Путешествие в Закудыкино - Аякко Стамм

Усатая женщина видимо не сообразила ещё, что происходит. Именно этим она сейчас и занималась, судя по бегающему от профессора к Жене и обратно растерянному взгляду и тяжёлому, прямо-таки богатырскому дыханию.

– Хенксочка Марковна, дорогущая вы моя, и не побоюсь этого слова, бриллиантовая. Перестаньте таки нагнетать вашими могучими ноздриками из ваших же весьма обширненьких… хе-хе… лёгких такое количество воздуха в помещение. Нас всех сейчас таки сдует. Хе-хе. И присядьте вы уже спокойненько, ваша чрезвычайная обороноспособность таки не понадобилась.

Профессор вновь вернул своё внимание к Жене.

– Вы, молодой человек, не поимейте на неё обиды и расслабьте таки эти ваши нервные клеточки, они уже в обратно не восстанавливаются. Наша многоуважаемая и всеми любимая Хенксочка Марковна поимела обыкновеньице принять вас за просителя. Хи-хи… Она всегда так делает. Завалены работой, знаете ли, по самые наши ушки – не продохнуть, пардон, не пукнуть… хи-хи. А они всё несут и несут, прямо-таки бум изобретательства. Вообразите себе, осмелились таки замахнуться на самого Альберта нашего с вами Эйнштейна! Да! Да! Ну теперь с вашей, так сказать, помощью… хе-хе… А Хенксочка Марковна – добрейшая, я бы сказал, где-то женщина. Ангелочек, знаете ли, во плоти. Мы все её прямо-таки любим и ценим за бескомпромиссность и, не побоюсь этого слова, богатый, как бы, внутренний мир. Да.

Израиль Иосифович снова ослепил Женю бриллиантовой улыбкой. Впрочем, лишь на мгновение, потому что послушная направлению взгляда профессора стая солнечных зайчиков как по команде метнулась в сторону усатой горы. Та приподнялась из-за стола, предъявив Жене другие, не менее грандиозные детали своей конструкции, рядом с которыми бюст просто потерялся.

– Так шожа вы не сориентировались нам на местности-то, – произнесла, как бы извиняясь, Хенкса Марковна, – мы ж тута не Акопянов, фокус-покусы из рукавов не достаём и по глазам фотокарточки не сличаем, – и протянула Жене огромную лапищу. – Товарищ Обрыдкина, можно просто Хенкса Марковна.

– Ну вот и чудненько, – продолжил профессор. – А это вот, позвольте поиметь себе удовольствие представить, наша экспертная группа – Венечка, Денечка и Санечка.

Перед Женей предстала троица без определённого пола и возраста, утыканная пирсингом, где только можно и, наверняка, где нельзя, с раскрашенными во все цвета радуги вздыбленными волосами, в изорванных, протертых джинсах и черных очках.

– В настоящее время, они таки занимаются вопросами, связанными с космосом, конкретно с чёрненькими, уж поверьте мне, просто-таки весьма чёрненькими дырочками. Сейчас, буквально с минуты на минуту они улетают в Новосибирск, глядеть на небо в телескопчик. Венечка, подтяните таки эти ваши… хе-хе… брюки, они же сползли по самые.… Да. Ой, только не надо мне опять лечить мои старые уши, что это такой у вас фасон. Это, милейший мой Венечка, не фасон, а полное таки опущение этих ваших штанишек по самое так нельзя. А я вам говорю, подтяните и не спорьте со старшими. Санечка, застегните пуговку. И эти две тоже. Без этих ваших пуговок всем сразу видно, что вы таки девочка. И перестаньте всё время иметь такую привычку со мной пререкаться! То, что вы называете «свободный стиль», порядочные девочки прячут, а ни то в глухой сибирской тайге с вами таки может случиться казус, в результате которого вам будет чуть-чуть неприятно. Хотя… хе-хе… кто их теперь разберёт, где у них приятно, а где вовсе даже наоборот. Вы уже всё собрали, ничего не забыли? Смотрите, через полчаса машинка. Ждать не будут.

Профессор, довольно потирая руки, ещё раз оглядел всю команду и, оставшись видимо удовлетворённым, снова вернулся к Жене.

– Ну вот, со всеми вы познакомились. Коллективчик у нас не очень чтобы большой, но таки дружный и сплочённый. Хочется надеяться, что и вы гармонично вольетесь в него и в кратчайшие сроки. Вот ваш столик, так сказать, рабочее место, располагайтесь, осваивайтесь, если что обращайтесь. Я таки кончил. Хе-хе…

Завершив представление, профессор удалился к себе и снова погрузился в бумаги. Хенкса Марковна последовала его примеру, а Венечка, Денечка и Санечка, покрутившись ещё минут пять возле своего багажа, исчезли, не говоря ни слова, за дверью кабинета.

Женя сел за свой стол, проверил содержимое его ящиков и, не найдя там ничего кроме воздуха и мятого конфетного фантика, погрузился в размышления о начале своей карьеры и о том, что же интересного может ожидать его в будущем. А будущее стояло уже, что называется, у порога и собиралось обрушиться на Женю всей непредсказуемостью и оригинальностью своего чувства юмора.

В дверь кабинета тихонько постучали.

II. Изобретатель

Алексей Михайлович Пиндюрин был самоучкой. Никакого особенного образования он не имел, окончил когда-то давным-давно техникум, получив диплом, был призван в армию, а после службы не работал по специальности ни часа. Да и учился-то он так себе. Не то чтобы не был способен к наукам, а просто не увлекло как-то. Единственное что зафиксировалось у него в памяти о том студенческом времени, было пиво в больших количествах, гитара, которая в сочетании с неплохим голосом делала Пиндюрина любимцем публики, и девочка Римма, в которую он тогда был, кажется, влюблён. С гитарой и пивом Алексей Михайлович дружил ещё долгие годы, чего никак нельзя сказать о том далёком сердечном увлечении. Не то чтобы юной пиндюринской зазнобе не нравился весёлый и бесшабашный парень Лёха, напротив, их симпатии друг к другу были взаимны, но замуж она вышла за другого, потому как этот самый Лёха женился двумя месяцами прежде неё, и не на ней. Зачем он это сделал? Вероятно из природной тяги к эксперименту, ко всему новому, неопробованному на собственной шкуре, а стало быть, привлекательному.

Пиндюрин всегда был немного романтиком и авантюристом. Он без особого труда и излишних опасений ввязывался во всё, что было ему интересно. Будучи легко обучаемым человеком, быстро осваивал новое поприще, и даже добивался определенных успехов, но, обнаружив где-то на горизонте неизвестную, ещё более манящую звезду, также легко менял ориентацию (не подумайте ничего плохого) и во весь опор мчался к новой, непознанной ещё мечте. Судьба, видя такое рвение, не обижала Пиндюрина и часто подбрасывала ему то одну, то другую отрасль из обширной сферы деятельности, освоенной человеком за многое множество веков его (человека) существования. Алексей Михайлович даже собрался было устроиться прапорщиком в Красную Армию, но, оценив по достоинству все прелести военного образа жизни, вскоре поменял романтику цвета хаки на черно-белые, а чаще цветные будни отечественного кинематографа. Здесь дело пошло не в пример лучше, кино настолько увлекло Пиндюрина всей своей многогранностью и разноплановостью, что у него наметился некий даже карьерный рост. Так что он, не долго думая, поступил в институт кинематографии и проучился там аж целых два года. Но тут на пути нового Феллини опять неожиданно появилась коротенькая юбчонка, в которую он тут же влюбился. Девочка была совсем юная, необычайно красивая, девственно наивная и непроходимо глупенькая. Всех этих, безусловно, ценных качеств с лихвой хватило, чтобы покорить пылкое сердце Пиндюрина, так что Алексей Михайлович с головой кинулся в омут страсти со всей, свойственной ему серьёзностью. Будучи человеком глубоко порядочным, он не мог допустить преступной внебрачной связи, так что с первой женой пришлось расстаться, оформив законным порядком развод. Институт так же пришлось оставить, так как на него катастрофически не хватало времени. Руководству же киностудии, долго и бесполезно боровшемуся за целостность ячейки общества, оказалось совершенно необходимым в срочном порядке избавиться от пятна на авторитете заслуженного коллектива. В результате развитие отечественного кинематографа продолжило свой восходящий путь без Алексея Михайловича. Девочка тоже задержалась ненадолго. Вскоре она, пресытившись Лёхиной романтикой, увлеклась более молодым, более серьёзным, более перспективным человеком, выскочила за него замуж и исчезла с пиндюринского горизонта навсегда. Погоревав немного, Алексей Михайлович отправился дальше на поиски своего места в жизни.

Судьба изрядно побросала его. Он объездил всю страну в качестве заместителя начальника почтового вагона, писал стихи, песни и выступал с ними на Арбате, перелопатил не одну тонну песка в поисках исчезнувших цивилизаций в Средней Азии, работал в солидной компьютерной фирме, занимался бизнесом, скрывался от кредиторов и бандитов, продавал Гербалайф, бомжевал, работал таксистом, охранником, неоднократно был женат, разведен, снова женат, как вдруг однажды…

В один прекрасный летний день утомлённый солнцем Пиндюрин отдыхал от зноя и забот праведных на скамейке, в тени городского парка. Он был свободен и чист перед обществом, поэтому время от времени отхлёбывал прямо из бутылки милый его сердцу напиток – пиво популярной петербургской марки. Это был уже не очень молодой, сорокатрёхлетний мужчина, здорово полысевший и с заметным брюшком – результатом преданности любимому напитку. Весь его внешний вид – легкая трёхдневная небритость, несвежая, давно умолявшая о стирке футболка, старые протёртые джинсы, слегка пахучие сквозь растоптанные сандалии носки в красную и светло-зеленую полоску – всё в нём говорило о том, что поиски своего «я» пока не увенчались успехом. А Алексей Михайлович, несмотря на возраст, находится всё ещё в самом начале этого поиска. В голове, всегда переполненной идеями и проектами, на сей раз было пусто, как в холодильнике, а в его холодильнике было пусто всегда. Хотелось есть, к тому же нестерпимо чесалось между лопатками, и не было никаких способов победить ни первое, ни второе.