Путешествие в Закудыкино - Аякко Стамм

Вдруг откуда ни возьмись, перед Пиндюриным нарисовался странно одетый гражданин с саквояжем. Костюм его был великолепно пошит, из дорогой шерстяной, явно не отечественного производства ткани, но как-то не по сезону, и к тому же, по моде конца девятнадцатого, начала двадцатого веков. Этот гражданин удивительно напоминал доктора Ватсона из нашумевшего отечественного сериала. Он тактично, по-джентльменски поклонился и на правильном английском языке произнес фразу, которая заставила Алексея Михайловича задуматься.

– Чё? – ответил Пиндюрин, сообразив после непродолжительной паузы, что он совершенно не владеет языками.

Незнакомец повторил фразу, добавив к ней еще несколько слов, не внёсших, впрочем, никакой ясности в создавшуюся ситуацию.

– Тебе чего надо-то? Бутылку, что ли? – и добродушный, в общем-то, Алексей Михайлович, залпом допив пиво, протянул опорожненный сосуд англичанину.

– No! No! – яростно замахал руками «Ватсон», видимо несколько оскорблённый тем, что его неправильно поняли, и обрушил на ничего не понимающего Пиндюрина новый поток чисто английской тарабарщины.

Он долго ещё что-то пытался объяснить, отчаянно жестикулируя и рисуя на песке какие-то фигуры, пока вконец очумевший Пиндюрин морщил лоб, пытаясь разобрать хоть что-то, вспомнить хотя бы слово из когда-то изучаемого им языка. Впрочем, несколько слов он всё-таки вспомнил, но они не внесли никакой ясности.

– Слышь ты, чего пристал? Я не понимаю ни бельмес. Я те говорю, не шпрехаю я, понял?

Но англичанин не унимался.

– Ты, бляха муха, охренел что ли, мать твою … Я те по-русски говорю, не андестенд я.

«Ватсон» вдруг замолчал и уставился на Пиндюрина круглыми глазами.

– А, понял наконец-то? То-то же! Я только по-русски шпрехаю. Ты по-русски можешь?

Англичанин молчал.

– Я те говорю, ты по-русски можешь? – закричал Пиндюрин, втайне, видимо, надеясь, что усиление громкости произносимых им фраз способно таки разрушить языковый барьер.

– …!

– Ну, рашн, рашн!

– …!

– Послушай сюда. Ты это, как его, дуюспикинглиш? – продемонстрировал Алексей Михайлович свои познания в английском.

– Yes! Yes! – оживился англичанин.

– Ну вот, видишь! – обрадовался было Пиндюрин, но тут же понял, что зашёл в тупик. Потому что кроме «рашн» и «дуюспикинглиш» в его утомлённом мозгу крутилась только одна единственная и, по всей видимости, совершенно бесполезная в данной ситуации фраза про то, что «Москоу из кэпитэл оф Раша», и больше ничегошеньки. – Ес, ес… а я вот не ес ни бельмес. Я рашн ес, понял?

– …

– Какой же ты бестолковый, мать твою… Я рашн спикинглиш… дую.… Понял?

Оба собеседника, отчаявшись найти взаимопонимание, пробурчали что-то каждый на своём языке, отвернулись друг от друга и уткнулись взглядами в начерченные на песке фигуры.

Пауза затянулась.

– Пиво будешь? – пошел на сглаживание международного конфликта Алексей Михайлович, доставая из сумки, стоящей тут же на скамейке, бутылку и протягивая её неожиданному знакомому.

– No.

– Да не, полная. Угощаю.

Англичанин смотрел то на Пиндюрина, то на протянутую ему бутылку, видимо, пытаясь сообразить, что от него хотят.

– Опять не понимаешь? Сейчас… как это… – Пиндюрин никак не мог подобрать из своего запаса английских слов подходящее, но вдруг его осенило. – Халява, сэр!

Изумлённый англичанин молча принял дар загадочной русской души и, не найдя чем открыть пробку, снова уставился на своего собеседника.

– Дай сюда! Вот лох американский, бутылку открыть не может, – Алексей Михайлович взял назад сосуд и, открыв его зубами, снова протянул иностранцу.

Несколько минут они молча пили пиво, а когда допили, снова повернулись друг к другу. Международный конфликт был улажен.

Не зная, как донести до не владеющего языками русского столь важную информацию, «Ватсон» достал из саквояжа толстую картонную папку и протянул её незадачливому полиглоту.

– Что это? – спросил Пиндюрин, озадаченно принимая ответный дар из рук иностранца. – Зачем это? – но англичанина рядом уже не было.

Не было его и в ближайших окрестностях, он исчез, растворился в пространстве так же неожиданно, как и появился.

Некоторое время Пиндюрин так и сидел, то озираясь по сторонам, то разглядывая папку, потом решился и раскрыл её. Ничего, на первый взгляд, ценного в ней не оказалось – какие-то листы бумаги, исписанные ровным каллиграфическим почерком, эскизы, схемы и чертежи какого-то устройства, напоминающего швейную машинку «Зингер», скрещенную с этажеркой, только более крупных размеров. Всё было изложено аккуратно, по-английски, и совершенно непонятно. Любой другой, нормальный человек выбросил бы всю эту макулатуру, но природное чутье на интригу заставило Алексея Михайловича заботливо сложить всё обратно, завязать тесёмки и спешно отправиться домой, предвкушая новое загадочное приключение.

Дома, удобно устроившись за столом и вооружившись англо-русским словарем, тетрадкой и ручкой, Пиндюрин принялся за перевод текста на нормальный, доступный ему язык. Провозившись несколько часов и изрядно попотев, Алексей Михайлович осилил-таки титульный лист сочинения, вызвавший у него самые противоречивые чувства. Трудно было принять это всерьёз и допустить, что изложенное на титуле не есть бред сумасшедшего. Или, что еще хуже, попытка разыграть доверчивого Пиндюрина и, втюхав ему явную туфту, затем от души посмеяться над ним. Любопытство взяло верх, и, поразмыслив немного, Алексей Михайлович решил разобраться хорошенько с сочинением, а затем уж решить, что делать с этим дальше.

А на титульном листе было написано следующее: «Полное и подробное описание устройства, принципа действия и порядка сборки машины времени с перечнем всех деталей и запасных частей, а так же с приложением чертежей, эскизов и схем. Сочинение Герберта Уэллса[1], которое он, будучи в здравом рассудке и твёрдой памяти, самолично передаёт потомкам, что само по себе, является неоспоримым доказательством реальности путешествий по времени и существования вышеназванной машины. Лондон. Год 1899-й».

III. Испытание

Ни профессор Нычкин, ни Хенкса Марковна никак не отреагировали на стук в дверь, они продолжали работать с видом людей, занимающихся архиважным для человечества делом. Женя уж было подумал, что ему послышалось, как стук повторился снова, дверь приоткрылась – и в комнату просунулась круглая, как бильярдный шар, с обширной лоснящейся лысиной в обрамлении жиденьких всклокоченных волос, сладко улыбающаяся во все зубы голова.

– Здрасьте, – произнесла голова, вплывая во внутреннее пространство кабинета и втаскивая за собой такое же круглое тело. Мягко ступая по видавшему виды паркету и беспрерывно одёргивая нижний край выцветшей от возраста футболки, тело неуверенно, то делая два больших шага вперёд, будто переступая невидимые лужи, то останавливаясь и переминаясь с ноги на ногу, то отступая назад и неожиданно снова два больших шага вперёд, проследовало на середину комнаты, кланяясь во все стороны. Потоптавшись какое-то время в центре, и одними глазами, не поворачивая головы, оглядев всех присутствующих, тело влажными от волнения ладонями пригладило остатки растительности на голове и, резко повернувшись, направилось к Жене. Почему оно выбрало именно его? Может потому, что Резов был единственным из присутствующих, кто наблюдал за всеми его действиями с нескрываемым любопытством. Подойдя к столу, и завалившись на него всей своей массой, посетитель нагнулся к самому Жениному уху и произнес заговорщицким шепотом.

– Вам чрезвычайно повезло!

Затем, выпрямившись и отойдя на два шага назад, встал, скрестив руки на груди, в предвкушении фурора, произведённого столь ошеломляющим сообщением. Видимо реакция Жени, недоуменно взирающего на экстравагантного посетителя, оказалась не слишком бурной, поэтому тело, снова подойдя к столу, неуверенно пролепетало.

– Вы это… как его… ну, в общем… – промямлило оно, мучительно подбирая нужные слова для второго захода на контакт, – … рубашка у вас хорошая. Почём брали?

Человек, наконец, нашёл неординарное решение и, подтверждая слова действием, оценивающе пощупал уголок ворота Жениной сорочки.

– Да, отличная рубашка. Дорогая, небось?

– Это мама покупала… давно ещё, – зачем-то пояснил Женя.

– Да-а! Это сразу видно, – тоном знатока заявил посетитель и, несколько осмелев от внезапно возникшего взаимопонимания, снова нагнулся через стол к уху собеседника. – Вы первый!

Слегка оторопевший от столь неожиданного заявления Резов оказался в некотором замешательстве. Он никак не мог сопоставить воедино, что же всё-таки очевидно опытному глазу специалиста – то ли ценность рубашки, то ли мамино участие в приобретении оной, то ли приоритетное его, Жени Резова право на её использование по назначению.