Игла - Вольдемар Грилелави

Вечером, как само собой разумеющееся, бурно и помпезно отпраздновали новоселье, на котором присутствовал на правах равного заместитель начальника по хозяйственным вопросам. Он почему-то, правда, непонятно почему, считал себя причастным к новоселью. А после пятого стаканчика и вовсе возомнил самым главным виновником торжества. Ведь все это, что видят глаза и ощущает тело, включая и ту часть, чем сидим, выдано с его склада и по его личному распоряжению. Оно до этого принадлежало лично ему.

Иногда возникало острое желание прервать речь сильно завравшегося зама и указать ему его истинное место в этом мире. Но, поскольку большого вреда, кроме слабого и незначительного покалывания личного самолюбия, его болтовня не приносила, а польза в будущем могла оказаться, то все лишь тихонько посмеивались и согласно кивали головами. Говори, мол, говори, нашей славы не убудет. Главного виновника и без тебя знаем. Он, как раз, на столе и находится и усиленно всеми поглощается. С его помощью и тебя сюда заманили.

А теперь вернемся к кондиционеру, под защиту которого забрался в вагончик экипаж. Миша (Рашмаджан) сидел рядом с ним с широко раскрытым ртом и жадно ловил холод, проклиная невыносимую жару, вот уже несколько дней кряду беспощадно изводящую флору, фауну и его самого. Гриша сладко растянулся на кровати и сквозь дремоту недоумевал. Как это, родившийся и проживший всю сознательную жизнь в песках, Миша так болезненно реагирует на слегка повышенную температуру наружного воздуха. Это же твоя родная стихия, родина, можно так сказать. Люби и радуйся теплу и солнцу. Ведь другого лета здесь отродясь не было и не будет. Это еще пока ты молод. А под старость всего себя, как подушками, кондиционерами окружать будешь?

Саша стоял на голове. Не спортивный интерес и не увлечения йогой подвигли занять такую нелепую и неестественную позу. Таким методом он боролся с голодом. А поскольку острое желание пожрать его практически не покидало, то и на голове приходилось стоять каждое выпавшее мгновение. Сложно, нудно, трудно, а чего поделать? Дело в том, что Саша курить бросил. Получилось само собой легко и просто. Даже удивился, что и ломки обещанной нет, и страданий от излишнего желания затянуться дымком. Ну, и радуйся такому счастью. Ан нет. Иная напасть навалилась на голову. Точнее, на желудок. Теперь вместо курения его не покидало желание пожевать. И присутствовало это желание и днем, и ночью.

Не такое уж нудное присутствие. И вредной привычки в хорошем аппетите нет. В здоровом теле он и должен находиться. Лично Гриша был сторонником много и вкусно поесть, и всегда приветствовал сие желание в других. Но Саше причудилось, что он быстро поправился в результате таких процессов аж на полкило, если не больше. А поскольку всю жизнь он выделялся среди окружающих своей стройной худой фигурой, то такое преображение слегка пугало и претило личным принципам. И он усиленно начал борьбу с голодом, а точнее, с едой, пытаясь любыми упражнениями и действиями отохотить организм от приема пищи.

Миша вообще понять не мог ни Гришу, ни Сашу. Ну как это в таких экстремальных условиях, когда весь организм донимает жара, и хочется лишь пить, у некоторых еще появляется и апатит. Лично он кроме чая и воды вообще ко рту ничего поднести не может. Если только ранним утром зажевать пару бутербродов хватало сил и желания.

И в это время шумно распахнулась дверь, и с улицы в прохладный вагончик ворвалось облако горячего воздуха. На пороге стоял перепуганный и перевозбужденный диспетчер Адхам и врач санитарной авиации Ниязбай Хафизов. При виде такого тандема все стало и без слов и объяснений предельно ясным и понятным. Теперь от посетителей требовались лишь детали, подробно обрисовывающих картину некоего происшествия, где-то случившегося.

Заговорил первым врач Ниязбай:

— Взорвалось, загорелось, там такое, что надо быстро, иначе очень плохо, можно не успеть. Полетели скорее, нельзя ждать. Они передали, что очень скверно.

Гриша с пониманием кивнул головой, предложил доктору стул и пиалу чая и вопросительно посмотрел на Адхама, требуя более содержательного и внятного объяснения, чтобы, в общем, понять картину и принять правильное решение.

— Под Сакарчагой у чабанов в костре что-то взорвалось. Мальчишку сильно поранило. По радио помощи запросили.

Гриша еще более внимательней посмотрел на часы и на Сашу. Теперь ему требовалась информация о возможностях без, а точнее, с минимумом нарушений выполнить полет.

— Даже при самых благоприятных условиях и при попутном ветре в обоих направлениях и то сумерки прихватываем, — прочитал приговор Саша. — А я уже и дорисовать весь рабочий день успел, так сказать, полностью завершил виртуально летный день.

— Плохо, поспешил. А как дела на метеостанции? — спросил Гриши диспетчера.

— Еще хуже, — обреченно вздохнул Адхам. — Плюс сорок четыре. И понижение ожидается нескоро. Возможно, лишь к утру, да и то незначительное, градусов на пять.

— М-да, — сказали все втроем: Гриша, Саша и Миша и ненадолго примолкли.

Взвешивалось все за и против, хотя на весы "за" положить было совсем нечего. Законы авиации и природа придавили свою сторону плотно и безапелляционно. Но лететь надо, перетягивая запретную сторону весов в обратную сторону, так как под угрозой жизнь маленького человечка. Пусть глупого и во всем виновного, но гражданина страны, сама жизнь которого зависит сейчас от их решения. А лететь нельзя, поскольку под угрозой летная карьера экипажа. А по всем метрическим законам, своя рубашка ближе к телу, чем какого-то чабанского сынишки.

Но с другой стороны, так обидно и стыдно ведь, что ради карьеры не захотели спасти. Совесть мучить не будет, поскольку никто их не осудит и не накажет за отказ. Даже похвалят и в пример поставят, мол, какие молодцы, что не поддались на сантиментальные уговоры, не нарушили параграфы летных документов.

Молчание и размышления экипажа несколько раз пытался прервать врач Ниязбай. Просил ускорить процесс принятия решения, страстно подбирая убедительные доводы, словно там далеко истекает кровью очень близкий ему человек.

Помолчали еще минут пять. Больше для приличия и повышения своей значимости. Нельзя же сразу по первому призыву поддаваться и сдаваться. Так можно и лицо потерять. Вертолет не телега, или арба, как это транспортное средство у них зовется. Но все уже понимали, как поступить. Конечно полетят, и обязательно спасут ребенка, поскольку авиация для того и существует, чтобы по первому призыву спешить на помощь. Не ради цветов и лавров. Это их работа. А в данную минуту кроме них этого не сделает никто. Жизнь того далекого пиротехника только в их руках. Он умирает, а наша задача — спасать.