Незамеченные. Часть первая - Ekaterina Husser

молчит.

Войне ты сына не дарила-

За медяки ведь предложила

И душу то не тяготит

Сей стыд. Пронзит

Лучом, задушит солнцем

И не испить воды колодца,

На дне которого лежит,

Всплывать на свет и не спешит

Вся твоя совесть без остатка,

Да и любовь, что стала падкой.

И вот в гробу уж гвоздь торчит.

Колокола

Как ненавижу вас,

колокола,

но вот в деревне

брошенной и дикой,

людьми и богом

начисто забытой,

припорошённой

снегом до гола,

мне снятся всё же

два крыла,

что серебрятся купол, где,

под крышей,

меж шаткой дремоты

я голос слышу…

О, прекрати,

он точно не всевышний!

То шёпот мой,

сквозь сон он тихо вышел,

зовёт он тех,

кого ты вознесла,

да ждёт тепла…

Иди. Я не обижу.

О, проходящий,

когда же я лгала?

И поклянусь,

мне ненавистны

здесь колокола

и в каждом пролетящем

мимо звуке,

не опустивши язвенные руки,

иные смыслы

заплела,

и в каждом проходящем

мимо лике-

Иисус распятый,

уж навеки,

все на своём

божественном кресте.

Кто и кого взял

всё же на поруки?

Кто захлебнулся

всё же в немоте,

признался в глухоте

и омыл руки?

Ты язв не залечил,

вот, погляди,

хотя бы и от скуки.

Вы все в Христе,

вы все рабы и слуги,

а я не выношу

колокола…

Свобода

Свобода.

Слаще сладкой ваты

и приторней она на слух.

Однако.

Это всё богатство,

а дальше исчезает дух.

Простое слово.

Столько смысла

и разум, кажется, разбух,

когда вложил

ты в эти ножны…

нет, не кинжал-

мудрость старух.

Свобода.

Чем ещё ты спятил?

Чем вновь ты объяснил её?

В какой момент ты крикнул «хватит»,

когда проснулось вдруг чутьё?

Свобода.

Это только слово,

к которому ты сердце рвёшь.

И знаешь,

ты прекрасно знаешь

в каких оковах жизнь пройдёшь…

Недругам

Куда?

Куда ты под меня

копаешь, лезешь?

Изнываешь.

Не по зубам

моя броня,

но ты, мой враг,

не отступаешь.

Как возбуждает ареол

поверх загадочного нимба,

то Аполлона произвол…

Я знаю, что тебе обидно.

Ты не серчай

в поганый час,

хоть ненависти и не видно…

Стихи мои-

с умом читай

и помни: мне за них не стыдно.

Грамотеям

О, бездыханное письмо.

Кому оно?

Зачем оно?

Скулит безжизненно перо.

Но для кого?

И для чего?

А я в стихах рыдать хочу,

мечтать хочу

и жить хочу,

а вы, подобно палачу,

предать желаете мечу

мою мечту.

Но дань отдам лишь одному

творцу сему,

венцу сему.

Как Александр завещал,

а он всё знал,

он точно знал

и без ошибок не писал,

язык таким не принимал,

и по ночам ведь спал…

Ой, да девица гуляет

Ой, да девица гуляет,

всё гуляет,

ой, да молодая

слёзы утирая,

куда голову, да приклонить

не знает,

ой, да девица всё причитает,

причитает,

каждую минуту вспоминает,

вспоминает,

как все жениха благословляют,

поздравляют,

как сражения героя закаляют,

закаляют,

только девица-красавица, то знает,

она знает,

что сражения любимых, дорогих

разъединяют,

ой, да девица вдоль реченьки гуляет,

всё гуляет,

в реченьку посмотрит и хворает,

всё хворает,

в реченьке всё суженный страдает,

да страдает,

каждый божий день

он снова умирает,

умирает,

ой, да девица калину собирает,

собирает,

ой, да девица тоску гоняет,

так гоняет,

ой, да молодая камешки кидает

и кидает,

а сегодня глядь,

а ей со дна жених моргает,

ох, моргает,

ой, да молодая к милому шагает

и шагает,

так теперь над девицей

водица нависает,

нависает,

только по земле жених её один хромает,

ох, хромает,

да без девицы своей уж не гуляет,

не гуляет…

Прощание

Я больше не мечтаю,

не пою,

мне солнце ясным днём

уже не светит,

привыкла…

Равнодушна к бытию

и неба разного мой взгляд

уж не заметит,

ну как же приколочена

к кресту

и как сойти с него-

Христос ведь

не ответит,

воскреснуть в этой жизни

не смогу,

а в следующей некому и встретить.

Мой рабский дом занозой,

что в мозгу

гниёт, так надоедливо

и больно,

пульсирует

и опухоль мою

он горячит

практически мгновенно.

Проститься с ним?

Не только старику

грозит быть непременно

убиенным,

но и младой душе

в покое не уплыть…

Как выжить

вместе с именем нетленным?

О, Мари

О, Мари

расскажи мне,

мне расскажи

про каштаны,

шарфы,

про сомненья внутри,

про то, как мир

жил без любви…

Я сегодня,

как ты

примеряю шкафы,

но закрыты все дверцы.

Мои возгласы не слышны,

нас хотят протащить в тиши,

но мы ломимся прочь от смерти.

Не меняется.

Только взгляни!

О, Мари!

Только ссоры.

От них огонь горит.

Глупость по-прежнему в пору.

И жестокость хватает за во́рот.

О, Мари,

прости.

Почти век в пути.

Мой ответ тебе вновь вто́рит.

Они в вечном пути,

я их вижу, Мари,

как и ты…

Пусть весь мир спорит.

Не построит.

Клянусь.

Не построит.

Шорох только с ума сводит.

С шелестом на покой проводит,

с чьей-то лёгкой руки

уходи.

Уходите.

Прошу уходите.

И не смейте судить.

Не судите.

Храните.

Лишь строки храните.

На надгробие пишите мне

«Китти…»

Тифлис

Слегка прозрачный луч коснётся

Вершины гор, что вопреки

Томящейся моей любви,

В лицо мне снова усмехнётся.

Смотрю на них…Смотрю…Смотрю…

И не сдержу слезу простую,

Такую чистую, не злую,

Я, верно, нет, не воспарю.

Нет больше крыльев. Признаю.

Мне их срезали без остатка,

Летать, чтоб не было повадно.

Пред вами только и стою.

Тифлис о прошлом напевает,

Сочной лозою опьяняет,

Как другу верному скажу:

«Ценю ведь века седину,

По молодости не скучаю.

Из-за ничтожности скорблю,

Никак внутри не примерю.

Да, ты и сам об этом знаешь».

Смахнув укромную тоску

С миром по миру побреду,

Забыв про кровную вражду,

Теперь гляжу с вершины края.

«Оппозиции»

Не слыла я в миру тупицею,

Но понять одного не могу…

В час, когда я прощусь со столицею,

В час, когда мы теряем страну,

В час, когда с ума сходит юстиция,

В час, когда весь народ на краю

Перед нами плывёт экспозиция

Из героев известных в быту.

Из героев, из тех, чья позиция