Башня (Вздымающийся ад) - Ричард Штерн

Такой уж я был несовременный. А тебя можно было уговорить?

Нет, скорее всего нет. Но ты мне понравился.

А ты меня восхищала и немного подавляла, ведь в своем кругу ты была такая самоуверенная...

"Это было правдой и осталось до сих пор, после трех лет супружества", подумал он.

Он шел в ровном темпе, останавливаясь только на переходах. Он не любил город, но в городе кипит жизнь, и хотя здесь повсюду грязь, суета и толпы людей, распаренных и озлобленных, здесь в то же время вкус жизни, вдохновение и удовлетворение от того, что человек встречает равных себе и может с ними общаться.

Но важнее всего было то, что здесь жил Бен Колдуэлл, со своим взглядом художника и невероятным чувством детали, чувством, которое некоторые называют гениальностью. Семь лет, проведенных под руководством этого человека, стоили всего остального.

Но нет, в один прекрасный день Нат покинет город; это убеждение было у него органичным и глубоким. Назад в тот огромный мир, откуда он родом. Но когда настанет этот час, пойдет ли с ним Зиб, или решит остаться в своем кругу? Это трудно предсказать и неприятно об этом думать.

На Тауэр-плаза стояли полицейские. Нат посмотрел на них с удивлением, которое он сам тут же счел наивным, потому что в городе, где нет недостатка ни во взрывах бомб, ни в любом другом роде насилия, при таком торжестве, как открытие "Башни мира", не может не присутствовать полиция. Это только доказывает, что сегодня голова у него не работает.

У входа стоял чернокожий полицейский и слушал, что говорит ему огромный ирландец в униформе. Негр взглянул на Ната и приветливо улыбнулся.

Что вам угодно, сэр?

Нат вынул пропуск со своей фамилией и должностью.

Я архитектор, сказал он. Из фирмы Колдуэлл и К0.

Он показал на бронзовую доску у входа.

Мне нужно там внутри кое на что взглянуть. Негр перестал улыбаться.

Что-то случилось? Его взгляд быстро нырнул к пропуску, потом снова поднялся, и полицейский произнес: Мистер Вильсон? Теперь он уставился Нату прямо в лицо.

Нет, это обычный обход, сказал Нат и подумал: "Какого черта я разговариваю как персонаж из детектива".

В эту минуту я уже начал сомневаться, говорил позднее постовой Варне, но это ещё было только неясное чувство, что, возможно, нам не стоило пропускать того типа с инструментальной сумкой. Но вы ведь сами знаете, что может последовать за неоправданным задержанием. Полиция превышает свои полномочия, накидывается на невинных граждан и тому подобное... Но лучше бы я прислушался к этому чувству.

Тогда же он ответил:

Если что-нибудь не в порядке, мистер Вильсон, есть, если мы в состоянии помочь...

Он хочет сказать, вмешался полицейский-ирландец, что наша цель, цель ребят в нашей форме, помогать людям. Никто не может нас упрекнуть, что мы не пришли на помощь утопающему или не помогли старушке перейти через улицу. Мы всегда к вашим услугам.

И, сказав это, ирландец продолжил разговор об игре на скачках, конкретно о том, любит ли это дело его коллега.

"Я не люблю, сказал про себя Нат, входя внутрь. Это явно мой очередной недостаток, потому что Зиб обожает лошадей, ставки на футбольных матчах, также как и пикники в Вест Пойнте перед матчем. Я скучный сухарь", сказал он себе.

В вестибюле он заколебался. У него не было никакой' определенной цели. Дорога к зданию, где он за последние пять лет провел почти все рабочие дни, была пройдена совершенно автоматически, что-то вроде позыва, заставляющего человека взглянуть в пустое стойло, хотя он уже знает, что его конь исчез и сделать ничего нельзя: так и он не мог ничего сделать, пока бригады рабочих не возьмутся за дело, не проверят, что заложено в стены, не сравнят со всеми извещениями на изменения и не выяснят, какие в конце концов изменения все-таки проведены.

Но он все равно уже был здесь, и потому Нат прошел пустым вестибюлем мимо ядра здания к шахтам лифтов и нажал кнопку местного лифта, ходившего до четырнадцатого этажа.

Лифт тронулся, и Нат услышал тихое гудение тросов. Индикатор засветился у четырнадцатого этажа и потом начал медленно, этаж за этажом спускаться вниз. Когда открылись двери, Нат вошел и вдруг остановился с пальцем на кнопке.

В пустотелом ядре здания, объединявшем все лифтовые шахты, он услышал слабое гудение тросов другого лифта.

Двери его кабины автоматически закрылись, и он, очутился в полной темноте. Нащупал на панели выключатель, повернул его, потом замер и прислушался. Тихое гудение кабелей в ядре здания продолжалось. Потом оно прекратилось, и настала тишина.

"Ты можешь только гадать, сказал он себе. Это может быть кто угодно, и на любом этаже, отсюда и до шпиля; ну и что? У тебя плохо с нервами, Натан Гейл; поддельные извещения на изменения выбили тебя из колеи. Перестань об этом думать", приказал он себе. Нажал кнопку и лифт плавно тронулся.

На восьмом этаже он вышел из лифта и спустился по лестнице на второй из пяти технических этажей здания.

Именно здесь так же, как в подвале, на сорок пятом, восемьдесят пятом и сто двадцать третьем этажах, даже и посторонний мог до определенной степени понять безмерную сложность этого сооружения.

Там проходили кабели толщиной с ногу, по которым с ближайшей электростанции Кон Эдиссон поступало напряжение в четырнадцать тысяч вольт, что было намного больше, чем напряжение, достаточное для казни на электрическом стуле.

Там мощные трансформаторы понижали напряжение до уровня, необходимого для отопления, кондиционеров, вентиляции и освещения всех вертикальных секций здания.

Запах этого замкнутого этажа напоминал запах машинного отделения корабля: это был запах разогретого металла и масла, резины и краски, отработанного воздуха, изоляции и сдержанно гудящих механизмов, подчинявшихся своему Богу электричеству.

Электричество было неслышным хотя трансформаторы тихо гудели и незаметным. Но оно было основой жизни всего здания.

Без электричества это гигантское, сложнейшее сооружение совершенно беспомощно, это только мертвая громада тысяч и тысяч тонн стали и бетона, окон из закаленного стекла и алюминиевой обшивки, кабелей, труб, проводов и невероятно сложных механизмов.

Без электричества здание невозможно отапливать, освещать, проветривать, невозможно пользоваться его лифтами и эскалаторами, не работают системы автоматики и контрольные мониторы.

Без электричества здание слепнет и глохнет, немеет и задыхается мертвый город в городе, памятник тщетности человеческой изобретательности, мечтаний и сомнительного жизненного опыта; Большая пирамида, Стоунхеда или камбоджийский Ангор Ват; курьез и анахронизм.

Нат взглянул на главный электрический кабель, тщательно разведенный, чтобы он мог отдавать свою огромную энергию сюда и одновременно передавать её без потерь следующий технический этаж и так далее до самого верх башни. Здесь был сосредоточен жизненный центр Башни, как человеческое сердце, открытое для операции.

Нат вспомнил о конверте с поддельными изменениям! который лежал у него в кармане, и снова почувствовав как его мозг застилает пелена неудержимой ярости.

Он понимал с трудом сдерживаемую ярость Гиддингса, потому что её зародыши чувствовал в себе, и по той причине: работа для него была чем-то святым.

Да, многие сегодняшние люди, даже большинство, смотрят на вещи иначе, например Зиб, но какое ему дело, что думают другие.

Для тех, кто проектирует и строит сооружения, которым предстоит долгая жизнь дома, мосты, акведуки, плотины, атомные электростанции, огромные стадионы для тех главное удовлетворение от своей работы, а ней не должно быть никаких ошибок, допущенных по небрежности или, что ещё хуже, умышленно. Она должна быть настолько совершенна, насколько это доступно делу рук человеческих, иначе то, что должно было стать предметом гордости, превратиться в пятно позора.

Когда Нат подумал об этом, он впервые позволил себе не сдержать свой гнев.

Какой-то мерзавец, медленно и тихо сказал он, обращаясь к силовому кабелю и массивным трансформаторам, все здесь напортачил, и серьезно это все или нет, нужно выяснить. И мы выясним. А потом найдем его и по- весим за задницу.

Разговаривать с неживыми предметами, разумеется, глупость. Разговаривать с деревьями, птицами, шустрыми ящерицами или орлами, парящими в вышине, тоже глупо, но Нат это проделывал всю свою жизнь.

"Так что я просто глупец", подумал он, возвращаясь к лестнице; почему-то после этого открытия ему сразу полегчало. Поднялся лифтом на следующий технический этаж.

Не нашел ничего, но ничего и не ожидал. Его визит во все машинные отделения были только машинальной привычкой, как у владельца виллы перед сном обходить свой дворик. Последний этаж был пуст и там все сверкало; в воздухе висел слабый запах свежей отделки: кафеля, росписи на стенах, лака на дверях, как в новом автомобиле, только что из магазина, всегда пахнет новым автомобилем.