Время верить в чудеса - Елена Усачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ира! Я не понимаю, что происходит!
— Чаю хочу, — буркнула Иринка и покосилась на младшую сестру. Аленка сидела с красным носом и опухшими глазами. Наверное, она хотела похвастаться маме, как здорово провела два часа около мусоропровода, сколько стихов успела выучить, а в ответ схлопотала большой нагоняй. Теперь пришла Иринкина очередь.
— Неужели так сложно вместе с сестрой дойти от школы до дома?
— Мама! — Иринка сделала трагическое лицо. — Ма-ма…
— Ой, — схватилась за сердце мама. — Что еще?
— Жизнь не удалась. — Иринка опустила глаза и силой заставила свои губы собраться в ниточку, а то они все норовили расплыться в улыбку.
— Что такое? — Мама на всякий случай оперлась о край столешницы.
— Он меня не любит! — Ирина резко опустила голову на сложенные руки, пуговички на кофте звонко цокнули, встретившись с поверхностью стола.
— Кто кого не любит? О чем ты? — засуетилась мама.
Из-под локтя Иринка глянула на сестру. Аленка довольно скалила щербатый рот — первоклашка как раз сейчас переживала период буйного выпадения молочных зубов. Ничего, эту улыбку Иринка ей тоже припомнит!
— Математик мне опять тройку поставил.
— Тьфу ты! — всплеснула руками мама, тяжело опускаясь на стул. — Я о серьезном, а ты… — Она отбросила полотенце. — Ешьте сами! С вами всякий аппетит пропадет.
Мама ушла, закрыв за собой дверь. И еще как закрыла! Шарахнула от души, так что подкова, висящая под потолком, опасно закачалась. Вот ведь счастье кому-то будет, когда она сорвется с гвоздика и встретится с чьей-нибудь макушкой!
— А папа сказал, что я молодец. — Аленка, не чувствуя за собой какой бы то ни было вины, потянулась к вазочке с вареньем — раз мама ушла, то ужин можно себе позволить нормальный: хлеб с вареньем и чай. — Что я уже совсем взрослая.
— Угу, — Иринка грызла миндальное печенье, салат есть она тоже не собиралась. — В следующий раз кое-кто взрослый точно получит от меня по шее. А лучше я договорюсь с местными бандитами, чтобы они тебя украли.
— Как украли? — Темная струйка варенья побежала из уголка приоткрытого Аленкиного рта.
— Очень просто! — Иринка придвинула к себе вазочку и прямо печеньем зачерпнула тягучей массы. — Посадят в мешок и унесут в темный лес. Там за соснами волки сидят голодные. Им бандиты и носят плохих девочек, убегающих от сестер. А бандиты — страшные-престрашные, сами лохматые, руки у них черные, ногти длинные, ходят они в рваных телогрейках и в галошах на босу ногу. Из носа у них растут волосы, а губы у них синюшные, потому что они без пяти минут мертвецы!
— Ой… — Аленка отодвинулась от стола, с опаской покосилась на темное окно. — А когда ты с ними будешь договариваться?
— Вот сейчас и пойду, — с мрачной ухмылкой пообещала Иринка. — Чай допью и пойду. В такое время они всегда около нашего подъезда сидят.
— Ой! — Аленка всхлипнула. — Не надо с ними договариваться, я теперь всегда тебя ждать буду. Честно-честно!
— Ну, не знаю… — Иринка вальяжно откинулась на спинку стула. — Я им уже обещала прийти. Волки голодные, им кушать хочется.
— Пускай они кого-нибудь другого возьмут, — жалобно попросила Аленка. — Вон у нас Вадик на пятом этаже живет.
— И не стыдно тебе? — Иринка взяла очередное печенье. — Отдашь Вадика на съедение волкам вместо себя?
Аленка вздохнула с протяжным всхлипом и ушла из кухни.
Иринка усмехнулась. Эх, мало она рассказала, надо было еще про Бабайку поведать, чтобы Аленка по вечерам боялась к окну подойти. А то распустилась — ходит где хочет, сестру ждать отказывается… Подумаешь, два часа! Иринка ее, может, больше ждала. Долгих пять лет.
В этом месте можно и заплакать. Причем, черт возьми, проникновенно. Надо запомнить.
Иринка с удовольствием доела печенье, потом подумала и подтянула к себе батон, который до этого ела сестра, и стала с неменьшим удовольствием есть варенье с хлебом, придумывая, что бы такого еще сказать Аленке, чтобы та по утрам быстрее просыпалась, а то ведь так вся личная жизнь стороной пройдет.
Мысли о личной жизни увлекли Сапожкину, поэтому она не сразу услышала, что в прихожей кто-то шебуршится.
Что такое? Все дома, и никто вроде на улицу не собирался!
Иринка выскочила в коридор.
Аленка в больших летних сапогах, в длинном отцовском плаще и с сачком стояла около двери и безуспешно пыталась ее открыть — тугая ручка не поддавалась. Услышав шаги сестры, малышка вздрогнула и медленно осела на придверный коврик.
— Не надо Вадика, — тихо заплакала Аленка. — Я сама пойду.
Ага, так это она, значит, в лес собралась… А в сачок, видимо, грибы и головы убитых волков складывать…
— Поздно, — жестко отрезала Иринка. — Съели уже твоего Вадика. Можешь раздеваться.
Тут Аленка заорала в голос. На ее трубный рев вышел папа, и девочка ткнулась головой ему в живот. Всхлипывая и глотая слова, она стала рассказывать про лес и бандитов. Но папа не слушал ее. Гладил Аленку по голове, но смотрел на Иринку.
— Что ж вы мирно-то не живете? — грустно покачал он головой. Сейчас все в нем было печальным — и большие добрые глаза в сеточке морщин, и опущенные плечи под спортивной курткой. И даже ноги в тапочках выражали полное разочарование.
— Чего не мирно? Очень даже мирно! — Иринка втихаря сбоку показала сестре кулак. — Она сама куда-то намылилась. А я говорила, что бабочки еще не проснулись.
Папа вынул из скрюченных Аленкиных пальцев сачок, стянул с плеч младшей дочери ненужный плащ.
— Есть такая сказка… — начал папа и повел Аленку в комнату.
Иринка тяжело потопала следом. Нет, все-таки младшая сестра хуже цунами!
— Сказка про Крошку Енота, — говорил между тем папа, усаживая обмякшую от треволнений сегодняшнего дня Аленку на кровать. — Мама Енотиха послала Крошку Енота за осокой. Он пошел к пруду и по дороге встретил Обезьянку. Она предупредила Крошку Енота, что надо опасаться Того, кто сидит в пруду. И Крошка Енот испугался. Он стал корчить незнакомцу в пруду рожи, грозить палкой и камнем. Тот, кто сидит в пруду, тоже корчил ему рожи, грозил палкой и камнем. Испуганный Крошка Енот побежал домой. И тогда мама посоветовала сыну снова пойти на пруд, но не брать с собой камень или палку, а просто улыбнуться.
Папа накрыл Аленку одеялом и поцеловал в лоб. А потом повернулся к старшей дочери:
— Ирина, мне кажется, ты просто не умеешь улыбаться людям. И любить их.
— Чего это я не умею? — фыркнула Иринка. — Я всех люблю. И тебя тоже!
Ей вдруг стало остро завидно, что Аленке досталось столько ласки, и она кинулась к папе на шею.
— Подлиза! — Иринке достался поцелуй в нос. — Любить надо учиться.
— Зачем учиться? — отмахнулась Иринка. — Любить все умеют. Это же как дышать!
— Даже дышать кое у кого получается не сразу. — Папа ткнул дочку пальцем в подбородок. — Ко многим умение любить приходит со временем. Но кому-то надо тренироваться заранее.
Иринке тренироваться не надо было, она и так знала, что значит любить — это значит смотреть, не отрывая глаз, ходить везде вместе, созваниваться и иметь общих друзей. В список еще что-то вполне могло поместиться, только с ходу ничего не придумывалось.
— И что надо делать? — спросила она на всякий случай. Сама-то знала точно, кому следует умение любить еще тренировать и тренировать — Пантелеевой.
— Начни за кем-нибудь ухаживать.
— За Ленкой, что ли? — фыркнула Иринка, косясь на непривычно тихую сестру. — У нее, кстати, юбка порвалась, и я ее заколола. А собаку вы мне заводить не разрешаете. Я бы ее заухаживала…
— Чего уж так сразу на других переходить? Начни с себя. — Папа оглядел их небольшую, заваленную вещами комнату. — Вон, цветы свои полей. А то они уже и не помнят, когда последний раз лейку видели.
Вслед с папой Иринка посмотрела на подоконник. Там доживали свои скорбные дни две фиалки, декабрист и почти совсем облетевший ванька-мокрый, он же бальзамин.
— А чего они, — сразу перешла в глухую оборону Иринка, — чуть что — сразу вянут.
— Люди тоже вянут, когда на них не обращают внимания. А любовь тем более, — туманно добавил папа и вышел из комнаты, потушив свет.
Пока они разговаривали, Аленка уснула.
Иринка перебралась за письменный стол, включила настольную лампу. С высокого куста ваньки-мокрого слетел очередной увядший листок.
Значит, ухаживать, говорите?
Иринка сбегала на кухню, набрала полную чашку воды и щедро ливанула под корень бальзамину. Вода, смешавшись с сухой землей, полилась через край в поддон, оттуда на подоконник. Иринка изучила пустое дно чашки, глянула на скукожившиеся фиалки. Еще раз бежать на кухню было лень.
— В следующий раз, — пробормотала она, переворачивая над цветочным горшком пустую чашку. С края упала одинокая капля и затерялась в пушистых листиках.