Исторические очерки России - Михаил Венюков

Со стороны Оренбурга внутрь Средней Азии движение было направлено двояко: по западному берегу Арала – к стороне Хивы, где ходил в 1873 году отряд генерала Веревкина, и, гораздо более, по восточной стороне этого озера, на низовья Сыра и оттуда к югу и востоку, в хивинские и коканские земли. 1865 год застал нас на Сыре всего у Ак-Мечети; через пять лет наши войска уже ходили к стороне Дау-Кары и в Каратауские горы, под управлением Мейера, а через десять лет покорили Ташкент, под начальством Черняева, который командовал уже соединенными отрядами оренбургским и сибирским. Энергический Черняев, штурмовавший Ташкент с какими-нибудь 1600 человеками и овладевший им, думал безотлагательно покорить и все Коканское ханство, но в этом ему воспрепятствовала зависть генерал-губернатора Крыжановского и начальника азиатского отделения в Главном штабе Романовского, из которых первый хотел отнять у него лавры, а второй и самое место военного губернатора Туркестанской области. Интрига удалась, и Романовский успел даже покорить Ходжент и Джизак (1866), а войска его, без всякого с его стороны участия, нанесли сильное поражение эмиру бухарскому под Ирджаром. Но неуменье поставить себя в новом крае, где он вооружил противу себя духовенство и вошел в складчину с русскими купцами для торговых операций, вынудили правительство отозвать Романовского через одиннадцать месяцев после назначения, причем обнаружилось, что этот фаворит военного министра не затруднялся обманывать в глаза даже наследника престола, за что и был выслан за границу. Правительство же, для положения предела оренбургским, омским и ташкентским интригам решилось образовать в бассейнах Сырдарьи, Иссык-Куля и Балхаша новое генерал-губернаторство или даже вице-королевство, потому что новому генерал-губернатору, Кауфману, опять ставленнику военного министра, дано было право самостоятельных сношений с среднеазиатскими ханствами, право объявлять им войну и мир. Новый правитель прибыл в Ташкент осенью 1867 года, а через восемь месяцев уже воевал опять с бухарским эмиром и отнял у него Самарканд, относительно которого хотя и говорилось потом, для иностранцев, что его возвратят бухарскому эмиру, но о котором император Александр в самую минуту получения известия о завоевании сказал, что Тамерлановой столицы он не отдаст. Легкость побед и щедрость следовавших за ними наград повели к тому, что вместо безотлагательного покорения самих Бухары и Кокана Кауфман решился растянуть дело завоевания Туркестана на многие годы, под благовидным предлогом необходимости заняться мирным устройством края[2], на самом же деле, что бы подольше держать этот край на исключительном военном положении и сделать побольше походов, которые доставляли ему и офицерам награды. Разумеется, никакой политической или стратегической программы при этом начертано не было, и военные действия открывались по обстоятельствам, всегда, впрочем, под условием, что сам Кауфман находится в крае, а не вне его[3]. Из таких военных экспедиций назовем: в 1870 году на Искендер-Куль, в 1871 году – в Кульджу, в 1872 г. – в Кизылкумы, в 1873 – в Хиву, в 1875 – в Кокан, причем покорители последнего так разлакомились, что в следующем году, за недостатком внешних врагов, стали делать походы противу смирно сидевших собственных подданных, лишь бы писать победные реляции. Когда-нибудь правдивая история этих завоеваний будет написана и покажет, какую грубую систему обмана не неприятелей, а собственного народа представляли они. Между прочим, для придания большей важности этим победам, т. е. под предлогом трудности их одерживать, беспрестанно требовались из России подкрепления войсками, и число их доведено в 1877 году до 38 000 человек, так что если бы в той же пропорции к покоренному населению была сформирована англо-индийская армия, то ее числительность достигла бы до 4 560 000 человек, вместо существующих 192 000…

Отсутствие общего политического и стратегического плана действий в Туркестане, сверх медленности и бессистемности самого завоевания и огромности потребовавшихся через то расходов, привело еще и к другим вредным последствиям. Именно, медленность движения вперед, к естественным пределам России у Гиндукуша, дала время Англии близко познакомиться с положением России в Туркестане и вмешаться в ход наших среднеазиатских дел. Что первоначально Англия не считала себя вправе касаться этих дел, доказательством служит то, что в 1869 году она решилась послать в Россию лишь мелкого чиновника ост-индской службы, Форсита – да и то под видом частного путешественника, – чтобы изложить несколько замечаний об опасностях русского движения для британских интересов в Индии. Она боялась, что мы не станем слушать официальных представлений ее посла. И если бы у нас был ясно начертанный план деятельности в Туркестане и твердая решимость исполнить его с наименьшими пожертвованиями и с соблюдением достоинства России, то, конечно, мы не замедлили бы дать понять не только Форситу, но и рекомендовавшему его английскому послу Бюханану, что они мешаются не в свои дела, Но этого не случилось, а, напротив, Форсит был превосходно принят директором Азиатского департамента Стремоуховым и военным министром Милютиным, которые, в силу особого высочайшего повеления, были совместными руководителями среднеазиатской политики России[4]. Такое неожиданное внимание, оказанное там, где англичане ожидали резкого отпора, разумеется, показало им, что можно открыть целую дипломатическую кампанию противу России для заторможения ее среднеазиатского движения, и кампания была открыта. Напрасно при этом русский посланник в Лондоне, немец Бруннов, хлопотал, чтобы не допустить признания с нашей стороны Бадакшана и Вахана частию вассального Англии Афганистана: он за это получил отставку, а заботы его о среднеазиатских интересах России возложены на графа Шувалова, который до такой степени не стоял на высоте своего призвания, что в переговорах с лордом Гранвилем обнаружил незнание, что Окс и Амударья – одно и то же. Разумеется, что такому дипломату из жандармов ничего не стоило уступить афганцам, т. е. Англии, не только Бадакшан и Вахан, но и Маймене, о котором в то время (1873 г.) даже русская официальная печать говорила, что оно независимо, и о котором сами англичане, как бы в насмешку над нами, поспешили в 1875 году сообщить, что оно наконец покорено эмиром афганским. Признав же эти землицы подвластными Афганистану, мы этим самым лишали себя в будущем возможности без больших жертв замкнуть с юга Туркестан линиею собственных военно-земледельческих постов, а англичанам дали средство постоянно вмешиваться в наши среднеазиатские дела. Кроме того, в результате дипломатической кампании оказалась теперешняя совершенно нелепая граница Русского Туркестана с юга, которая осуждает нас на непрерывное содержание в этом крае огромного числа войск и, след., на постоянные дефициты в четыре миллиона рублей.

Co стороны Сибири в теперешнем Русском Туркестане в 1855 году только что было основано укрепление Верное, теперешний город[5], но уже в 1859 году из него ходили отряды в коканские пределы, на Чу. Затем в 1860 году взят был Пишпек, а в следующие годы мало-помалу отряды наши проникли до Куртки и Аулье-Ата и наконец сошлись с оренбургскими войсками около Туркестана и Чемкента. Трудов и лишений для войск и тут было много; начальники же и здесь нередко отличались поведением бессовестным, направленным лишь к увеличению перед правительством своих заслуг и к полному пренебрежению интересов народа русского, оплачивавшего их подвиги. Циммерман, например, прославился тем, что в 1860 году нарочно производил перед Пишпеком осадные инженерные работы, чтобы показать, что это была важная крепость. Получив за взятие его ленту, он еще добивался Георгия, а между тем взятая им, но и немедленно оставленная крепостца была вновь отстроена и занята коканцами, так что в следующем году ее пришлось покорять вторично. Донесение о первом взятии было написано так великолепно, что военный министр Сухозанет телеграфировал о нем государю за границу, точно об измаильском штурме; а между тем крепостца была так ничтожна, что в 1859 году ее запрещено было брать отряду в 550 человек только потому, что генерал-губернатор Гасфорд берег этот трофей для себя, в надежде получить потом титул графа Заилийского. Ключей у крепостцы не было, а ворота ее подпирались изнутри жердью, так что Циммерману пришлось отправить в Петербург, в удостоверение взятия, ключ от комендантской конюшни… К счастию для России, в преданиях сибирских властей, руководивших завоеванием нынешней Семиреченской области, сохранялась идея колонизации вновь приобретенных земель, и потому даже за Чу скоро возникли русские поселения, а с ними и прочный покой, которого не достает областям Сырдарьинской, Ферганской, отделам Самаркандскому Амударьинскому, завоеванным по оренбургской системе, без водворения колоний. Этим нормальным ходом завоевания объясняется также скорое отыскание естественной границы для Семиречья на юге, к стороне Восточного Туркестана, где мы остались в речной системе Нарына, не увлекаясь переходом в Кашгар.