Белорусцы - Олег Ждан

В результате на следующий день Филон доложил, что они готовы сопро­вождать нас. Завируха за ночь утихла, и мы скоро выехали. Надо сказать, что дорога и в самом деле была тяжела: еще глубже, чем у нас, в Великом Кня­жестве, оказался снег, кони с трудом пробивались вперед. Особенно тяжело приходилось передним, через каждую версту их меняли местами. До брюха доходил снег.

На Мстиславщине такие снежные зимы не редкость. На Рождество отец приказывал запрячь «гусем» две лучшие лошади, усаживал, а правильнее — бросал нас в сани, сам, без кучера, брал в руки вожжи, и мы мчались за трид­цать верст, в Рославль, где у отца была сестра, оттуда — уже на Крещение — в Починки, где жил какой-то его друг или родственник. Мчались — это сказа­но для красы, на самом деле — пробивались через цельные поля снега по едва намечавшимся дорогам. Именно по брюхо лошадям лежали снега.

Отец любил зиму. Когда становился лед на Святом озере, он с мужиками расчищал большую площадку, пробивал долбнями лед до воды, клал коле­со, вставлял шест и давал вмерзнуть. Потом мужики привязывали большие сани — кучей налезали в них дети, — раскручивали шестами эту зимнюю карусель — счастливый визг несся над озером.

Если бы не та война, думаю, отец и теперь жил бы в Мстиславле и, может быть, мне не пришлось бы уезжать.

В Колочинском монастыре, где мы остановились на ночлег несколько дней спустя, опять произошла ссора. Вдруг Филон и Малюта явились к нам раным-рано и будто бы от имени думных бояр, приславших грамоту, заявили, что мы ведем с собой больше людей, чем было условлено. Особенно — пан Сапега. К тому же у нас много гайдуков, будто мы идем не на добрый раз­говор, а на бой. И будто думные бояре требуют отправить часть людей обрат­но. Значит, не зря они вчера и позавчера ездили взад-вперед, видно, хорошо посчитали, сколько у нас саней, лошадей и людей.

— Удивляемся нашим братьям, думным боярам! — воскликнул пан Сапе­га. — Что за отношение к посольству! Что за разговоры! Хотите командовать нами? Не выйдет! Сообщите думным боярам, что мы отправились в путь не по их приглашению, а по воле нашего короля. Король знал, как и с чем нас отправлять. У нас нет лишних людей. Что касается продовольствия, пусть думные бояре не переживают. Половину корма мы покупаем сами.

Оттого, с каким удовольствием переглянулись Филон и Малюта, полу­чив отповедь, стало ясно, что передадут слово в слово и еще от себя добавят, чтоб не думали бояре, будто они тут лынды-мулынды бьют. Оба еле сдер­живали улыбки.

Великие послы поначалу сильно рассердились, однако, увидев, как при­ставы переглядываются и улыбаются, успокоились, а пан Сапега даже при­гласил Филона и Малюту на завтрак. За завтраком опять пили венгерское вино, причем Малюта глотал из кубка торопливо, шумно, словно опасался, что вырвут из рук кубок, а Филон чмокал, шмыгал простуженным носом, и все произносили красивые слова за здоровье короля и московского царя.

Пан Песочинский говорил о необходимости вечного мира — он вообще любил сказать что-то важное, державное, такое, чтобы слушали со внимани­ем и почтением, чтобы понимали, кто перед ними.

— Если дружба рухнет — лес быстро засохнет! — так закончил он. Лес — это, надо понимать, люди наших государей, мы с вами. Произнес он по-польски, и когда я перевел, все закивали головами.

А Малюта стал рассказывать о бескрайних землях царского величества, где всякое зверье есть и даже белые медведи. Люди там живут с узким глазом, а ездят на собаках и оленях-малых коровках с ветвистыми, как у деревьев сучья, рогами. А ночь в той земле длится всю зиму.

Короче, разошлись с хорошим настроением. Великое дело — вино. А у меня душа радовалась от того, как согласно думали и говорили пан Песочинский и пан Сапега. Проводив приставов, они еще полчаса мирно беседовали между собой.

Вы нас поморозили!

Тогда на Руси из-за голода было запрещено варить пиво и гнать горелку. Шинки, или по-российски — кабаки, тоже были закрыты. А наши купцы везли с собой целые бочки крепкого хлебного вина, полугара. И мужики, казалось, готовы были отдать за него все. Пили безбожно, мы такого пьянства никогда не видели. А потом началась дикая драка. Дрались кнутами, палками, оглоблями, дугами... Увидев такое бесчинство, Малюта приказал стрельцам схватить драчунов и тут же приговорил к битью кнутами.

Тотчас нашелся желающий исполнить приговор — бил жестоко, с оттяж­кой, поворачивая на четыре стороны света. Смешно, что поднявшись с земли и немного протрезвев, холопы не обижались, а благодарили за такое пожало­вание и мирно, а то и посмеиваясь, отходили.

Малюта и Филон попросили больше полугар не продавать: как бы холо­пы, упившись, какого дурна не учинили.

Понемногу мы приближались к Москве. Слух о нашем приближении уже шел, и перед речкой Ходынкой начали собираться люди: и московиты, и немцы, и татары. Чем ближе к столице, тем больше людей. Были и холопы, и богато одетые люди на добрых конях.

Перед заставой, за версту от города, нас встретили бояре Михаил Коз­ловский, Григорий Горихвостов, Никита Ниглецкий, а также дьяки Неверов и Неронов. Они подъехали на лошадях верхом и остановились с левой сторо­ны от кареты послов. Мы тоже остановились. Московиты попросили послов выйти, чтобы обговорить какие-то вопросы.

— Мы не выйдем из карет, — ответил я от имени послов. — Пускай спер­ва они сойдут с лошадей, подойдут к нам и передадут бумагу царя.

— Нет, мы не сойдем с лошадей. Хоть всю ночь будем стоять здесь.

— Ну и стойте, — ответил пан Сапега. — Даже если мы тут замерзнем, не выйдем. Мы — великие послы и должны хранить нашу честь.

Несколько часов так простояли одни против других. Правда, бояре и дьяки время от времени отъезжали, видно, посовещаться, а может, просто погреться.

Наконец, к вечеру, приставы, Малюта и Филон, сообщили, что бояре намерены сойти с лошадей и подойти к послам первыми, но и послы должны выйти из кареты.

Тогда, чтобы наказать бояр за упрямство, послы заявили, что у нас не принято выходить на левую сторону и потребовали, чтобы бояре перешли на правую. Неохотно, но московиты выполнили эту нашу причуду.

Послы вышли из кареты и сразу остановились. Бояре снова оказались в затруднительном положении: какое такое обсуждение каких-то вопросов, если говорить придется громко, почти кричать, а праздный народ стоит вокруг и слушает, раскрыв рот. Опять стали переговариваться.

— Мы сошли с лошадей и подошли близко к вам, вы же не хотите сделать навстречу и шага, — громко заговорил князь Козловский, он, по-видимому, был старшим. — Этим вы унижаете честь его царского величества. Мы при­ехали встречать вас не по своему желанию, а по приказу нашего царя. Вы же очень некрасиво поступаете.

Затем Горихвостов, человек старый, обращаясь к пану Казимиру Сапеге, добавил тихо, укоризненно, но все мы расслышали его:

— Твой отец, Лев Иванович Сапега, воевода виленский, великий гетман и первый канцлер, бывал у нас послом для свершения великих дел. Он при­езжал к прежним, светлой памяти, царям. Он-то хорошо знал обычаи и не поступал так, как поступаете вы.

— Мне хорошо известно, что мой отец бывал здесь послом и как посту­пал он. И я хочу поступать так, как он, как надлежит великому послу, при­ехавшему совершать великое дело, — ответил пан Казимир.

Песочинский тоже обратился к московитам, но глядя на меня и по-польски:

— Если бы вы не торговались с нами, мы бы давно вышли из кареты и подошли к вам. Это вы некрасиво поступаете. Так не принимают гостей, с которыми хотят жить в дружбе и любви. Вам нас, послов, должно было принять с добром, а вы нас поморозили, без надобности держали в поле несколько часов.

Князь Горихвостов опять тихо ответил на это:

— Великие послы, окажите нам хотя бы немного уважения, и мы тоже станем с вами обходиться по-братски.

Наверно, не столько слова, сколько голос князя Горихвостова подейство­вал на всех, кто здесь был, — бояре и послы сделали по несколько шагов навстречу друг другу. Князь Горихвостов снял шапку, и ему тотчас последо­вали другие.

— Великий государь, царь и великий князь Михаил Федорович, всея Руси самодержец и многих государств обладатель, прислал нас, дворян, своих холопов, к вам, великим послам Владислава Четвертого, Божьей милостью короля польского, Великого князя литовского и иных. Его царское величество спрашивает, хорошо ли вы доехали и в хорошем ли здравии прибыли?

Отвечал пан Песочинский:

— Благодарим его царское величество за гостеприимство и заботу. Благо­даря Богу приехали в добром здравии.

Вступил в разговор и князь Козловский:

— Его царское величество спрашивает вас, имели ли вы, великие послы, достаточно людей и лошадей в пути и хорошо ли жили в дороге?

Ответил ему пан Сапега с усмешкой:

— Имели столько, сколько нам давали. И за то спасибо. Но очень уж скромно давали.