Возле Чистых прудов - Сергей Владимирович Киреев

загривок, взашей!»

Полюбила мента! Нюрка смотрит ехидно,

Как я плачу навзрыд, и портьерой в углу

Закрываю лицо, потому что мне стыдно.

Он чего? Он идет, громыхая копытом, к столу!

Он налил и кивает: «Кончай тары-бары!

Нам по двадцать процентов за «крышу» отстег.

Я возьму с тебя десять — свои, нет базара!» —

И вцепился мне, сволочь, в карман, как бульдог!

Я к нему подошла, я дала ему в рыло!

Он меня пятерней потрепал по плечу.

…Полюбила мента, а потом разлюбила.

И проценты без скидок и льгот регулярно плачу…

1992

«У солдата на сердце ненастье…»

У солдата на сердце ненастье,

Он пришел из чужой стороны.

У солдата рубцы на запястьях,

Он из плена вернулся, с войны.

Ой, гармони лихой переборы,

Ой, вы, травы в степи, ковыли!

Там, за степью, холодные горы,

Там товарищи в землю легли.

Воздух Родины черен и горек,

И луна, как покойник, бледна,

И подсолнух прилег на заборе,

И сосед закурил у плетня.

Он от едкого морщится дыма,

То ли крик из груди, то ли стон:

«На тебя еще в прошлую зиму

Похоронку принес почтальон!

И жена твоя в дальние страны

Без оглядки за счастьем шальным

Унеслась за моря-океаны,

Укатила под ручку с другим!»

Парни спьяну, чихая от пыли,

Мимо окон солдатских бредут.

Позабыли его, позабыли,

Развеселые песни поют!

Ветер черную треплет рябину,

Девки пляшут вдали, голосят.

«Я с чужбины пришел на чужбину», —

Смотрит в угол и шепчет солдат.

Он сидит на завалинке с краю,

В три погибели скрючен, согнут.

Люди знать ничего не желают,

Развеселые песни поют…

1997

«Увы! Октябрь уж наступил! И все по новой, все по кругу…»

Выжившим и погибшим участникам событий 3–4 октября 1993 года в Москве посвящается эта песня.

Увы! Октябрь уж наступил! И все по новой, все по кругу —

Опять столица на ушах, и на одну — другая рать,

Трамваи в сумрак унеслись, вороны — к югу с перепугу,

И вот на площадь, в шум и дым, пришел скрипач и стал играть.

И фрак, и волосы до плеч вгоняли нервных в изумленье,

«Ложись, нарвешься, идиот!» — народ, глазея, горло драл,

А он не слушал, он хотел стрельбу и смерть хоть на мгновенье

Остановить, убрать, прикрыть. И он играл, и он играл!

А на него смотрели все, а по нему лупили с крыши,

И парк осенний, золотой был на ветру навеселе,

И город был, как желтый дом, и пули-дуры, словно мыши,

На все лады сновали, сволочи, по листьям, по земле.

Живая музыка к сердцам рвалась из тьмы, как кровь из вены.

Как рыбу, музыку глушил, — шумел, гремел безумный бал,

И люди падали вокруг, а он наяривал Шопена,

И гильзы сыпались к ногам, а он играл, а он играл!

И снайпер медлил, веселясь, и спать хотел, и ждал антракта,

И мы успели ускользнуть, а он играл, а он сумел

Стрельбу и смерть остановить на миг, на вздох, на четверть такта,

И он играл, и он играл, и белый свет остался цел!..

4–5 октября 1993

«Слякоть, стужа на дворе, и заняться нечем…»

Слякоть, стужа на дворе, и заняться нечем,

Но пришла весна-красна, и ко мне домой

Развеселый ухажер заглянул под вечер,

Симпатичный, весь в кудрях, стройный, молодой!

«Извиняюсь, виноват, я с дороги сбился», —

Он мне на ухо шепнул и у печки сел.

Мама милая моя, он в меня влюбился,

Он мне ручку целовал и романсы пел!

«Вы прекрасны, госпожа, словно Мона Лиза, —

Он, как мяч, вокруг меня прыгал вверх и вниз, —

Честь имею предложить в качестве сюрприза

Руку, сердце и билет в свадебный круиз!»

Я от счастья впала в бред и к нему в объятья

Как лебедушка плыла, чтоб ему сгореть!

Он мне брошку и значок нацепил на платье,

«Собирайся, — говорит, — и со мною едь!»

Море синее. Стамбул. Прилетели, здрасьте!

Петька (так его зовут) кофту мне купил,

Он под вечер в номерах озверел от страсти

И давай меня терзать до потери сил!

Я очнулася к утру. Я не понимаю,

Что за бабы в бигудях в холле водку пьют,

У меня уже тоска по родному краю,

Там веселье, Первомай, танцы и салют!

Мысли бегают в башке, скачут, как цыплята:

Дом свиданий, храм любви — вот где я живу,

Здесь молотят и бомбят русские девчата,

Я в натуре весь расклад вижу наяву!

Вечер. Петька протрезвел, об меня согрелся:

«Обслужи-ка ты поди дорогих гостей!»

Я ему: «Чего ты, Петь, белены объелся?

Лучше ты уж нож возьми и меня убей!»

У меня его жлобы паспорт отобрали.

Я во гневе, как в огне, заживо горю!

Я к клиентам не вяжусь, я им на рояле

Исполняю полонез и глинтвейн варю.

Две недели, месяц, год вою, как собака,

Я кричу ему: «Подлец, ты же обещал

На лазурных берегах в княжестве Монако

Мне под пальмой в знак любви подавать бокал!»

Я рыдаю, я грущу по родным Мытищам!

Петька в грязь меня втоптал, словно он спьяна

На