Приключение - Николай Верещагин

3

Из автомата он позвонил Семе, самому деловому из своих знакомых, который при его обширных связях любой дефицит хоть из под земли мог достать. Особенно если, как он сам говорил, его «материально стимулировать».

— Привет, старик! — услышав его голос, оживился Сема. — Где пропадал?.. Гони ко мне. У меня вечером сабантуйчик. Будут девочки, новенькие! Ляля и Мила. За Лялей, правда, тут Эдик таскается, но она от него киснет — материально он ее не стимулирует. Я уже про тебя вспоминал. Ты бы ее скоренько положил на лопатки…

— Старик! — прервал его Сергей. — Сегодня не могу. Сегодня занят…

— Что, закадрил кого-нибудь? — сразу заинтересовался Сема.

— Точно, угадал, — с мелким смешком, который самому был неприятен, но вырвался по привычке, сказал Сергей.

— Москвичка?

— Нет, южанка. Из Таганрога.

— В командировке заклеил или здесь?.. Ну, не тяни, выдавай подробности. Сам знаешь, время дорого: двадцатый век на исходе.

— Подробности письмом, — сказал Сергей. — У меня к тебе просьба, как к другу. Ей надо показать, Москву, и все такое… Достань на сегодня билеты в Большой, на что угодно, но на сегодня.

Сема на другом конце провода выразительно присвистнул:

— Ты в своем уме, старик? Ты бы хоть за пару дней предупредил.

Сергей и сам понимал, как это нелегко, и заранее прикинул, чем его «материально стимулировать».

— Помнишь того Бальмонта, за которого ты мне тридцатку предлагал? Достанешь билеты — он твой.

— Старик, я уж лучше тридцатку отдам. Ну ты сам подумай…

— Деньгами не беру. Предлагаю бартер — ты мне билеты, я тебе Бальмонта.

— Ну лады, попробую, — сдался, наконец, Сема. — Но это — кроме стоимости билетов, — на всякий случай уточнил он.

— Само собой, — согласился Сергей. Было немного жаль с таким трудом добытого Бальмонта, но он тут же решил, что Нина стоит того. На обратном пути купил букет роз (тоже стоит) и заторопился домой.

Нина на его тахте все так же сладко спала. Стараясь не шуметь, он наполнил водой вазу, расщепил стебли, чтобы подольше стояли, и поставил цветы на тумбочку в изголовье. Потом, чтобы чем-то занять себя, принялся тушить мясо к обеду. Он успел приготовить обед, когда Нина проснулась. Проснулась она в хорошем настроении. Сразу увидела цветы, улыбнулась:

— Откуда это? Такие роскошные…

— Стараемся, — скромно потупился он. И бросил небрежно, как бы между прочим. — А вечером в программе Большой театр. Мне обещали достать билеты.

Нина удивленно раскрыла еще сонные глаза.

— Приключение продолжается, господа присяжные заседатели, — сладко потягиваясь, сказала она.

После обеда Нина достала из чемодана туалетные принадлежности и села перед зеркалом причесываться и краситься, а ему опять досталось мыть посуду. Управившись с этим, он тщательно побрился, надел свой английский костюм, купленный в турпоездке в Венгрии, навел глянец на туфли. Они кончили одеваться одновременно и встретились в прихожей.

— Неплохо, — сказала Нина, — А ты ничего… смотришься.

Он даже покраснел, кажется, отт этой снисходительной похвалы: наконец-то хоть заметила, что и он недурен собой.

— Так, значит, ничего? — переспросил он с самодовольной ухмылкой.

— Годишься, — небрежно бросила она, поворачиваясь к нему спиной и поправляя перед зеркалом волосы. Сама она в кремовом летнем костюме, простом, но хорошо облегающем ее ладную фигуру, нравилась ему еще больше, чем утром, и, осмелев от ее небрежной похвалы, он обнял ее сзади. Тотчас же он получил такой удар по руке, что запястье заныло. Ручка у этой провинциалки была неслабая, и кулачок твердый, как камень.

— Не шали! — сказала она, строго сдвинув брови, и он поднял руки: «Сдаюсь!»

Проездом, Нина уже бывала в Москве, но знала только Кремль, улицу Горького и всем известные достопримечательности столицы. Сергей взял такси и повез ее на Чистые пруды, прокатил по Бульварному кольцу, по тихим переулкам Замоскворечья, показал старинные церквушки и особнячки, и всё она разглядывала с живым интересом, но без восторженных «охов» и «ахов», которых он втайне ожидал от нее. Новизна интересовала ее больше, чем старина: она спрашивала о новых высотках, которые попадались по пути, разглядывала афиши и витрины магазинов, замечала, что носят женщины на улицах.

— Пончо мне не нравится, — перебивала она Сергея посреди его исторических экскурсов. — Сделают дырку в одеяле и напялят на себя. Может, в Мексике это и смотрится, а у нас просто глупо… А вот джинсовый костюм я хочу. Посмотри, какой миленький костюмчик на той блондинке! Ну прекрасно сидит! Где у вас можно купить такой?..

На Калининском проспекте, в этом европейском коридоре, прорубленном от запада Москвы к седому Кремлю, они отпустили такси, прошлись по магазинам. Всюду Нина просила подать ей то одно, то другое, рассматривала платья, примеряла перед зеркалом пальто, но ничего не купила.

— Это и у нас есть, — сказала она разочарованно. — Если бы что-нибудь особенное, столичное…

— Особенное и у нас дефицит, — сказал он, — но достать можно.

Выйдя из «Москвички», она сказала, что ей нужно еще заглянуть в «Детский мир», купить платьица для дочки. Сергей не ожидал этого. Он не видел у нее обручального кольца и почему-то решил, что она не замужем и тем более у нее нет детей.

— У тебя есть дочь? — натянуто спросил он.

— Да. — ответила она. — Ей четыре года.

— Ты что же, не носишь кольца?..

— Я не замужем, — сказала она просто.

— Дочка есть, а мужа нет, — усмехнулся он.

— Мужа нет, а дочка есть… И есть жених, — добавила она, как будто иметь дочку и в то же время жениха вполне естественно.

Этот разговор немного сбил его с толку, а Нина, похоже, не придала ему особого значения.

— Смотри! — улыбнулась она, кивнув на чету весьма пожилых, но ярко одетых иностранцев. — Старуха ведь, а нарядилась, как девочка: в клешах, футболке… — Она сказала это так живо и непосредственно, что иностранцы обернулись, и старушка поджала губы, а ее сухощавый седовласый спутник откровенно загляделся на Нину и, пройдя несколько шагов, оглянулся еще.

К Большому они подошли за час до спектакля. Сергей посмотрел, что сегодня идет, и пал духом. Вечер одноактных балетов: «Кармен», «Шопениана»… Тут и Сема бессилен — пропащее дело. На широких ступенях подъезда, на тротуаре перед ним уже толпились жаждущие лишнего билетика, но лица у них были такие унылые, что становилось ясно: никто не надеялся, а не расходились они только потому, что не было сил преодолеть притяжение театра. Подъезжали интуристские «Икарусы» с иностранцами, стекались парами и всходили по ступеням счастливые соотечественники с билетами… Вечер был ясный и тихий. Глухой шум города и гомон толпы у подъезда как будто смягчались этим тихим предзакатным светом, в них уже не было дневной жесткости, сквозь них будто незримо пробивались скрипки настраиваемого там в театре оркестра.