Нуониэль. Часть первая - Алексей Николаевич Мутовкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ваше добро, – сказал Воська. – Всё сохранено в особливом порядке. Желаете осмотреть?
Я медленно кивнул. Воська повернул щеколду на крышке и отворил сундук.
– Здесь у нас запасной плащ, – сказал он, доставая перетянутый тесьмой тёмно-зелёный кулёк. – Стираный. Есть обмотки для ног. Вот накидка из лисьей шкуры. И ещё несколько кульков с сушёными травами.
Он подал мне один из кульков. Я развязал его и пощупал сухие листья. Эта потемневшая труха не имела запаха и легко рассыпалась вокруг, подхваченная степным ветром. Завернув траву, я отдал её Воське. Слуга снова запустил руку в сундук.
– Вот несколько пустых бутылочек, размером не более пальца. А вот
это для письма, – деловито сказал он, достав коробочку с расщеплёнными тростинками и грязную чёрную бутылку с тушью. – Всё сохранено и содержится в порядке. Можете быть спокойны.
Он закрыл сундук и отрыл из-под шкур большой берестяной футляр. К футляру был приделан ремень: вероятно, столь большую вещь предполагалось носить за спиной. Воська снял крышку с футляра и подтащил его ко мне, чтобы я сам достал оттуда свои вещи. Внутри я обнаружил берестяные и папирусные свёртки. Я аккуратно вытащил один из них и развернул. Лист полнился неясными знаками. Эти символы, сложенные из нескольких пересечённых линий, походили на маленькие чёрные звёздочки. Я вглядывался в текст, но не понимал смысла знаков. Мысль, что писал это скорее всего я, тяжело отзывалась в моей душе тоской. Я достал папирус побольше. Это была карта. Береговые линии, поселения, реки, горы, леса и болота, детально отмеченные пунктирные линии дорог. Карты разных местностей с многочисленными пометками всё теми же столбцами из иероглифов, походивших на чёрные звёздочки. Карты показались мне если и не знакомыми, то какими-то родными.
Я долго сидел, глядя на карту, и пытаясь что-нибудь о себе вспомнить. Сердце застучало сильнее, а голову вновь пронзила нестерпимая боль. Руки одолела дрожь, а в глазах снова стало мутнеть. Воська, заметив, что меня сильно укачивает, аккуратно взял у меня из рук папирусы, свернул их и спрятал в берестяной футляр. В этот миг жёлтая берёста показалась мне очень знакомой – будто я видел её раньше. Снова нахлынуло волнение. Я потерял сознание, а когда очнулся, мы уже не двигались. Теперь я лежал на шкурах возле валуна, а Ломпатри стоял рядом и откупоривал бурдюк, чтобы дать мне воды.
– Что ты сделал? – кричал он на Воську.
Слуга бегал вокруг телеги, размахивал руками и пытался оправдываться, рассказывая, что просто показывал мне вещи.
– Подземные твари! – выругался Ломпатри. – Скачи немедленно вперёд к Закичу; пускай возвращается. Нет! Сначала поставь палатку: положим его туда.
Воська скинул с телеги тюк с палаткой и, спотыкаясь, падая, ругаясь, занялся делом.
– Что ты ему показывал?
– Всё, – ответил Воська, встав как вкопанный.
– Как всё?
– Сначала плащ, потом пустые бутылочки, потом карты, – сказал слуга, подойдя к телеге.
Рыцарь нависал над Воськой, как штормовая волна над берегом. Слуга ёжился и виновато опускал глаза. В моменты, когда Ломпатри гневался, его красивое лицо искажала лютейшая гримаса. А гневался он всё чаще. И чем дальше мы ехали, тем реже лицо благородного рыцаря казалось мне красивым.
– Палатка! – заорал на него Ломпатри.
От этого крика Воська подпрыгнул, попятился, споткнулся и сел на пятую точку. Ещё больше испугавшись, он пополз на четвереньках к брезенту и стал спешно расправлять его на траве. Ломпатри дал мне воды. Я закрыл глаза и постарался дышать ровно. Сердце успокоилось. Открыв глаза, я взял рыцаря за руку, чтобы он не переживал за меня. Ломпатри перевёл дух, и сам отпил из бурдюка. Он запрыгнул на телегу и сел на сундук.
– Знаете, господин нуониэль, – начал он, – может, о прошлом лучше не вспоминать? Раз судьба занесла нас в эту холодную долину, видать не всё-то у нас в жизни гладко шло. Я владел замком, собирал десятину с трёх деревень, а телеги с бочонками тянулись от моих виноградников до замков королей Варалусии, Вирфалии родной моей Атарии и даже за Сарварское море. Я командовал войском! Да, я гремел! У меня было всё, а сейчас я сижу на гнилой телеге и ругаю своего последнего слугу. Настоящий странствующий рыцарь без кола и двора! Хотя, какой я теперь рыцарь? Видите, господин нуониэль, думы о прошлом, даже о самом прекрасном, не приводят ни к чему хорошему. Лучше уж жить сегодняшним днём.
Он спрыгнул с телеги и зевнул.
– Мне ещё повезло, – сказал Ломпатри бодро, – у меня есть коневод! Простолюдин, меня не уважает, но всё лучше, чем ничего. Будет монета, найму порядочного. Сына какого-нибудь жреца! А что? Эти скромные, воспитанные. Знают, что такое уважение и в травах разбираются.
Рыцарь резко окликнул своего слугу:
– Воська! Ну что ты там копаешься?
– Сейчас всё будет в порядке, господин, – отвечал Воська, гремя железными колышками.
– Отдыхайте, господин нуониэль, – коснувшись моего плеча, сказал Ломпатри. – И не думайте о прошлом. Там мало светлого.
Слова Ломпатри доносились до меня откуда-то издалека. Голова кружилась и болела. Мне казалось, что меня мотают из стороны в сторону гигантские, невидимые волны: перед глазами всё вертелось и плыло. Но мыслил я чётко и значения слов рыцаря понимал лучше, чем он сам. В памяти этого озлобленного на мир и судьбу человека были сведения и о моей жизни. Пусть он знал немного, но для голодного и крупинка – снедь.
Он уже собирался отойти от меня, но я успел схватить его за руку. Рыцарь посмотрел на меня.
– Чем я могу помочь, господин? – строго спросил он. Я почувствовал, что он сильно напрягся. Я кивнул.
– Мне что-то сделать? – снова спросил рыцарь. – Я не понимаю.
По-видимому, он хотел уйти, но я твёрдо держал его за руку. Я даже не пытался заговорить; всё, что я мог – слегка кивнуть или же мотнуть головой.
Воська кинул на землю железные колышки и подошёл к нам.
– Он хочет, чтобы вы помогли ему, – сказал слуга.
– Без тебя вижу, – прорычал Ломпатри.
– Господин нуониэль, – обратился ко мне Воська, – попробуйте показать нам.
Я стал водить в воздухе другой рукой, касаясь то Ломпатри, то себя, указывая на сундук и карты.
– Вы хотите, чтобы мы показали вам остальное? – ласково спросил Воська, будто бы я несмышлёный ребёнок, а он взрослый.
Я кивнул.
Воська забрался на телегу и так же суетливо, как расставлял палатку, начал рыться в вещах.
– Плащ был. Тут шкуры. Карты тоже показал. Яблоки вообще не то.
Ломпатри молча и неподвижно
