некоторым опозданием — что Кашмар неплохо разбирался в торговле, в торговых делах (как и подавляющее большинство его соплеменников и сограждан; о, этот народ, если в чем и был слабоват, то торговать и деньги считать умел, еще как умел!), он уже лет десять держал свой магазинчик продовольственных товаров; а несколько лет назад даже расширил его, взяв в аренду соседнее помещение, хорошо выдерживал конкуренцию с супермаркетами, потому что магазин был, можно сказать, дворовый, и многие жильцы трех многоквартирных девятиэтажных домов были постоянными покупателями в магазине Кашмара, не считая частых случайных прохожих, так что торговля в магазине кипела без выходных и праздников по двадцать пять часов в сутки, и магазин давал неплохой доход: до трехсот манатов в день чистой прибыли получал хозяин. А продавцом в магазин он взял доверенного человека, кого давно знал и кто был ему благодарен за работу, что в наше время найти было не так-то легко; и работал пожилой продавец в магазине Кашмара со своим сыном, расторопным и шустрым малым. Дела шли, и не прекращались даже во время вынужденного отсутствия хозяина. Так что, с этой стороны, со стороны финансовой был у Кашмара, можно сказать, полный порядок, а вовсе не кошмарное положение, как могло бы показаться.

В дальнейшем, когда уже стало понятно, что выздоровление и самочувствие у него и у жены окончательно стабилизировалось после перенесенной операции, что послеоперационные обследования давали исключительно положительные результаты, и врач и хирург были довольны этими результатами, и теперь можно было без всяких суеверных предрассудков немного даже пошутить на эту тему, жена, Наргиз, зная несколько прижимистый характер мужа, порой приставала к нему.

— Когда деньги за почку вернешь, паразит?

Он отмахивался, ухмыляясь.

— Ты не маши рукой, — говорила Наргиз. — Я узнавала: двадцать тысяч евро стоит.

— Это где же такие сумасшедшие цены? — сразу переходя на деловой тон, спрашивал Кашмар, прикидываясь, что не в курсе.

— Прекрасно знаешь — в Германии за пересадку почки только донору дают двадцать тысяч, так что, гони бабки и скажи спасибо, что так дешево отделался…

— Мы с тобой не в Германии, — возражал Кашмар.

— К сожалению, — говорила жена. — Ладно, сойдемся на пяти. Это гораздо меньше, чем ты в карты проигрывал на крыше… Кстати, что-то давненько тебя не сбрасывали… В чем дело?

— Выигрывать стал.

— Да неужели?

Одним словом, после долгих раздумий о хрупкости жизни и неотвратимости смерти, о желании — по здравому размышлению — выйти из-под каблука жены (под которым он с недавних пор стал считать себя, хотя до сего дня, если б кто его обозвал подкаблучником у жены, он страшно бы обиделся) и погулять на просторе, себя показать, белый свет повидать, Кашмар, поручив магазин доверенному своему работнику, а жену и детей — Аллаху, отправился путешествовать, что-то туманное и маловразумительное придумав для жены в качестве отговорки.

В первую очередь была выбрана страна Бразилия, где вот-вот должен был начаться знаменитый на весь мир карнавал и где женщины носили исключительно стринги на своих круглых бразильских попках.

Ну, что он там выделывал в Бразилии, как кувыркался, не мне вам говорить — вы все не раз бывали в Рио-де-Жанейро во время карнавала — скажем только, что из Бразилии он улетел в Аргентину, потом на Бермуды, потом на Сейшельские острова и таким образом за полтора месяца порхания за пределами родного города, который годами не покидал в нормальном состоянии, потратил ни много, ни мало доход своего магазинчика примерно за целый год. Но и впечатлений вывез на всю оставшуюся жизнь.

Однако, от этих впечатлений мало что осталось, когда он вернулся и столкнулся лицом к лицу с, так сказать, благоверной, с Наргиз.

— Ну… — ласково спросила жена. — Нагулялся?

— Нарочка, — так же ласково начал он.

— Тамбовский волк тебе Нарочка!

Та-ак… Начало не предвещало ничего хорошего. Ну и финал был не лучше. Поссорились, поскандалили.

— Ты что, кусок старой козлятины, вздумал в разгул удариться? — резонно, но не очень вежливо, интересовалась жена. — Тебе что, болезнь бывших почек теперь в голову ударила, а? Сорок три дня! Сорок три дня никаких вестей, ни разу не позвонил… Где ты был!? Хочешь наверстать то, что недоделал в молодости, а? Ты в зеркало давно смотрел, старый козел?

— Нара, я по делам ездил, по своим торговым делам… — неуклюже оправдывался он.

— А предупредить, а позвонить?.. У тебя что, крыша поехала после операции?.. Мы по всем моргам, по всем больницам, дали в розыск… Весь город надо мной смеется… Наши новые родственники, родители невесты Заура приходят, а тебя нет, приходят, а тебя нет… Я со стыда сгореть готова была… придумывала всякую чушь, чтобы выгородить… Говори скорее, где тебя черти носили, не то я не в себе, клянусь, вот этой сковородкой размозжу тебе…