Убийство в Тауэре - Виктория Холт

– Лежи спокойно, мальчик.

Яков уселся рядом с кроватью.

– Ты уже лучше себя чувствуешь?

– Д… да, сир, – запинаясь, ответил юноша.

Очень милая естественная скромность, подумал Яков. На лице юноши появился слабый румянец – видит бог, при дворе нет и никогда не было более прекрасного лица!

– Не бойся, мальчик. Забудь о том, что я король.

– Сир… я лежу здесь и…

– Правильно – я запрещаю тебе делать что-либо другое.

– Мне следовало бы преклонить колена.

– Так ты и сделаешь, когда достаточно поправишься. А сейчас скажи: это верно, что ты – Робби Карр из Фернихерста?

– Да, сир.

– Я наслышан о твоем отце. Он был хорошим и преданным слугой моей матери, шотландской королевы.

– Он был готов отдать за нее свою жизнь, как я готов…

– Отдать свою за своего короля? Нет, не надо! Он этого не просит. Этот король не любит слушать о смерти… а особенно о смерти тех, кто молод и хорош собой. Разве с тебя не хватит сломанного плеча, а? Оно сильно болит?

– Немного, сир.

– Мне сказали, что ты скоро поправишься. Молодые кости срастаются быстро. Ну, Робби Карр, ты ведь был моим пажом в славной Шотландии?

– Да, сир.

– Приехал со мной на юг, а потом оставил меня?

– Меня отправили во Францию, сир.

– Где, как я понимаю, тебя учили хорошим манерам. Теперь ты вернулся ко двору, и, Робби, твой король надеется, что ты здесь и останешься.

– О сир, мое самое большое желание служить вам!

– Что ты и будешь делать.

Роберт слышал, что короля впечатляет смазливая внешность, но не ожидал, что именно его лицо произведет подобный эффект. Король был по-отечески снисходителен – хотел знать о детстве Роберта, о том, как он жил в Фернихерсте.

Роберт поведал ему, как его учили сражаться на турнирах и стрелять и что он в совершенстве овладел этими мужскими занятиями.

– А как насчет книг, юноша? – допытывался Яков. – Разве тебе не говорили, что удовольствие от книг более продолжительное, нежели от турниров?

Роберт испугался, потому что его учителя потеряли всякую надежду научить его хоть чему-нибудь, он чувствовал себя более счастливым на воздухе, чем в классной комнате, – его родителям было важнее, чтобы он вырос сильным физически, а не умственно.

Яков был разочарован.

– Сдается мне, мальчик мой, что твоим образованием пренебрегали самым позорным образом. Это тем более вызывает сожаление, что мозги у тебя вовсе не плохие, и если бы кто-то взял на себя заботу развить их…

Яков удалился раздосадованный, но на следующий день вернулся к постели Роберта. С королем пришел один из его пажей, принеся книги, которые Яков приказал положить на кровать.

Глаза короля весело блестели.

– Латынь, Робби! – воскликнул он. – Ты прикован к постели на несколько дней, и, конечно, тебе не терпится снова оказаться в седле и на солнышке. Пока это невозможно, Робби. Но есть кое-что, что ты можешь делать. Ты можешь слегка наверстать упущенное изучением латинского языка и поймешь, что выучить одну страницу интереснее, чем месяцами торчать на турнирах. Потому что у тебя будет хороший наставник, Робби, лучший во всем королевстве. Можешь угадать кто, мальчик? Не кто иной, как твой король.

При дворе обсуждали последнюю причуду короля. Каждое утро он проводил у постели Роберта Карра. Молодой человек оказался не слишком способным учеником, но учитель с готовностью прощал ему промахи, потому что юноша обладал избытком достоинств, которые доставляли ему удовольствие.

Стало ясно, что у короля появился новый фаворит.

Напротив входа на арену для турниров в Уайтхолле стояла привратницкая сторожка у ворот – великолепное огромное здание, построенное Гольбейном из квадратных камней и кремневых валунов, отполированных и украшенных разноцветными плитками. Несколько терракотовых и позолоченных бюстов украшали дом, один из них изображал Генриха VII, другой – Генриха VIII, и все это вместе взятое называлось Кокпит-Гейт.

У одного из окон стояли дети – мальчик и девочка – и смотрели на арену для турниров, где медленно прогуливалась группа людей во главе с королем, опиравшимся на плечо высокого золотоволосого молодого человека.

Мальчику было около тринадцати, хотя он казался старше, и его красивое лицо выглядело очень серьезным. Девочка, которая была на два года моложе брата, взяла его под руку.

– О Генрих, – сказала она, – пусть это тебя не беспокоит. Если не этот, то был бы кто-нибудь другой.

Принц Генрих с хмурым видом повернулся к сестре:

– Но король должен подавать пример своим подданным!

– Подданные и так достаточно любят нашего отца.

– Достаточно, но не от души.

– Все будет по-другому, когда ты станешь королем, Генрих.

– Не говори так! – резко оборвал ее брат. – Ведь я могу стать королем лишь в случае смерти нашего отца!

Елизавета пожала плечами. Хотя ей исполнилось только одиннадцать лет, она уже была очаровательна. Елизавета обожала своего брата Генриха, но предпочитала, чтобы он был менее серьезен. При дворе столько удовольствий – к чему забивать себе голову странностями в поведении их родителей? По крайней мере, им было не на что жаловаться. Их отец, возможно, и был разочарован, что они не проявляли признаков такой же образованности, как у него самого, но в целом был снисходительным родителем.

Однако Генрих обладал чувством такта, – именно поэтому все им восхищались и уважали его. Он постоянно учился, как стать хорошим королем, когда придет его время, замечательно сидел в седле, но не любил охоту, считая, что нельзя убивать ради убийства. Многие находили это странным, но никого не удивляло, что у сына короля Якова время от времени возникают странные идеи.

Если бы Генрих не предпочитал игры учебе, он был бы чересчур совершенным, чтобы обрести популярность, но его маленькие слабости очаровывали всех.

Елизавета склонила голову набок и смотрела на брата любящим взглядом.

– О чем ты думаешь? – спросил Генрих.

– О тебе, – призналась она.

– Могла бы выбрать более достойный предмет!

Сестра обняла его за шею и поцеловала.

– Никогда! – Она засмеялась. – Я слышала, как сегодня двое твоих слуг жаловались друг другу. Оказывается, ты услышал, как они чертыхались, и заставил их внести штраф в твою копилку для бедных.

– И им это не понравилось?

– Еще бы! Но я думаю, они любят тебя за то, что ты заботишься о приличиях. А теперь, Генрих, скажи-ка: разве ты не рад, когда твои слуги ругаются?

– Что за вопрос! Я ведь и оштрафовал их за сквернословие.

– Да, но чем больше штрафов они заплатят, тем больше будет денег для бедных. Вероятно, беднякам хотелось бы, чтобы твои покои были заполнены богохульством.