Парящий тигр - Кейт ДиКамилло

Роб устроился на своей кровати и начал вырезать тигра. Чурбачок попался удачный, кленовый, ножик был острый, и мысленно Роб уже хорошо представлял своё будущее творение. Но под руками у него получалось нечто совсем иное. Точнее, некто. Только это был не тигр, а человек. С острым носом, маленькими глазками и костлявыми ножками. Когда дело дошло до платья, Роб понял, что это Сикстина.

Он отложил ножик. Отодвинул фигурку на расстояние вытянутой руки. Недоумённо покачал головой. Вот мама точно так и говорила: никогда наперёд не знаешь, что скрывает в себе дерево. Оно само подскажет, а твоё дело — не спорить и не сопротивляться.

Роб работал над фигуркой допоздна, а когда наконец заснул, ему приснился тигр. Только не в клетке, а на воле. Тигр бежал по лесу, а на спине его кто-то сидел, но Роб не мог различить, кто именно. Но вот тигр подбежал ближе, и Роб понял, что на нём сидит Сикстина. В праздничном розовом платье с кружевами. Роб помахал ей во сне, и она помахала в ответ. Но не остановилась. Они удалялись — тигр и девочка на тигре. Лес расступался, пропуская их, и смыкался вновь.

Глава 9

Наутро отец потеребил его за плечо в половине шестого.

— Вставай, сынок. Ты теперь человек рабочий. Начались трудовые будни.

Потом отец отнял руку, просто постоял над ним с минуту, ничего не говоря, и вышел — Роб услышал, как скрипнула, закрываясь, дверь.

Он открыл глаза. В мире было ещё темно. Единственный источник слабенького света за зашторенным окном — неоновая вывеска со звездой штата Кентукки. Роб перевернулся на другой бок, к окну, отодвинул штору и посмотрел на вывеску. Надо же, у него есть персональная падающая звезда, а он ещё ни разу желание не загадал. Но загадывать страшно. Вдруг он начнёт, а остановиться не сможет? В чемодане, куда он прячет всё, о чём нельзя думать, есть ещё и разные штуки, о которых нельзя мечтать. И крышка чемодана всегда закрыта. Наглухо.

Приподнявшись на локте, Роб смотрел на звезду и слушал, как дождик тихонько, точно пальцами, барабанит по крыше. По животу у него вдруг разлилось какое-то неожиданное, непривычное тепло. Точно грелку положили. Отчего это? Поначалу он даже не понял и лишь минуту спустя сообразил: тигр! Там, в лесу, есть тигр. Роб быстро вылез из кровати и натянул шорты и футболку.

— Жара всё не спадает, — сказал отец, увидев его на пороге. — И дождь не унимается.

— Угу, — буркнул Роб, протирая глаза. — Да, сэр.

— Если он не уймётся, весь штат превратится в одно сплошное болото.

— Мне дождик нипочём, — тихонько сказал Роб.

В день маминых похорон светило солнце, до боли яркое солнце. Когда всё закончилось, им с отцом пришлось ещё долго стоять на этом палящем солнце, потому что люди шли и шли с утешениями. Какие-то тётки обнимали Роба, притягивали его к себе порывисто, отчаянно и вдавливали его лицом в мягкие подушки грудей.

— Ты просто копия матери! — восклицали они и раскачивали его вправо-влево, не расцепляя объятий.

Другие говорили:

— Волосы у тебя точь-в-точь как у неё! Она была пепельная блондинка! Это такая редкость! — И запускали пятерню ему в волосы, и трепали их, точно собаку гладили.

И каждый раз, когда отец пожимал кому-то руку, Роб видел прореху у него под мышкой: пиджак порвался, когда отец ударил его, Роба, чтоб не плакал. И эта прореха снова и снова напоминала ему: не плачь, не плачь.

Так что солнце в его памяти теперь навсегда связано с одним. С похоронами. И если он это солнце больше никогда не увидит, будет даже неплохо. И пусть весь штат превратится в болото — ему всё равно.

Отец вернулся в комнату, сделал себе кофе и снова вышел с чашкой на террасу. Над чашкой колечками поднимался пар.

— Раз я рабочий человек, можно мне тоже кофе? — замявшись спросил Роб.

Отец улыбнулся:

— Думаю, можно. Вполне.

Роб сходил в комнату, развёл себе растворимый кофе в кружке и, выйдя с ней на террасу, сел рядом с отцом. Он пил медленно, кофе был горячий, почти чёрный и очень горький. Робу кофе понравился.

— Что ж, — сказал отец минут через десять. — Пора приниматься за дело.

Он встал. До шести часов оставалась ещё пара минут.

Они обогнули мотель и пошли к сараю с инструментами. Отец принялся было насвистывать «Золотоискателей», красивую печальную песню, которую он когда-то пел вместе с мамой. Её голос, точно сладкоголосая птица, взмывал ввысь и трепетал там над отцовским — низким и основательным, точно сама земля.

Отец, наверно, тоже об этом вспомнил. Потому что он не добрался и до половины песни: перестал свистеть, покачал головой и тихонько выругался себе под нос.

Роб пропустил отца чуть вперёд и, замедлив шаг, стал вглядываться в лесную чащу. Вдруг там мелькнёт его тигр? Вдруг махнёт хвостом? Вдруг опалит золотым взором? Нет, ничего не видать. Только дождь и мутная тьма.

— Не отставай, сынок, — окликнул отец.

И Роб поспешил следом.

Глава 10

Роб как раз подметал бельевую комнату, когда появилась Уилли Мей, отвечавшая в мотеле за бельё и уборку. Она вошла и тут же грузно опустилась на один из металлических стульев, что стояли вдоль голых бетонных стен.

— Знаешь что? — спросила она Роба.

— Что, мэм?

— А вот что. — Уилли Мей поправила в густых чёрных волосах заколку-бабочку. — Я бы лучше за свиньями в свинарнике убирала, чем за здешними постояльцами. От свиней и то больше уважения дождёшься.

Роб стоял, опершись на метлу, и смотрел на Уилли Мей. Он любил смотреть на Уилли Мей. Её гладкое тёмное лицо было точно прекрасная, выточенная из дерева маска. Роб думал, что, доведись ему вырезать портрет Уилли Мей, он сделал бы её точно такой, как в жизни: с длинным прямым носом, высокими скулами и раскосыми, как бы разлетающимися в стороны глазами.

— Ты чего на меня глядишь? — спросила Уилли Мей. Потом она подозрительно прищурилась: — И почему ты не в школе?

Роб пожал плечами:

— Не знаю.

— Что значит «не знаю»?

Роб снова пожал плечами.

— Ты мне тут не дёргайся, — велела Уилли Мей. — А то, ишь, затрепыхал крыльями, как птица костлявая. Взлететь-то всё равно не можешь. И не сможешь, коли так дело пойдёт! Хочешь всю жизнь полы мыть?

Роб покачал головой.

— И молодец, что не хочешь. На такую работёнку никто не согласится. Бошану со мной, дурой такой, просто повезло. А ты учись давай, в школу ходи, не то будешь, как я, грязь возить. — Покачав головой, Уилли Мей достала из кармана сигарету и две лакричные жвачки. Одну она сунула себе в рот, другую протянула Робу. Потом закурила и, откинувшись на стуле, закрыла глаза. — Ну вот… — произнесла она. В бельевой разливался табачно-лакричный аромат. — А теперь расскажи, почему ты не в школе.

— Это всё из-за ног. Сама видишь, какие прыщи, — объяснил Роб.

Уилли Мей открыла глаза. Посмотрела на его ноги поверх очков. Помолчала с минуту, а потом сказала:

— Мммм… И давно это у тебя?

— Примерно полгода.

— Я могу тебе сказать, что надо сделать, чтобы это прошло. — Уилли Мей указала сигаретой на его ноги. — И скажу. Прямо сейчас. Ни к какому доктору идти не понадобится.

— Как? — спросил Роб. Он перестал жевать жвачку и затаил дыхание. А что, если Уилли Мей сейчас и вправду его исцелит и ему придётся вернуться в школу?

— Это печаль твоя вылезает, — произнесла Уилли Мей, прикрыв глаза и кивая в подтверждение своих слов. — Ты всю её загнал подальше от сердца, и она выходит через ноги. А её место всё-таки в сердце. Её надо туда впустить, а потом уж выпустить. Пусть поднимется и выйдет, где положено.

Роб с облегчением выдохнул. Уилли Мей ошибается. Она не сможет его вылечить.

— Наш директор думает, что это заразно, — сказал он.

— Мужики вообще ничего не понимают, — отозвалась Уилли Мей.

— Но у него очень много разных дипломов, в рамочках, — возразил Роб. — Все стены в кабинете увешаны.

— Зато жизни он не знает. Нет у него такого диплома. Спорим? — мрачно предложила Уилли Мей и поднялась. — Номера убирать пора. А с ногами сделай, как я сказала. Не забудешь?

— Не забуду.

— А что я тебе велела сделать? — Уилли Мей требовательно нависла над ним на всю высоту своего роста. Она ведь очень высокая, самая высокая из всех, кого знает Роб.

— Дать дорогу печали, — ответил Роб. — Дать ей подняться.

Он повторял совет Уилли Мей, как песню, ритмично, ведь именно так произносила слова она сама.

— Да, верно, — подтвердила Уилли Мей нараспев. — Пусть поднимется твоя печаль, пусть выйдет, пусть воспарит…

Сказала и ушла, взметнув облако табачно-лакричного дыма. Роб тут же пожалел, что не рассказал ей о тигре. Ему отчаянно хотелось с кем-нибудь поделиться. С тем, кто поверит. С тем, кто умеет верить в тигров.