Я дрался с бандеровцами - Станислав Смоляков

В конце 1964-го по состоянию здоровья я переехал в Крым, где был назначен на должность управляющего отделением № 2 совхоза «Воинский» Красноперекопского района. Затем перебрался в совхоз «Авангард» Сакского района, где отработал до 1971 года. Трудился в совхозе «Береговой», в 75-м стал управляющим отделения совхоза «Дальний». В 1978-м переехал в село Суворовское Сакского района, где стал заместителем директора по хозяйственной части, старшим агрономом подсобного хозяйства, и ушел на пенсию аж в 1990 году из птицесовхоза «Суворовский». Двадцать лет был председателем сельского Совета ветеранов, поднял организацию на ноги. Знаешь, в чем мой секрет долголетия и активной жизни? Солдатский ремень, который я надел в 1946 году, до сих пор ношу на тех же застежках.

– Довелось ли сталкиваться со случаями уклонения от призыва в армию?

– Нет, все нормально шли. Правда, бандеровцы время от времени пытались прижать молодежь – уговаривали не ходить в армию. Но народ на Волыни войну против немцев поддерживал, поэтому молодежь шла добровольно.

– В какой обстановке проходили выборы в сельские советы в Колковском районе?

– В нормальной. Мы внимательно и четко «работали» на избирательных участках – смотрели в оба глаза. Вооруженные до зубов группы сидели в засадах на подходах к участкам, поэтому никаких эксцессов не допустили.

– Как были вооружены бандеровцы?

– Встречалось немецкое оружие. Но больше всего было советского, его всегда можно было найти на местах боев.

– Как были одеты участники бандформирований?

– Сборная солянка в виде полувоенной формы: и нашей, и немецкой.

– Как прореагировали на амнистию 1946 года?

– Народу вышло из леса мало. А все потому, что сотрудники МГБ повели себя по отношению к людям очень нечестно: их сразу же заставляли подписывать бумаги о сотрудничестве и куда-то высылали. Поэтому эмгэбэшников в народе не любили: уж очень часто среди них встречались подлецы.

– Местное население бандеровцев сильно поддерживало?

– Местами да. Но не скажу, что поддержка была всеобщей. Не везде одинаково к ним относились. К примеру, в райцентре Колки власть чувствовала себя весьма уверенно, и молодежь там большей частью пошла не в бандгруппы, а в истребительный батальон. Вот так-то! Часть сел в районе сочувствовала бандеровцам, а часть поддерживала Советы.

Лаврентьев Ульян Романович

Интервью и литобработка: Юрий Трифонов

Я родился 20 июля 1921 года в селе Копылье Колковского района Волынской области. Мой отец, Роман Власович, всю свою жизнь трудился в сельском хозяйстве. Во время Первой мировой войны он служил в царской армии, воевал против австрийцев и немцев. Стал кавалером Георгиевского креста. К нашему несчастью, папа рано умер. Мне тогда было три года, а младшему брату Гавриле в день смерти отца исполнилось всего три недели. Наша мама Ефима Кондратьевна стала вдовой с девятью детьми. Я хорошо помню старшего брата Бориса, 1905 года рождения, который служил в польской армии, а также Ивана, 1911 года рождения, Омельяна, Леонида и Гаврилу.

Так как мама день и ночь работала, чтобы хоть как-то прокормить семью, заботилась о нас в основном бабушка. Под ее руководством мы искали лебеду и коренья, которыми спасались от голода. Жили страшно тяжело. Было время, когда мы просто пухли от голода. Выглядели жутко: животы – пузатые, а лица – синие.

Лаврентьев Ульян Романович, 1944 год

В 1930 году мне исполнилось 9 лет, а в селе даже не было школы! В царское время действовала церковно-приходская, но во время Первой мировой войны церковь и здание школы сгорели дотла. Поляки же долго не открывали новое учебное заведение, потому что село считалось коммунистическим. И правильно считали, ведь уже в 1928 году у нас организовали ячейку КПЗУ (Коммунистическая партия Западной Украины). Руководил ею Трифон Елизарович Будецкий.

Будецкий в скором времени объявил о создании районной подпольной организации КПЗУ. В селе к коммунистам отнеслись весьма сочувственно. Мой брат Иван в 1934 году стал членом КПЗУ, возглавив сельскую партячейку. А потом и меня туда привел – в 37-м я стал комсомольцем. У нас в хате, которая в Копылье стояла крайней у речки Стырь, часто собирались коммунисты. Мы читали листовки, газеты, книги… Мне доверили флаг компартии, который я прятал в металлических ящиках от пулемета под плетнем, в кустах черной смородины. Когда было нужно, я доставал его на партсобрания.

Сельская ячейка КПЗУ постепенно разрослась до 20 человек. Надо сказать, что польские власти всячески преследовали коммунистов. В нашу ячейку внедрили провокатора… В мае 1938 года пошли аресты. Забрали Будецкого. Мой брат Иван получил пять лет и был отправлен в тюрьму для политзаключенных в Брестской крепости.

В 30-х годах в Копылье наконец появилась начальная частная школа, всего в четыре класса. Ее организовали, как смогли, жители села. Сначала нас обучал нанятый учитель, еврей Колодзинский. Но через пару лет, когда до поляков дошло, что учебный процесс надо контролировать, они прислали государственного педагога. В пятый класс я ходил в Колках. Учителя-поляки к нам относились не самым лучшим образом, больше внимания уделяя польскому, а не украинскому языку.

Поляки всячески ущемляли украинцев. Допустим, если ты хотел работать где-то на государственной службе, то требовалось перейти в католичество. Иначе увольняли с работы.

1 сентября 1939 года по телефону сообщили о том, что началась война с Германией. Из нашей семьи на тот момент уже отслужили в польской армии Борис и Омельян. Была объявлена мобилизация. Но толком никого призвать не успели – уж очень быстро поляки потерпели поражение. Красная Армия перешла советско-польскую границу и начала освобождать Западную Украину. Наши подпольщики по своим каналам узнали об этом, провели собрание и решили соорудить праздничные ворота в Колках для торжественной встречи освободителей. Будецкий, только что освободившийся из польской тюрьмы, возглавил группу встречающих из числа партактива. Люди в приподнятом настроении ждали прибытия передовых частей Красной Армии. Появилась колонна…

Но это оказались отступающие польские части. Разъяренные поляки арестовали Будецкого и еще нескольких активистов. Всю ночь их избивали в подвале колковской школы. Утром семерых истерзанных подпольщиков во главе с Будецким расстреляли на кладбище в Колках. Собралась молодежь, привезли наспех сколоченные гробы. Я стоял в почетной страже. Весь поселок в молчании провожал погибших в последний путь.

В тот же день мы, копыльские, сбежали из колковской школы. Пока ночевали на каком-то хуторе, поляки оказались уже под Розничами. Утром мы пошли по дороге на Копылье и наткнулись на отдыхающие польские части. На траве стоял станковый пулемет и десяток винтовок, собранных в пирамиду. Решили не рисковать, зашли в стоявший у дороги хутор. На его окраине жила тетка товарища. Мы рассказали ей, что по дороге видели польских солдат. Только она поставила нам на стол покушать, как под окнами страшно закричали люди. Началась паника, все куда-то побежали. Мы, так ничего и не поев, ринулись на улицу, добежали до какой-то мелкой речки. На берегу ее росли какие-то невысокие кусты. Мы только успели ползком забраться в них, как появилась польская кавалерия и на рысях перебралась на наш берег. На лугу пасся скот. Поляки начали рубить его саблями. Прямо перед нами упала туша лошади. Так, петляя и прячась от польской кавалерии, мы пришли к Годомичам. Здесь мы увидели покидающих село поляков, за которыми шла Красная Армия. Ее встречали местные капэзушники во главе с моим братом Иваном. Местные девушки встречали освободителей цветами.

Основная часть войск Красной Армии остановилась на въезде в Годомичи, а два танка прошли вперед. Они должны были встретиться с поляками для ведения переговоров. И вот тут произошла провокация…

Танки остановились, открылся люк. Один из танковых командиров двинулся в направлении поляков. Как только он подошел к ним, с кладбища раздались винтовочные выстрелы. Танкист рухнул как подкошенный – он был убит наповал. Поляки ударили по кладбищу. Танки начали отходить, огрызаясь огнем по полякам. Разгорелся полномасштабный бой. Празднично одетые люди, готовившиеся встречать Красную Армию, заметались в панике. Бой шел до двух часов ночи. Только после двух артиллерия советов перестала бить по полякам, так как закончились снаряды. Дезорганизованные остатки трех польских дивизий отступили в окрестные леса. С собой они забрали сорок местных молодых мужчин, взятых в Копылье как заложников. В их числе был и мой брат Борис.

К счастью, поляки заложников бросили. На них наткнулись Советы. Не слушая ничего и никого, раздосадованные потерями и сопротивлением поляков, поставили всех в шеренгу перед пулеметом… Хорошо, мимо ехал какой-то генерал, стал спрашивать, что за люди. Брату и остальным повезло – генерал попался дотошный, во всем разобрался и потребовал выпустить заложников. Отпустили бедолаг, да еще выписали им групповой пропуск, чтоб они, не дай бог, опять к кому-нибудь под горячую руку не попали.