Чирик - Александр Шушеньков

Вова Глызов был призван в армию сразу после окончания строительного института в благословенном и теплом русском городе Воронеже пару лет назад. Шутница Судьба бросила зеленого, как майский помидор, Вовочку в суровую действительность стройбата, дав ему лейтенантские звезды, должность прораба сантехнического участка и безграничные возможности для знакомства со «школой жизни», как когда-то образно выразился знаменитый писатель-маршал. Наивный Вова, знакомый с доблестными вооруженными силами до сих пор только по фильмам «Чапаев», «Небесный тихоход», «Освобождение» и «В зоне особого внимания», со всем энтузиазмом и чистотой помыслов устремился крепить оборонное могущество социалистической Родины. Его не смущало, ч то он – сантехник, а не командир танка. Ничего, что его оружие – унитазы с косым и прямым выпуском, а не водородные ракеты. Пусть вместо рева реактивных двигателей он должен слушать рев воды, выпускаемой из смывных бачков! Не место, как известно, красит человека, а человек – место, пусть даже оно находится в батальонной уборной! Вова ехал к месту дислокации, и лежа на верхней полке купейного вагона смотрел захватывающие сны об уничтожении блока НАТО при помощи новаторского подхода к выгребным ямам. Перед его мысленным взором необозримыми шеренгами, словно танки на параде, двигались мезанизированные помывочные пункты, покрытые особым сверхсекретным сплавом. Могучие самоходные уриналы, подобно легендарным «Катюшам», обрушивали на головы вероятного противника залпы смертоносных мочевых масс. Сверху, с реактивных истребителей-бомбардировщиков Су-7б, на оставшихся в живых милитаристов из титаново-молибденовых сопл били многоатмосферные струи кипящей воды, предварительно основательно прохлорированные для большего эффекта…

Начальник отдела кадров капитан Блинохвостов сразу понял, что перед ним клинический случай, а потому, не мудрствуя луково, определил Петра в УНР подполковника Гнусавого. Там уже проходили службу полтора десятка офицеров запаса, оторванных на два года (отсюда и название – «двухгодичники», или, как выражались кадровые военные – «двухгадючники») от мирного созидательного труда. Смыслом существования этих граждан было одно – любыми путями дотянуть до конца срока.

В первый же день, отмечая вступление в славный офицерский корпус, Глызов, до того никогда не употреблявший ничего крепче жигулевского пива, напился рома «Негро», в результате чего оказался сгоревшим ЦУБ некоего бесхозного прапорщика Протыкуна. Куда потом делся сам Протыкун, никто не знал, зато Владимир приобрел репутацию настоящего гусара. Его поселили с тремя такими же штатскими проходимцами-лейтенантами: энергетиком Варданяном, прорабом Гулько и мастером Горой в вагончике, ранее служившим для солдат уборной, что идеалист Глызов воспринял как издевательство над своими помыслами. Запах, стойкий, несмотря на постоянную чистку вагончика, грубо давал понять, что жизнь – отнюдь не газетный очерк из «Красной звезды». И даже не передача «Служу Советскому Союзу». И вообще: прожить ее – не поле перейти!

Действительность была уныла, как морда столетней коровы. Каждое утро Глызов ни свет, ни заря тащился на планерку к командиру части Гнусавому. Планерки были на редкость однообразны и вызывали в памяти картину «Иван Грозный убивает своего сына», причем в роли нечастного отпрыска монарха поочередно пребывали все офицеры, в том числе и Глызов. Причина была одна – невыполнение планов, намеченных на вчерашней вечерней планерке. Выходя через час из кабинета командира части, офицеры думали только об одном – пойти и застрелиться. Но, поскольку дисциплина не позволяла совершить столь дерзкий поступок, да и оружия у них не было, приходилось идти в Кепкино, брать там пузырь и…К обеду половина офицеров части, подняв себе настроение, истово принималась выполнять план, а вторая половина была озабочена тем, в чьей компании провести вечер после службы.

УНР Гнусавого, как и другие УНРы Концевича, был занят архиважным государственным делом – возводил в обход Договора об ограничении стратегических вооружений новые шахты для ракетной дивизии. Примерно пятнадцать тысяч человек были заброшены морозной прошлогодней осенью в глухую краснохренскую тайгу, и, подобно легендарным строителям Комсомольска-на-Амуре, подвергнуты эксперименту на выживание. Солдаты – запуганные обовшивевшие существа, в подавляющем большинстве призванные из южных республик – обитали в палатках и казармах. Офицеры жили вместе с семьями в вагончиках-прорабках и наспех выстроенных бараках. Быт, в котором существовали кузнецы самого совершенного советского оружия, отнюдь не способствовал их нравственному совершенствованию. Скорее – наоборот.

Пили все. У Глызова было два начальника – два кадровых капитана-сантехника: Милюкбаум и Киро. В отличие от Глызова, они не могли расчитывать вырваться из проклятой краснохренской тайги в ближайшие пятнадцать лет (пока не уйдут на пенсию), и потому их помыслы направлялись на одно – свалить все дела на молодого лейтенанта. В сущности, тот еще не утратил первоначального энтузиазма, и при соответствующих условиях опять мог бы вернуться к давним идеям водопроводно-канализационной стратегии. Однако этому мешало одно обстоятельство. Вернее – два. Даже – три: Варданян, Гулько и Гора. Складывалась патовая ситуация: как только Владимир намеревался заняться серьезным делом, у одного из трех его сожителей немедленно возникал неотложный повод «принять на грудь». Разумеется, Глызов, который дорожил репутацией гусара, не мог отказать, в результате чего все благие помыслы летели к чертям под хвост, план ввода коллектора оказывался сорванным, а в кепкинском клубе снова под скрежет старой радиолы отплясывала гопака мешковатая фигура в валенках. На следующее утро Глызов, ощущая сильнейшие угрызения совести, принимал твердое решение окончательно бросит пить, но…

Подполковник Гнусавый был замордован «двухгадючниками» до предела. Он знал, что его УНР самый паршивый по дисциплине во всем УИРе, он знал, что по этой причине из отдела кадров ему направляется всякий штатский сброд, и он знал также, что до тех пор, пока этот сброд будет к нему направляться, дисциплина в подчиненной части не повысится. Это был заколдованный круг! Он проклинал всех и вся: капитана Блинохвостова – за козни, начальника политотдела Пучилова – за разносы, подчиненных – за алкоголизм, солдат – за ленность и склонность к побегам, жену – за то, что она жена…

Проклятый Глызов доканал подполковника! Каждое утро на планерке негодяй клялся и божился, что уж сегодня-то… сегодня он…, но наступал вечер, и два капитана-сантехника снова являлись к нему в кабинет с жалобами на лейтенанта. От Глызова надо было избавляться немедленно, подполковник спал и во сне видел приказ министра обороны на увольнение негодяя. Но сначала ему пришлось отправить в министерство документы на присвоение Глызову очередного воинского звания – старший лейтенант. Проклятая система! Гнусавый был вне себя: ему приходилось в представлении писать хвалебную характеристику тому, кто выпил у него крови больше, чем Рейган со всей своей СОИ! В противном случае вышестоящие, да хотя бы и тот же Пучилов, непременно стали бы допытываться, почему нет представления? Что, не достоин? Значит, не работаете, не воспитываете состав, товарищ подполковник?!

Таким образом, злостный нарушитель Глызов был представлен к очередному воинскому званию, получил его, и, разумеется, чтобы не ударить в грязь лицом, организовал грандиозную попойку. Он пригласил на нее всех, включая и Гнусавого, мерзавец!.

…Владимир окончательно пришел в себя. Теперь нужно было встать, желательно ничего не разбив. Путаясь в длинных полах парадной шинели, новоиспеченный старлей стал молча залезать в зловещем мраке спящего ЦУБа на продавленную металлическую кровать. Мятую пачку он сунул в карман.

– А-а!!!

От испуга Глызов громко упал. На его кровати, похоже, притаилось какое-то существо, причем, судя по голосу, оно принадлежало к прекрасной половине человечества.

– Кто здесь? – обмирая, спросил он.

– Вов, ты? – ответило пьяным бабьим смешком. – Хи-хи, ишь, напугал!

– Да ты кто? – снова стал подниматься Глызов.

– Да я это, Зина! Че, не помнишь?

– Какая еще Зина?

– Да, столовская… Посудомойка…

– Зинка???

И Глызов вспомнил все! Как покупал в продмаге бутылки спирта, как рассаживались в кильдымчике-мастерской среди торчащих труб и фасонины, как вся компания орала ему «До дна, до дна, сука!» когда он пил из граненого, на дне которого блестела тусклым светом звездочка. Потом был второй стакан, тосты за звание и скорый дембель, драка старика Еремеева с бухгалтером Матеем, пьяные вопли энергетика Варданяна «А я вам ответственно говорю, что самое лучшее освещение – это естественное!», порванная шуба служащей СА нормировщицы Людочки, разбросанная по причине сладкого вкуса пайковая картошка… Потом отправились провожать всем обществом перепившего седовласого майора Трегубовича, вдруг внезапно перед домом поскользнувшегося и упавшего всеми орденами в мазутно-вонючую кучу (кстати, почему он оказался без шинели?)… Далее в воспоминаниях обнаружился провал… а затем Глызов отчетливо увидел себя таскающим за грудки Варданяна, и кричащим при этом «Будешь еще жрать общую сгущенку, пидор?! Будешь???» Варданян мотался, как тряпичная кукла и норовил сползти по стенке… кепкинского клуба.