В провинции у моря. Книга первая (1998–2014) - Александр Гранов

Дорога на Орлиные скалы

Мы в знойный полдень поднимались в гору,Чтоб рассмотреть ущелие Агуры,И я почти уверен был в ту пору,Подъемов вместе ещё много будет.

Хоть и мелькали смутные сомненья,Но надо было удержать дыханье,Когда идешь к вершине, не до мнений,Бодришься, чтоб не слышать нареканья.

Мы шли, чтоб с скальной высоты обрываУвидеть как парят орлы в ущелье,Чтоб в цифре это замерло красивоИ верили – чрез день, через неделю

Мы этой же тропой пройдем. За рукиДержась, чтоб единить дыханье с пульсомСердец, так долго бившихся в разлуке.И оба дорожили этим курсом,

Что был проложен нами по указке,Пускай не Бога, просто Высшей Силы…Сияли Небеса, мы шли по сказкеИ рады были своему бессилью

Пред чьей-то волей, в гору подтолкнувшей,Преодолевшей «не хочу, не буду»,Вдохнувшей позабытые уж чувства,Прорвавшейся сквозь всяких табу груду…

Но полдень тот, увы, не повторился,Не выпало даже минут прощанья,В лазурном небе лайнер растворился…Увы, надежды нет на обещанья.

Вот так случилось, что поверив слову,А то, что будет завтра, не предвидя,К превратностям мы не были готовы,И стали во главе угла обиды…

Но не затем я вспомнил эту гору,Волнует нашей жизни эфемерность.Ждешь радости, а в дом приходит горе,И штормовой волной грядут измены.

Измены, перемены, шторм, болтанка,Никто ни в чем уверен быть может.Что следует считать надежным главным,И кто успехи жизни подытожит…

Но как бы ни крутила дней воронка,Мы постоянно на пути к вершине,Да, нет у нас свершений в жизни громких,Но сильно тоже мы не нагрешили.

Эхо Гумилевского Чада

Наяву ли, во сне мы бродили вдоль озера Чад,Где изящный жираф нам на память оставил следы,В антилопу влюблен, несказанно жираф был нам рад,И при встрече тебе подарил он цветы.

А в ветвях попугай что-то громко жирафу кричал,На своем языке изъяснялась та нервная птица,Безупречный жираф толерантно пред птицей молчал,Бузупречен жираф иль таким он нам снился.Только взгляд антилоп невозможно увидеть во сне,Что поодаль от озера, мирно вздыхая, пасутся,Элегантный жираф, элегантней еще при Луне,Антилопы же в ночь, убегают, несутся…

Так и ты от меня антилопою таешь в ночи,Забирая с собой все надежды мои без остатка…Попугай – пересмешник любую судьбу прокричит,Оставляя со мой только горький осадок.

Попугай ли, жираф, мы в озерно-пустынном краю,Кто пред кем и всегда здесь на озере был безупречен,Как еврейский портной, я все время чего-то крою,Но чтоб я бы ни сшил, ни скроил, я тобою помечен…

Расширим горизонты до трех кур

Расширим горизонты до трех курИ грядки с огурцами и редисом,Зато над нами небо будет чистым,И вместо кофе будем пить лазурь.

Расширим горизонты до плетня,Зато в ночи деревни видно звезды,Они нам улыбаются, возможно,Улыбками из завтрашнего дня…

Расширим горизонты лишь до той,Напомнившей мне, о себе забывшем,И бывшим в этой жизни тупо лишним,До встречи с ней, с несбыточной судьбой…

Расширим горизонты до трех кур,Расширим горизонты до плетня,Расширим горизонты лишь до той,До встречи с ней, с несбыточной судьбой…

Лорелея

«Поэт, а слово долго не стареет,

Сказал: «Россия, Лета, Лорелея…»

Россия – ты и Лета, где мечты.

Но Лорелея – нет! Ты – это ты»

«Все перепуталось, и некому сказать,

Что, постепенно холодея,

Все перепуталось, и сладко повторять:

Россия, Лета, Лорелея»

На закате, на высокой скале Лорелеи, нависшей над Рейном, появляется прекрасная девушка-русалка. Сидит она на берегу, расчесывает золотым гребнем длинные золотые волосы, и поет печальную песню, да так прекрасно поет, что никакой рыбак, проплывающий мимо, не может остаться равнодушным. Забывает он обо всем, бросает весла и только смотрит туда, в вышину, на вершину скалы. Зовет его девушка, манит к себе, и вот уже водоворот подхватывает лодку и увлекает в темную глубину…

Лорелей, Лорелея, Лета…Не в России утес, на Рейне,Что волнует в Лоре поэтов,Чем она зацепила Гейне.

Леонора, Лаура, Лора,Кто ты нимфа, сирена, демон…Катит Рейн свои воды в мореМимо в выси сидящей девы.

Первым вспомнил о ней Бретано,Оживил все и слил воедино,В память всем подутесным драмам,Дали именно это имя.

Звали девушку эту Лора.А «in Lei» – на горе, лишь значит,Что сирены приносят горе,Утонувший уже не плачет…

Погруженный в тревогу песни,Полоненный дикой тоскою,В ожиданье признанья – лести,Ею будет он упокоен.

Разойдутся круги неспешно,Все поглотит реки пучина…Сказки той орфейная внешность,Лишь сомнений нам даст морщины.

Мандельштам Лорелею вспомнит,С ней Высоцкий судьбу торопит,Видно нету дороги кроме,Лореально – смертельной топи…

С видом на Страсбург

Не тату и не граффити,Лет последних орнамент,В небе дымчатым трафиком,Через Европарламент,

Через кнопки компьютера,Постполетным крещением,В предрассветной тьме утренней,Как залог всепрощенья,Наших жизней несложенных,И обыденно грешных…Да, все было восторженно,Хоть порой слишком спешно.

Из эдема изгнание,Не сломило надежды,Шаг прямлю к испытаниям,Перемен чуя свежесть…

Только зря – все утрачено,Червь сомненья причина,Раной в сердце заплачено,И глубокой морщиной…

Обрамленьем, орнаментом,Не украсить уж шалости.Ты у Европарламента,Я в забвеньи усталости…

Т. С

Хочу поздравить первым пред рассветом дня,Что Днем Рождения твоим зовется,Пока еще он спит, пока он не проснется,Не разгорится, поздравленьями звеня…Я тоже кину в мир всю трепетность восторга,Что прочно поселился в моем сердце.При мысли о тебе оно замрет и вздрогнет,И зазвучит как радостное скерцо.

Ты часть симфонии, надеюсь что не кода,Трехдольная загаданность, круженье…С тобою я вкушаю радость плода,Не ведая терзанья ли, смущенья.

В союзе нашем главное – звучанье,Гармония без тени диссонанса,Сокрытое, но сущее венчанье.В нем страсти без надрыва, как в романсе.

И хочется мне верить, что ты видишь тоже,Бездонность сути нашего союза,И думаю, что не должна тебя тревожитьРасхожих пустяков бессмысленная стужа…

Поверь, что в глубине меня, под скерцо1 звуки,Есть много разных слов и пожеланий,Их можно прокричать под фейерверка глюки,Но я надеюсь, что они ясны «по-умолчанью»…

И гражданин, и поэт…

Дети межконфессиональных браков

Гладь песка сливается с гладью водыЧуть заметно вспенными ласками.Напряженье предштормовой тишиныНе озера, но и не моря – Каспия.

Там, в далекой от берега глубине,Вперемешку с нефтью, икрой и прочим,На скально-каменном, просоленном дне,Арабо-исламские пророчества…

И постигают их, живя у воды,Азербайджанцы, дагестанцы, персы,Казахи, туркмены… Нефть, икра за труды…Но случаются средь и иноверцы.

Дети межконфессиональных браков,Уже не варяги, но и не греки…И ставят всю жизнь их прилюдно ракомМулла и поп за рожденья огрехи.

Вот, например, – мать православной веры,Вышла замуж по велению муллы,А взрослая дочь от отца еврея…Душа преисполнена чувством хвалы.

При правильном выводе – акт примирения,Консенсус – говорил один из вождей,Но каждый знает, без тени сомнений,Что его вера значимей и важней.

Еще важней обычай – эквивалентДоговора купли-продажи жены…Все это довольно обычный моментДля коммунистов нашей с вами страны.

Часть которой по сей день вкруг КаспияГлушит осетров, чтоб скопить на калым.Какие с купленной могут быть распри,Торг, базар разгоняют иллюзий дым.

Но проходят годы и что-то мучит,Каплей капая, душу точит, рушит…Не впрок калым за дочку полученный,Нет покоя ни днем, ни в ночной тиши…

Но всем плевать, сама себя продала,Не зря ее в мечеть к мулле водили.Не закусить российские удила,Сама расписалась в рабском бессилье…

Вот взял человек и отравил себя,Невольно свершив дважды убийства грех.В менталитет чужого мира войдя,Сожгла все мосты, не оставила вех.А бедные почки борются с ядом,И в душе нет ни мира, ни покоя…За окном мулла, будто над ухом, рядом,И идут хиджабы унылым строем.

За покорность каждой сполна дадено,Но это их мир, нельзя по-другому,Доля жен с рождения отравленаТравит мать дочь, чтоб загнать себя в кому.

Чтобы в коме той ее дочь простила,Отпустив не то к Павлу, Аллаху ли,Чтобы дочь простив, получила силыСвою дочь травить и жить со страхами…

Предолимпийская эклога