Небесные очи - Татьяна Тронина

– Чего это он? – шепотом спросила Лиза.

– Ты же слышала, миксер хочет забрать, – тоже шепотом отозвалась Саша.

– В пол-одиннадцатого ночи ему вдруг срочно понадобился миксер? – вытаращила Лиза глаза.

– Я не знаю... – пожала Саша плечами. – Может быть, миксер ему нужен к завтрашнему дню.

– Опомнись, Александра Филипповна, вы ж с этим Тимошей пять лет назад развелась! Что ему от тебя надо?

– Ничего. Только миксер. Он, когда выезжал, не все вещи смог забрать. Теперь вот заезжает иногда, забирает потихоньку.

– И много осталось?

– Все, что на антресолях лежит. Его пылесос, его фильтр для воды, зимние вещи кое-какие, плащ-палатка его покойного отца, набор отверток, штатив – Тимоша лет десять назад фотографированием увлекался... – методично принялась перечислять Саша.

– Что-о?.. И ты все это терпишь? Эти дурацкие визиты без всякого предупреждения?...

– А мне плевать, – мстительно ответила Саша. – Пусть ездит, если охота.

– Может, он до сих пор тебя любит? – озарило Лизу.

– Не думаю... Он год назад вышел замуж, женился то есть! И вообще после развода он ни разу на меня не покушался...

– Не любит, а ездит! – прошипела Лиза, с ненавистью оглядываясь на приоткрытую дверь в коридор. – Нет, но это ж надо...

Лиза выскочила из комнаты, оттолкнула Тимошу от стремянки, залезла наверх, и принялась скидывать на пол коробки.

Последней была плащ-палатка – старый пакет, в котором она хранилась, лопнул, и плащ-палатка, раскрывшись, ухнула вниз, накрыв собой полкоридора. Сразу стало темно от пыли.

Когда пыль улеглась, а Тимоша выбрался из-под плащ-палатки, Лиза воинственно произнесла:

– Забирай все и вали.

– Как? – с тоской спросил Тимоша. – Я все сразу увезти не смогу, я специально частями забирал...

– Я тебе денег на такси дам! – с азартом воскликнула Лиза.

– Зачем? В долг? Но как мне тебе возвращать, у меня каждая копейка на счету – я ремонт в прошлом месяце затеял, а это, между прочим, дорогое удовольствие в нынешние времена... – принялся объяснять Тимоша. – Ты в курсе, сколько сейчас стоит плитка? А обойный клей? Обычный обойный клей?...

– Я тебе дарю деньги, дарю! – закричала Лиза и принялась совать в лицо Тимоше купюры из своего кошелька.

– Лиз, не надо... – попыталась остановить подругу Саша. – Пусть делает что хочет!

– Хорошо, я сейчас вывезу все, – кротко сказал Тимоша. – И убери от меня свои деньги! – он отвел от себя Лизину руку.

Сел на кресло в коридоре, тяжко вздохнул.

– Вы не лесбиянки, случайно?

– Что-о?! – вытаращила глаза Лиза. – Все, я за себя не отвечаю...

– Мне в последнее время все женщины лесбиянками кажутся, – печально признался Тимоша. – Как ни посмотрю – чирикают между собой, веселятся, хорошо им вместе... Вот и вы вместе. Я понимаю, Саш, если б ты нашла приличного мужчину, и сейчас с ним дома сидела, а не с этой...

– Нашла! Приличного! – саркастически воскликнула Лиза. – Где их найти, ты скажи? В каком магазине купить?

– Злые вы... Потому и одни. Конечно, кто таких полюбит... – покачал Тимоша головой. – Саш, что у тебя с лицом?

– Ожог. Пожар тушила.

– Вот именно! – с гордостью выступила вперед Лиза. – Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет! Настоящая русская женщина, Александра Филипповна Силантьева! Саш, это его фамилия? – обернулась она к подруге.

– Нет, – ответила Саша. – Это моя девичья. Я фамилию не меняла – ни в первом, ни во втором браке...

– И правильно!

– Нет, неправильно, – возразил Тимоша. – Если бы ты, Саш, была бы мягче, милосердней, и, действительно, взяла бы мою фамилию...

– Твою?! – перебила бывшего мужа Саша. – Ну уж дудки... Не хочу быть Свининой! Александра Филипповна Свинина. Звучит?

– Свинин? Он что, правда – Свинин? – Лиза зашлась от хохота.

– Глупые вы, – с укором произнес Тимоша. – Нормальная русская фамилия. Ни чувства юмора у вас нет, ни здравого смысла, ни грамма ответственности... Ничего нет у нынешних женщин. Тьфу!

subtПрошлое

Всю ночь ей снился хороший сон. Сон о чем-то хорошем...

Такие сны бывают нечасто. Они – как подарок, от кого-то очень доброго, очень щедрого. Обычно после них просыпаешься со щемящим сердцем, со смутной улыбкой на губах – «Господи, что же это было? О чем?». – но ни одного сюжетного поворота, ни одного персонажа не можешь вспомнить.

Вроде бродишь где-то с кем-то, о чем-то беседуешь, а вокруг – чудесные люди, ярко-синее небо, золотое солнце, дивно пахнут цветы, а из репродуктора доносится волшебная, фантастически-прекрасная мелодия... Сбывается всё.

Счастье. Много счастья. Его не унести в руках, не завернуть в бумагу, не запихнуть в чемодан. Его держишь в руках, сжимаешь, словно охапку свежескошенной пшеницы, а янтарные колосья сыплются вниз, но их не жалко – в руках все равно остается больше.

...Аля открыла глаза, полные благодарных слез, и на миг ей показалось, что она еще помнит содержание сна. Кажется, в ее необыкновенном сне рядом с ней был юноша, очень серьезный и одновременно – очень веселый. Настоящий друг. Который не обманет, не предаст – до гробовой доски...

Но уже в следующее мгновение остатки сна растаяли, испарились напрочь. Какая музыка, какие юноши!

Аля вспомнила, что всё плохо. Очень плохо. Хуже некуда.

Ужас.

Черный, страшный ужас, от осознания которого даже начинает подташнивать и ладони покрываются противной испариной.

Ужас, который нельзя исправить. Он есть, и все. Он не закончится завтра. В жертву ему будут принесены сотни, тысячи и миллионы. И, может быть, даже собственная жизнь. Такая короткая – всего-то пятнадцать лет, за которые она не успела сделать ничего полезного или, там, героического...

Аля несколько минут еще лежала в постели, раздавленная мрачными мыслями, но потом все-таки заставила себя подняться.

В доме было тихо. Даже бабушка куда-то «усвистала» (ее собственное выражение). Наверное, к своей подруге Анфисе Тимофеевне.

Аля умылась, оделась и вышла из дома. Оставаться одной в квартире было невыносимо. Надо было идти, что-то делать, двигаться, двигаться... И Аля пошла – куда глаза глядят.

Весь проспект был запружен людьми. Толпа двигалась в двух направлениях – на запад шли воинские части и отряды народного ополчения, в обратную сторону – беженцы.

К беженцам Аля привыкла – они появились в городе давно, с первых дней войны. Шли издалека, от границы.

Потом появились беженцы из пригородов – колпинцы, детскосельцы... Не по-городскому загорелые, не по-городскому одетые... Пыльные, грязные, злые. С сумками, тележками, плачущими детьми и мрачными старухами, которые едва передвигали от усталости ноги.

Сейчас же шли те, кто жил на окраине Ленинграда.