Я ваш Тургенев - Слава Сергеев

Старомодный потому, что было подошедшие к нам две подруги из только что спевших «Канареек» (ну, не совсем к нам, конечно, - у него была тогда опять своя передача по ТВ, хоть и в воскресенье утром, но отдельная передача, поэтому, скорее всего, подошли к нему) тут же потухли. Две минуты, сначала не понимая, они слушали, о чем мы говорим, причем та, которая постарше, еще ничего, еще, как мне показалось, с сочувствием и даже улыбнулась, а молоденькая и сексуальная (я ее где-то за месяц до того как раз видел у Диброва, на тогда еще не закрытом НТВ), она еще и укусила немного, сказала, отходя, что-то типа: «А, вот вы о чем… Ну, тогда я пошла». На что он отреагировал очень хорошо, спокойно сказав ей (я-то занервничал, как же, не развлекли девушку!..): иди-иди.

И мы с ним сели за какой-то столик и взяли по пятьдесят, и еще по пятьдесят, а потом нас нашла моя коллега, которая уже сделала необходимые наброски для своей «светской жизни» и поэтому чувствовала себя в тот зимний вечер свободным художником. И мы очень неплохо посидели втроем, трепясь об искусстве, политике, журналах, и он немного кокетничал с моей коллегой, а я глазел по сторонам и на сцену, где тем временем (вы еще не забыли куда мы пришли?) рассказывали о жизни Ирины Х., о ее непростом творческом пути и выступали, сменяя друг друга: ее новый муж, клоуны, киндер-сюрприз Кириенко (название народное), ансамбль «Воскресение», писательница Мария Арбатова и дом моды Елены Макашовой, про которую, не заметив ее за соседним столиком, я довольно бестактно и громко спросил, не родственница ли она тому Макашову, генералу-путчисту, и коллега из «светской жизни» толкнула меня под столом, а на сцену все выходили и выходили какие-то люди из бизнеса и политики, которых я не знал.

Когда он собрался домой, было уже довольно поздно, мы все были уже немного пьяные, и я вызвался его проводить. У звенелки в коридоре, где стопкой лежали презентируемые книги Ирины Х., я заколебался, взять ли мне одну или не надо, все равно ничего не напишу об этом, не смогу, все впечатление смажется этой дурацкой презентацией, а он вдруг остановился, взял меня за пуговицу и сказал с каким-то хорошим чувством: ну, я рад. Раз ты здесь, значит все более-менее в порядке. А я волновался…

Я искренне удивился: но почему? Что здесь такого? Он, кстати, повторяю, ни разу не спросил меня о моих литературных делах, а я из гордости-гордыни (хотя известно, что это грех) сам ему ничего не сказал.

- Что здесь такого? - повторил я, но он не стал меня слушать и сказал, качая головой: не выпендривайтесь, вы сами прекрасно знаете, что. Мы прошли еще несколько шагов, и он вдруг остановился и сказал, не обращая внимания на охрану: а знаешь, сколько стоит мой костюм? 1800 долларов!.. Я удивился еще больше, раньше за ним такого не водилось, какое это имеет значение? Это же тряпки!.. Охранник (взгляда которого я боялся, все-таки демократический вечер - при чем тут его костюм?..) вдруг вытянулся перед ним и чуть не взял под отсутствующий козырек, чем вызвал у меня мимолетное подозрение - может быть, народу нужно, чтобы известный писатель Н. Н. ходил именно в таком костюме? Может быть, это внушает ему не гнев, а умиление? Но об этих своих мыслях я, правда, тут же забыл.

Мы остановились на давешней мраморной лестнице с перилами ампир (такие, огурцами, белые балясины внутри), причем он поднялся на несколько ступенек, а я стоял внизу и вся сцена из-за этой лестницы стала сильно напоминать что-то из русской классики, Тургенева например, и он сказал печально: идите, гуляйте. И повторил: я уже старый, мое время кончается, пора на горшок и в постель.

А я ему ответил, под парами алкоголя неожиданно перейдя на «ты» (мы ведь до сих пор на «вы»): что ты выпендриваешься, кончай строить из себя Ивана Тургенева, посещающего Московский университет, это в конце концов вредно!.. А он улыбнулся довольно и печально и сказал: а я и есть ваш Тургенев! И стал, тяжело опираясь на перила, подниматься по этой лестнице, и было непонятно, то ли ему правда уже тяжело идти, то ли он так заигрался, что сам поверил, что ему тяжело.

Ну и плюс прикалывался немного, это я тоже понимал.

Я некоторое время смотрел ему вслед, и даже забеспокоился немного, не проводить ли его до такси, а потом вернулся мимо подозрительно глядевшей на меня охраны в зал, где продолжил, впрочем, уже довольно кисло (сказывалась усталость) общее веселье, и в результате мы с коллегой слегка напились.

А где-то в финале вечера, когда Ирина Х., ее новый муж и киндер-сюрприз Кириенко ушли, был еще и стриптиз - и очень, кстати, неплохой. А я еще гадал (клуб-то известен именно этим) - будет стриптиз или нет? Все же книгу представляем… Сообщаю: был. И мы с коллегой отсмотрели зрелище и отбыли восвояси и, видимо, разгоряченные увиденным, вдруг стали взасос целоваться в такси, куда сели почему-то вместе, хотя нам было не по пути и хотя мы были до того знакомы по работе не один год. Но потом я опомнился и, памятуя о принципе «not love, где живешь и работаешь», вывалился где-то у «Курской», вызвав сначала недоумение, а потом сильное раздражение у коллеги, в чем убедился на следующий же день, встретив ее в редакции.

Еще помню, как я некоторое время шел по пустынному Садовому кольцу, перед тем как поймать машину, и почему-то разглядывал собственные одинокие следы (пешеходов почти не было) на припорошенном свежим снежком тротуаре и наслаждался отпечатывающейся надписью «savage»[3] на снегу. И хотя так всего лишь называлась моя модель ботинок, все равно, пусть это глупо, мне было немного приятно думать, что это я - savage. Ведь каждый норовит числить себя вне системы, смелым и свободным, а что там на самом деле - неважно. Ну и плюс выпитое… Это немного не по теме, но я помню, как в конце 90-х у меня был один знакомый, довольно преуспевающий издатель и по совместительству поэт, так однажды, уже не помню в связи с чем, мы в разговоре вспомнили философа Сковороду. И издатель-поэт тут же сказал его знаменитое, задумчиво перелистывая свой органайзер: мир ловил меня, но не поймал. Я еще удивился: а ты-то тут при чем?

Так он всерьез обиделся, представляете?..

Еще, когда я шел по Садовому, я думал, что да, я такой независимый savage, но при этом немного сожалел об уехавшей симпатичной сотруднице и вспоминал нашу беседу с Н. Н., и мне все казалось спьяну, что я все и всех понимаю (это бывает) и что на самом деле мы все - и уехавшая в раздражении коллега, и воображающий себя Тургеневым Н. Н., и играющий в savage я, и крепко держащая в руках штурвал своей судьбы политик Ирина Х., и симпатичная девочка, танцевавшая голой, а потом, немного смущаясь, сидевшая в баре (я видел, что она смущается, и еще удивился), - что мы все были не более чем маленькими фигурками, персонажами на сцене этого огромного зимнего города (о стране я даже думать боялся), не ослабевавшего свою хватку ни на минуту даже в этот поздний и пустынный час.

3

Что было потом, помню плохо. По-моему, я один раз случайно видел его в метро «Пушкинская» с его новой подругой, они что-то выясняли, кажется ссорились, и я не стал подходить.

Следующая встреча произошла года через два после демократического стриптиза, то есть это был уже где-то 2001 год и, как ни странно, в ЦДЛ. Как ни странно потому, что я не очень люблю туда заходить, по-моему, в этом здании призрак советского дракона все еще жив и тени пляшут по стенам. Я там оказался случайно, вместе со своим журнальным редактором, который шел на литературный вечер памяти Юрия Трифонова… Я очень люблю этого писателя, считаю его классиком, не меньше Шукшина или Довлатова, а может быть, и больше, но едва я вошел в здание, я понял, что надо уходить, появилось прямо какое-то почти физическое ощущение давления. Вот опять, зачем делать его вечер в этом «доме»? Может быть, конечно, это какая-то месть кому-то со стороны организаторов или вдовы, но к чему спустя столько лет и вообще зачем показывать хоть какое-то отношение большого писателя к этому казенному и насквозь совковому зданию? Короче, не знаю. Всех тянет во что-то советское. Кого-то тянет «за», кого-то «против», но сумма, как говорится, от этого не меняется, увы.

Ну вот, и я уже почти собрался отвалить, сославшись на дела, и попрощался с редактором, как вдруг опять почти столкнулся с нашим героем. Причем сначала я увидел издали, как он здоровается с моим редактором, а потом уже понял, что это он. Я же говорю, мы опять года два не виделись, с той презентации в «Метрополе», и я даже сначала его не узнал. Как одежда-то меняет - он был в своем обычном шерстяном пиджаке, а не в костюме за 1800 долларов. Я очень обрадовался, все-таки какое-никакое знакомое лицо в этом ужасном месте, и мы обнялись. Я спросил, как он, он сказал, что ничего, и сказал, кивая на редактора: ага, вы, я вижу, печатаетесь? Он вообще в какой-то момент стал уделять много внимания всяким внешним проявлениям, я это запоздало отметил, и это меня удивило: с чего бы вдруг? С неожиданным удовольствием кивнув (все-таки я, видно, на него обиделся за то, давнее «ваш рассказ - это не совсем то, что бы им хотелось»), я небрежно добавил: уже не в первый раз. (Потом стыдился этой реплики.)