Бесланский словарь - Юлия Юзик

Немыслимое наказание: потерять своего ребенка… Не найти его ни среди живых, ни среди мертвых… Он словно растворился… И снится мне так же: лица его не вижу, только спину.

Кричу во сне: «Жорик, посмотри на меня! Повернись!» А в ответ слышу его шепот: «Мама, я спрятался!» И — все, он тает, как туман… Только шепот остается: «Я спрятался… я спрятался…»

Этот сон сводит меня с ума… (Чуть не плачет.)

Где он? Я должна его найти… И я пытаюсь искать… Я ищу его, а он спрятался; спрятался, не выходит…

(Переходит на шепот.)

Как стемнеет, выхожу во двор и тихо-тихо зову его: «Жо-о-орик!.. Жо-о-орик! Где ты прячешься? Выйди, не бойся…» Он молчит, не отзывается… К школе хожу… Зову, зову, а он не отзывается. Я ищу его повсюду… Даже во сне… И нигде не нахожу… (В отчаянии.)

Но я жду, аду его возвращения… Я даже не сомневаюсь, что он вернется… В ноябре купила ему зимнюю шапочку… Вчера — новые джинсы… Все по-прежнему… Я буду ждать: неважно, сегодня, завтра, через год — он придет домой… Он же просто спрятался… Может, мне придется ждать его всю жизнь: не имеет значения… Всю жизнь — значит, всю жизнь…»

Зифа, мать

Г

Гвоздики

«В первые месяцы я приносила ей на могилу только свежие розы. Мне нравятся светлые тона — розовые, кремовые, чайные — такие же нежные, как моя Инга. Но, знаете, розы — они такие, казалось бы, роскошные, красивые, величественные, а стоят плохо. Два-три дня — и бутончик сваливается набок.

Хотя бы дней пять стояли, — у меня не получается каждый раз в город за цветами ездить, только по выходным. У меня сердце стонет, когда я вижу, как умирают цветы на ее могиле. Я, конечно, понимаю, что на улице холодно, что ветер колючий, что он ранит эти розы, что их нужно хранить в тепле, в домашней вазе. Но разве я виновата в том, что моя девочка сейчас не дома, а лежит на кладбище?..

Я приношу всегда одинаковое количество цветов — двадцать четыре, столько же, сколько ей было лет, когда она погибла.

Всегда двадцать четыре.

Но в последний месяц я изменила розам, перешла на гвоздики. Гвоздики — это стойкие цветы. Держатся прямо, даже если на улице мороз. Пять дней — с понедельника по пятницу — я живу спокойно: цветы у моей девочки не завянут, выдержат. Я теперь эксперт в цветах. За пол года с какими только не сталкивалась: и лилии покупала, и орхидеи, и тюльпаны, и розы, и гладиолусы. Но если вам нужны цветы для кладбища, вы меня послушайте: ничего лучше гвоздик не найти. Только нужно помнить, когда цветы покупаешь: надо брать цветы не-распустившиеся, с закрытыми бутонами, и на крепком стебле. Возьмешь красивые, раскрывшиеся, — все, через день поникнут.

Меня продавцы уже в лицо знают, и фотографию моей девочки после штурма по телевизору показывали, они так и говорят: вот вам цветы для Инги. Продают ли мне их дешевле? Третьего сентября, после штурма, цветы у торговцев во Владикавказе подорожали на 10 рублей цветок и с тех пор в цене не падали. Торговцы знают, что никуда не денемся, к детям без цветов не придем. Но так всегда: кому война мать, кому — мачеха».

Лена, мать

Гроб

«Да, мы делали гробы для Беслана… Не одни, конечно: столько бы ни одному похоронному бюро не под силу было наколотить. У нас одно из самых крупных предприятий по производству гробов, но мы бы не справились, это точно. Разве такое было когда-нибудь, а?.. Чтобы столько гробов сразу понадобилось?..

Мы больше сотни успели наколотить. В Осетии гробовщики такой нагрузки не выдержали. Пришлось довозить из Кабардино-Балкарии, Кисловодска, Пятигорска.

Третьего сентября меня и еще двух директоров гробовых контор вызвал мэр города и попросил сделать все возможное: штурм уже начался, уже первых погибших стали свозить в морг. Понятно было, что трупов будет много… Мы тут же к работе приступили. Все мои мастера вышли на работу. Несколько человек резали доски, несколько сбивали гробы… Плюс еще обшивщики — гроб нужно тканью обить. Трех человек наняли дополнительно. Для Беслана гробы мы обтягивали розовым бархатом, — власти розовый захотели.

Стучали молотками, не останавливаясь, так что уже третьего вечером первый КамАЗ повез первую партию. И так два дня без перерыва. Моим рабочим некогда было даже пообедать: чашку чая, сигарету — и снова за работу. КамАЗы загружали, отправляли в Беслан, а как только возвращался, нужно было ехать опять.

Сколько леса ушло на Беслан? А вам это зачем? Хотите посчитать, сколько мы денег заработали? Это госзаказ был… За гробы власть платила, с нее спрашивайте… Что? Сколько парт можно было сделать из того леса, что ушел на гробы?! При чем тут парты? (Вдруг резко замолкает.) Сейчас посчитаю… (Достает калькулятор, считает, говорит тише.) 40 кубов леса. Школьных парт из 40 кубометров сосны получилось бы больше, чем гробов. Парта — простая конструкция — одна доска на двух опорах. Гроб — это же целый ящик длиной в человеческий рост…»

Солтан Цховребов, директор бюро ритуальных услуг г. Владикавказа

Грудь

«Спортзал — это великое испытание для всех нас. Что вы, там так по-разному люди себя вели. Невозможно все рассказать… Взрослые — хуже детей во сто крат… Рядом со мной сидела пожилая женщина — такая грузная, неповоротливая. Я заметила на второй день, что она все время кутает ноги. Знаете, какие-то тряпки, то ли ее одежда, то ли чья-то, скинутая — вот так, возле ног… Потом, представляете, смотрю, а она оттуда хвать пластиковую бутылку с водой, и — залпом, так жадно воду пьет… Дети аж рты раскрыли… Все без воды вторые сутки, жажда невыносимая… Дети видят воду и чуть не плачут… Она выпила и спрятала воду. Я не вытерпела, повернулась к ней: как же тебе не стыдно, как же ты можешь! Дети умирают от жажды! Как тебе вода в горло идет! Чуть не убила ее, клянусь. Но там у каждого своя система ценностей была, каждый сам для себя решил: думать о своей шкуре или о других. Как не повезло тем детям, что оказались в школе одни, без родителей! Они были обречены. Соперничать со взрослыми на выживаемость они не могли. У меня сердце разрывалось, когда я смотрела вокруг…

И тогда я вот что придумала. В первый же день я взяла своих мальчишек, повела их в туалет, пописали они, выходят, я им говорю: где ложку бы нам найти? Повели они меня в какой-то класс, потом в другой, там, представляете, одна учительница, Галина Хаджимуратовна, тайком детям чай заваривала. Тогда еще, в первый день, была такая анархия — боевики еще не успели изучить все классы, закоулки, они еще так озлоблены не были. Ну вот, украла я там ложку. Вернулись в зал. У меня же дома дочка полугодовая осталась. Грудь молоком наполнилась — время кормить… Твердая такая… Молоко сочится… Я сначала своих мальчишек накормила. Ой, как они стеснялись грудь брать!.. Жорик все отказывался, потом вроде согласился, но возмущался так: «Ма! Я же взрослый уже, ну что я, грудь… Ма!..» А сам-то голодный! Куда денешься. Я его кофтой расстегнутой прикрывала. Как он стеснялся!.. А потом я взяла эту ложку и начала туда сцеживаться. Кормила детей вокруг. Молоко у меня сладкое, хорошее… по ложечке, по две, по три…

Я словно нагая была в те дни… Я душу свою распахнула, я сказала: все, что у меня есть, я отдам. Все, что смогу…

Сколько детей я выкормила в те дни! Я не пряталась, не отдавала все своим детям, я не волчица такая, знаете… Там ведь много таких матерей было: прижмут своего ребенка, а чужих кулаками распихивают. Нет, я так не могла… Эта ложка… Найти бы ее. Я ее тогда в бюстгальтер прятала (смеется). До сих пор девочки приходят ко мне, которых я вскормила тогда. Мамой меня зовут… После сентября у меня столько новых детей появилось…

Тогда ведь каждая капля была на вес золота. Я из себя все выжимала, до последней капли, до боли. Своим и чужим деткам. К концу второго дня молоко почти пропало.

Стресс такой. Ни глотка воды. Я поплатилась тогда за свою щедрость: у меня раньше всех началось обезвоживание.

Жутко… Галлюцинации… Встать не могла… Но я все, что могла, сделала. Отдала себя до последней капли…

Что вы, спортзал — это великое испытание для всех нас, я же вам говорю… Мы вышли оттуда не теми, что вошли…»

Зифа Агаева, мать

Д

Деньги

«Я подошел к боевику и дал ему 5 рублей. Это все, что у меня было. Говорю ему: «На деньги, и, пожалуйста, отпусти мою мамку!»

Боевик расхохотался: «Знаешь, сколько у меня таких пятирублевок?» И не отпустил маму.

Это я во всем виноват: если бы я насобирал больше денег, он бы ее отпустил. А у меня было только пять рублей…»

Маирбек, 7 лет, (Остался сиротой)

Дети

«На моих глазах одна женщина зажала маленькую девочку, пришедшую в школу без родителей, в угол, а потом еще сверху на нее положила свои толстые ноги. Малышка сидела и плакала от боли. Когда я это увидела, меня просто затрясло от ярости. Я ее забрала оттуда и усадила рядом с собой.