Религия и экономика. Труд, собственность, богатство - Татьяна Коваль

Возможно, более близки к истине те ученые, которые, как, например, известный отечественный религиовед А.Б. Зубов, считают, что вера в единого Бога, какие бы формы она ни принимала, существует с того момента, с какого существует само человечество. Однако эта вера не предшествовала магизму и всему связанному с ним комплексу анимистических, фетишистских и тотемистских представлений, а сосуществовала с ними. Это сосуществование было наполнено глубоким противоречием. Ведь подлинная религия, в которой всегда есть почитание Божественного, преклонение перед высшими силами, благоговейный трепет перед святыней, – все это по своим духовным устремлениям противоположно магии. Но магия на протяжении всей человеческой истории не сдавала своих позиций, то отступая на второй план, то становясь ведущей силой в обществе.

Обычно выделяются два основных этапа в истории первобытного общества, первый из которых соответствует так называемому присваивающему типу хозяйства (охота, рыболовство и собирательство), а второй – производящему типу хозяйства, связанному с земледелием и скотоводством.

На первом этапе присваивающего хозяйства, который длился много тысячелетий, все немногочисленные блага, прежде всего пища, принадлежали всей общине. Каждый член общины имел равный с другими доступ к этим благам.

Труд был простой кооперацией, хотя, видимо, существовала половозрастная специализация. Мужчина был преимущественно охотником и рыболовом, а женщина занималась собирательством и домашним хозяйством. Полная зависимость от природных условий, удачи на охоте, примитивные орудия труда – все это позволяло выживать и, может быть, иногда даже более или менее сносно жить, но не накапливать избыточные блага. Судя по научным реконструкциям, в коллективной собственности находились промысловая территория, охотничьи загоны, рыболовные запруды, лодки, жилища и огонь. Возможно, что-то было и в личной собственности, как, например, украшения, одежда, шкуры для сна, трубки, луки со стрелами и т. п. Брать их без спросу не разрешалось. Это расценивалось как кража и сурово каралось. Часто после смерти хозяина его личные вещи наследовались близкими или погребались вместе с ним. Но наличие такой собственности не противоречило эгалитаризму ранних первобытных обществ.

Первобытное равенство проявлялось прежде всего в коллективной собственности на пищу, главным образом на охотничью добычу. Впрочем, это уравнительное распределение учитывало различия в потребностях людей разного возраста и физического состояния. При этом даже самый доблестный охотник, кормивший много сородичей, не имел права на больший или лучший кусок. У ряда племен он вообще не имел права на убитую им дичь и ел только то, что добыли другие. Но, несмотря на многообразие вариантов деления, все они преследовали одну цель – обеспечить всех членов общины необходимым. Каждый мог взять столько, сколько ему было нужно для пропитания, независимо от того, участвовал ли он в охоте или нет. Как отмечает А.А. Сусоколов, «удачливый охотник, утаивший часть добычи от нуждающегося родственника, подвергался обструкции и мог быть изгнан из общины, что зачастую практически равнялось смерти»[25]. На этой основе формировалось представление о щедрости как важнейшем качестве человека. И древнее общество строго следило за тем, чтобы эта норма соблюдалась.

Вообще все нормы и правила, в том числе разделения труда, сотрудничества, распределения благ, взаимозащиты, брачно-семейной жизни, – все это строго соблюдалось. Такие правила представляли собой одновременно и мораль, и этикет, и закон, и религиозные предписания, закрепленные в мифах.

Конечно, в экстремальных условиях община шла на жесткие меры, без которых могла бы погибнуть. И тогда те, от кого зависело выживание всей общины, получали последние куски, а иждивенцы оставались голодными, в ряде случаев практиковалось убийство детей и стариков.

Отметим, что древнейший принцип, в соответствии с которым каждый человек имеет право на пропитание, сохранялся в памяти последующих поколений как своего рода социальный «запас», к которому прибегали в экстремальных случаях, например, массового голода. Так в Средние века схоласты говорили о том, что в случае крайней нужды человек может взять у другого без разрешения необходимое для пропитания, и это не будет воровством. Также и русское обычное право допускало употребление в пищу любого плода с соседского огорода. Это не считалось кражей, поскольку шло на еду, а не на продажу. Таким образом, уравнительные тенденции – наиболее яркое наследие архаики. Идеал равенства и сейчас во многом определяет представления о справедливом устройстве общества.

По мере развития хозяйства появилась возможность получения некоторого избыточного продукта. Но накопление и обладание какими-либо материальными ценностями не давало в обществах с присваивающим типом хозяйства высокого статуса. Во многих из них существовал даже особый механизм имущественного выравнивания, закрепленный в поведенческих нормах. Социальная дифференциация основывалась не на обладании материальными благами, а на качествах личности, в том числе воинских, ремесленнических и знахарски-шаманских способностях.

Было ли в первобытном обществе богатство? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Ведь богатство не обязательно образуют материальные блага, будь то деньги, сокровища, недвижимость, скот или предметы быта. Судя по научным реконструкциям, на стадии присваивающего хозяйства богатством был статус индивида, его социальные связи, а кроме того, физическая сила и выносливость, опыт и знания и даже вес тела.

До сих пор в науке существуют прямо противоположные оценки «уровня жизни» раннепервобытной общины. Долгое время было принято считать – и это мнение разделяют многие отечественные археологи и этнологи, – что в то время «уровень производительных сил был таков, что, во-первых, выжить можно было только при условии тесной кооперации трудовых усилии и, во-вторых, даже при этих условиях общественного продукта добывалось немногим больше, чем было необходимо для физического существования»[26]. Иными словами, речь шла о «страшной и голодной ночи» первобытного существования.

Однако в последнее время стали появляться работы, в которых, напротив, говорится об относительно благополучной жизни бродячих охотников-собирателей. Так, крупный американский антрополог М. Салинз, опираясь на работы других ученых и свои собственные исследования в Меланезии, отстаивал тезис о первобытном обществе «ограниченного изобилия». Не стремясь к увеличению количества добываемых продуктов, аборигены тратили немного времени на хозяйственно-экономическую деятельность, не более 30 часов в неделю. Конечно, и уровень их потребностей был низок. «Это не значит, что охотники и собиратели обуздали свои материальные импульсы»[27], они просто не сделали из них культа и не ставили заботу о хлебе насущном в центр своей жизни.

Таким образом, в первобытном обществе с присваивающим хозяйством (охота и собирательство) богатство выражалось в социальных связях с членами других общин и родов. Эти связи поддерживались особыми ритуалами дарения и получения ответных даров. Дарили, как правило, орудия труда, оружие, редкие вещи (например, раковины каури), скот, шкуры и т. д. Все эти подарки должны были выразить приязнь и стать свидетельством родственной связи. Полученный дар через некоторое время возмещался или таким же по ценности, или еще более ценным даром.

Описывая обмен дарами между общинами, М. Салинз отмечал, что каждый стремился превзойти другого щедростью. Это было своего рода дружелюбное соревнование: кому удастся раздать наибольшее количество ценных подарков. Как пишет в этой связи отечественный исследователь А.А. Белик, экономическое сознание этих людей, которое, можно предположить, было свойственно и первобытным охотникам и собирателям, «…не содержит стремления к обогащению, слабо развито чувство собственности, а самое главное качество поведения – быть щедрым. Обмен служит в первую очередь налаживанию коммуникаций, общения»[28].

Кроме того, у некоторых современных отсталых народов, жизнь которых, возможно, была похожа на первобытную, обмен дарами имел яркую магическую окраску. Передавая другому какую-либо ценную вещь, один человек отдавал другому как бы часть своей души. Передаривая ее, другой также отдавал часть себя третьему. Тот в свою очередь тоже дарил ее. Так духовно каждый делался связанным со всеми остальными, а вещь после долгого круговорота возвращалась к ее первому хозяину. Считалось, что это проявление особой мистической силы, которую владелец вещи сообщает самой вещи. Если не возместить полученный дар эквивалентным или еще более ценным даром, то эта мистическая сила покинет человека и он потеряет свою харизму, престиж и влияние на других.